— Нам ничего от тебя не нужно, — почувствовав слабость в ногах, осела на пол, практически сползла по двери.
Села на колени, обхватив себя за плечи, словно защищая от незваного гостя. Голова шла кругом от появления Давида, от его желаний увидеть Марка и начать нам помогать. Он словно загнал меня в тупик, из которого казалось бы не было выхода.
Привлекать Германа я боялась. У него и без того было много хлопот с нами, чтобы решать мои проблемы с прошлым.
— Богдана, Даночка, — мужской голос переместился. Казалось, что Давид повторил за мной и присел под дверью. Не сдавался, брал измором. — Я понимаю твое желание наказать меня таким образом и лишить меня возможности принимать участие в воспитании сына…
— Он не твой сын… не твой, — истошно прокричала в пустоту, даже не боясь разбудить Марка. Хотелось именно докричаться до Давида и спровадить его навсегда. — Он мой, только МОЙ! Убирайся, и дорогу сюда забудь. В следующую раз я вызову полицию, — уже хрипела от напряжения и еле сдерживала слезы, до боли закусывая щеку изнутри.
Обнажать перед ним эмоции не желала. И пусть он их даже не мог увидеть сквозь запертую дверь, моих слез он не заслуживал.
— Хорошо, — вдруг согласился он. — Я постараюсь не беспокоить тебя, хотя не обещаю, что получится… Но помощь не отвергай, очень тебя прошу. Это от чистого сердца.
Снова послышался шорох, шелест упаковочной бумаги и удаляющиеся шаги разнеслись эхом. Вскочив на ноги, припала к глазку. На лестничной клетке никого не было, только букет одиноко торчал в решетке лестницы.
От слов о чистом сердце Давида вновь покоробило. Как он все же любил себя нахваливать, выставлять прогнившее нутро чем-то невероятно ценным. Я больше не поверю ему и не куплюсь на искусные речи.
Открывать дверь я не спешила, опасалась, что он мог пойти на обман и спуститься лишь этажом ниже. Со всех ног я рванула в спальню. Проверила Марка, который уже вовсю активничал в кроватке, пытаясь выпутаться из пеленки. Склонилась к нему и трепетно погладила.
— Тише, тише малыш, — поглаживала уже не так туго запеленованные ручки и ножки. — Я тебя никому не отдам. Мамочка на этот раз сделает все правильно. Прогонит очень злого дядю и не даст тебя в обиду!
Голодный плач немного вернул меня к жизни. Отбросив налипший после разговора с Давидом негатив. Устроилась на кровати, подложив под спину подушку. Нервничать в моем положение не стоило, могло пропасть молоко. А мне очень хотелось кормить сына грудью, трогая при этом темный пушочек на макушке.
Марк жадно припал к груди и принялся утолять голод. Как все же я ему сейчас завидовала. Сладкий сон, вкусное молоко и мамины теплые объятия. У него было все — любовь и забота, комфорт, и он не нуждался в фальшивом желании Давида поиграть в родителя.
Я решила, что ничего не приму от него, если он вдруг решит сдержать слово и начать присылать подарки. Отправлю все обратно вместе с курьером. Пусть не думает, что меня можно купить. Без него справлялась все девять месяцев, а сейчас и вовсе ни в чем не нуждалась.
Переодевая Марка, то и дело поглядывала на часы. Герман задерживался и хотя я помнила о его предупреждения, легкая взволнованность присутствовала. Ужин успел остыть, а мои руки безумно устать, потому что Марк никак не желал давать мне свободу и спать в своей кроватке. Я ходила по комнатам, прижимая сына к груди, изредка целуя в лобик.
— Теперь мы точно справимся со всем, ведь все идет к лучшему, — тихо нашептывала сыну, думая почему-то в данную секунду о Германе.
— Интересная установка, — послышался за моей спиной голос того, о ком я сейчас думала. — Что вас так воодушевило?
Развернувшись, я наткнулась на обеспокоенный взгляд карих глаз. Что-то в выражение лица Германа едва уловимо изменилось. Невозмутимая уверенность стерлась, а в сеточке мелких морщинок проявилась усталость.
— Герман, что-то случилось?
=25=
Герман
Я беспощадно давил на педаль газа. Сжимал руль до онемения в пальцах. И не отрываясь следил за дорогой. Чертыхался каждый раз, когда красный сигнал светофора, преграждал мне путь, вселяя еще больше паники.
