— Бернарда! Бернарда! — словно сквозь туман услышала женщина голос Исабель. — Бернарда, ты что, плачешь? — Исабель с участием смотрела на старую служанку, которая сама, наверное, не заметила, как начала плакать.
— Нет-нет, — поспешила Бернарда вытереть слезы. — Я не плачу. Это просто воспоминания о том далеком поселке, в который я так никогда и не вернулась, взволновали меня.
Исабель и мадам Герреро смотрели на Бернарду с некоторым удивлением. Пожалуй, такой она предстала перед ними впервые. До сих пор они привыкли видеть в ней хорошую служанку, домохозяйку, умеющую держать их большой дом в образцовом порядке, умеющую управлять штатом прислуги, держать на учете каждую вещь. Она лучше всех знала, где что лежит, умела прекрасно готовить, старалась экономить деньги. Она сама вела переговоры со всеми обслуживающими их людьми и конторами и сама с ними рассчитывалась. И вдруг эти слезы…
— А как долго длилась их любовь? — робко спросила Исабель.
— Девушка любила его много лет, — просто ответила Бернарда и, посмотрев на нее ласково, спросила, словно предупреждая, мол, лучше откажись от моего предложения, не то будет всем не очень хорошо: — Хочешь, чтобы я продолжала? — Потом повернулась к мадам Герреро и поймала ее взгляд. Она понимала смысл этого взгляда. Взгляд мадам Герреро просил, требовал, умолял не продолжать, сделать так, чтобы эта романтическая история любви девушки и парня из далекого прошлого так и осталась для Исабель просто однажды рассказанной красивой сказкой, не имеющей никакого значения ни для самой Бернарды, ни для мадам Герреро, ни тем более для Исабель. А мадам Герреро в свою очередь поняла ответ, который прочитала во взгляде Бернарды. Решать судьбу будет сама Исабель. Как она захочет, так и будет. Даже если она откажется слушать до конца, Бернарда стерпит ту душевную боль, которая придет к ней. Ведь она привыкла терпеть. Ей пришлось это делать в течение долгих лет, пока не подросла Исабель и ей не исполнилось столько лет, сколько было оговорено в договоре. Но Бернарда не хочет причинять боль Исабель. Если сейчас девочка скажет, что не станет больше слушать никаких историй, тайна останется между ней и мадам Герреро и никогда Исабель не узнает правды. Но если она велит продолжить рассказ, то никакие безмолвные просьбы мадам не возымеют действия.
— Да, я хочу, чтобы ты продолжала, — ответила Исабель, но сама она чувствовала, что, может быть, не следовало настаивать на этом. И отчаяние во взгляде матери, и странное переглядывание Бернарды с нею предвещали что-то недоброе. У девушки зарождалось холодное, неприятное чувство страха перед той новостью, которую она может сейчас услышать. Этот страх скользкой змеей все глубже заползал ей в душу. — Но прежде я хочу понять, какое отношение имеет ко мне вся эта история? — Исабель знала, что еще немного и она расплачется. Ей не хотелось никаких изменений, которые могли бы нарушить привычный ход жизни, причинить вред дорогому ей человеку — ее матери. Господи, она еще там, в Штатах, когда получила телеграмму с просьбой немедленно приехать, поняла, что кончилось безоблачное лето ее детства и отрочества, что этой телеграммой кто-то резко меняет ее привычную жизнь, предлагая взамен страдания и переживания. Она заметила, как заломила руки лежавшая до этого без движений мать, как она отвернулась, закрыв лицо руками, словно не хотела ни видеть, ни слышать того, что должно было сейчас произойти. И страх новой волной подступил к сердцу.
— Ты хочешь знать, какое отношение к тебе имеет эта история? — переспросила побледневшая Бернарда, словно сама боявшаяся того, что ей предстояло сказать. Она уже не обращала внимания на слезы, льющиеся по ее щекам.
— Да, — прошептала Исабель против своей воли. Но что-то заставило ее сказать это «да». Может быть, та атмосфера недоговоренности, враждебности, которая витала в доме после ее возвращения из колледжа. Ей хотелось разрушить эту настороженность, вернуть то, что было в их доме прежде. Любовь, искренность и правду. Хотя, может быть, она была слишком маленькой, чтобы понимать, что есть настоящая правда и настоящее доверие. А теперь подросла и почувствовала фальшь.
— Самое прямое, — тихо сказала ей Бернарда, словно не желая, чтобы это слышал еще кто-нибудь, кроме Исабель. Даже мадам Герреро.
— Как прямое? — переспросила Исабель, еще не понимая смысла сказанного, но уже предчувствуя его трагизм и заранее пугаясь.
— Самое непосредственное, — уже тверже сказала Бернарда, словно первое признание давало ей право и силы продолжить начатое и наконец-то увидеть финал всех душевных мук. Своих и мадам Герреро. Но глядя на Исабель, Бернарда вдруг с болью подумала: а сделает ли ее признание счастливой Исабель? Как отнесется она ко всей этой истории? Где уверенность в том, что это открытие принесет ей такую же радость обретения любимого человека, как ей, Бернарде. Ведь Исабель прожила всю свою жизнь, не зная того, что когда-то между мадам Герреро, ее матерью, и Бернардой было заключено соглашение. А вдруг этот день станет самым черным днем в жизни Исабель? Простит ли тогда сама себе Бернарда то, что, стремясь к своему собственному, личному счастью, сделала несчастной Исабель? Такие мысли терзали сердце Бернарды, так долго ждавшей этого момента, так долго скрывавшей в душе то, что ежеминутно рвалось наружу при виде Исабель.
Когда Бернарда произнесла последнее слово, Исабель словно перестала слышать и воспринимать окружающий мир. Она замерла на том месте, где сидела, и даже не заметила, как Бернарда, пытавшаяся перехватить ее взгляд, чтобы понять, как реагирует на услышанное Исабель, отчаялась добиться этого и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Мадам Герреро лежала, повернувшись к ней спиной, закрыв лицо руками. Так прошло довольно много времени. Наконец Исабель пришла в себя и попробовала рассуждать логически. Что же такое сейчас произошло? Почему она так близко к сердцу восприняла эту историю, которую рассказала Бернарда? Может быть, потому, что Бернарда так давно живет в их доме и по существу как бы стала ее второй матерью? Мать, мадам Герреро, часто болела и ухаживала за Исабель, заботилась о ней Бернарда. Наверное, ей так стало жаль бедную Бернарду, что она потеряла контроль над собой.
Мадам Герреро слабо застонала и попыталась повернуться к дочери. Но это у нее не получилось. Исабель поняла, что у матери очередной приступ. Она не могла сообразить, что надо делать, и метнулась к двери, чтобы позвать Бернарду. Та появилась мгновенно, словно стояла за дверью и ожидала, чтобы ее позвали. Она сразу же поняла, в чем дело, взяла со столика кувшин с водой и налила в стакан. Потом капнула туда несколько капель лекарства и подала стакан мадам, предварительно подняв ее на подушку повыше, чтобы удобнее было пить.