Мне казалось, что счет идет на минуты, и во что бы то ни стало, нужно попасть к Дане. Молился, чтобы она была там, где я ее оставил. Боялся самого худшего исхода и, что Давид ее выкрал. И, конечно, не хотел верить в то, что Богдана собственноручно вручила в его поганые руки сына.
Сам Давид продолжал настаивать на этом. Обмолвился, что возвращение Богданы к нему, лишь вопрос времени. И что она уже сменила гнев на милость.
Его речи и самодовольная рожа все больше и больше распаляли мою ярость. А его бедная жена Ира, уже рыдала навзрыд. Я увез ее от этого монстра. Высадил возле ближайшей гостиницы, и конечно, не мог остаться, чтобы хоть немного утешить девушку. Меня рвало на части от предчувствия беды. Я должен был поскорее увидеть Дану.
На парковку влетел с недопустимой скоростью. С громким визгом шин затормозил у подъезда и бросился внутрь. Лифта не ждал, рванул по лестнице, прокручивая в голове все возможные варианты развития событий.
Как много было этих «или». Вот только к букету цветов на лестничной клетке я не был готов. А еще к Богдане, с уютным спокойствием разгуливающей по квартире.
— Герман что случилось?
В ее взгляде вспыхнула обеспокоенность. Я сжимал в руке букет, который нашел на лестнице, и когда Богдана его заметила, то в ее взгляде отчетливо отразился испуг.
Мы оба молчали. Странная, невидимая преграда, словно стена, мгновенно выросла между нами.
Я не мог сказать ей прямо, что знаю о Давиде и его визите. А она почему-то не спешила мне о нем рассказывать.
— Я нашел это возле двери, — подняв руку повыше, продемонстрировал букет, а потом положил его на этажерку.
— Да… да… — Дана вдруг интенсивно сорвалась с места. Приблизилась к кроватке, бережно положила задремавшего Марка и вернулась ко мне. Прижавшись к моей груди, зашептала: — Здесь был Давид… Давид — это отец Марка… Я не открыла ему, попросила уйти… И он ушел. Не сразу, но ушел. И я безумно надеюсь, что навсегда. Не знаю, как он нашел меня…
Она уронила голову на мое плечо и я быстро сжал ее в объятьях. В смятении провел по волосам и сам уткнулся в них носом. С жадностью втянул их неповторимый аромат.
— Он тебя напугал? Что он говорил? — зашептал, боясь еще больше ее перепугать.
— Он сказал, что хочет все исправить, — с ее губ сорвался горький смех, граничащий с истерикой. — Исправить! Разве можно исправить то, чего никогда не было? Он сумасшедший, Герман? — Дана немного отстранилась, чтобы посмотреть мне в глаза. — Он точно сумасшедший! А еще тот, кто не принимает отказов. И я ужасно его боюсь… А теперь еще и ты можешь пострадать.
Она яростно кусала губы, чтобы не дать себе расплакаться. Но глаза уже были на мокром месте.
— Шшш, — вновь притянул ее к себе поближе. Сомкнув пальцы на подбородке, заставил посмотреть мне в глаза и проговорил с нарочитой строгостью:
— Отставить панику! Чтобы ни случилось, я со всем разберусь. У тебя есть свои заботы. У меня свои. И самая главная из них — твое спокойствие и безопасность.
— А мои какие? — наконец, на ее губах расцвела мягкая улыбка.
— Твоя главная забота — это Марк, — улыбнулся в ответ, в надежде, что получилось не натянуто. На самом деле я все еще был на взводе. Пока не знал, как бороться с Давидом. И не знал, как рассказать Дане правду.
Ни черта не знал…
— А еще — ты, — сказала она смущенно.
— Что я? — уже забыл о чем, мы говорили.
— Ты — моя забота. Твой комфорт, твой сытый желудок, — ее пальчики заскользили по моим ребрам. И даже плотная ткань рубашки не помешала мне задохнуться от неожиданности и томящего чувства надежды. Надежды, что у нас все получится.
— Я совсем не против быть твоей заботой, — прошептал напротив губ девушки.
Торопливо накрыл своими, словно боясь, что Богдана растает, как мираж. Когда она с нежностью ответила на поцелуй, меня немного отпустило. И я в полной мере смог насладиться этим моментом нашей близости.
