тогда еще. На кой мне с ней теперь возиться?
Беру Илану за ладонь тонкую. Тоже ледяная.
Сжимаю зубы. Замерзла она тут. Сильно.
Пульс проверяю, прикладывая палец к ее тонкому запястью, где едва заметные вены просвечивают под тонкой кожей. Есть, бьется, но слабый. Едва ощутимый.
Чертыхаюсь, как только могу. Не спит девчонка нихрена. Она без сознания.
– Влад, вызывай врача. Бегом!
Просовываю руки под ее лопатки и колени, к себе тяну. Подхватываю птичку на руки, отмечая, что она просто невесомая. Прижимаю ее манящее тело к себе, улавливая легкий запах цветочного шампуня. Нравится. До одури приятный. Сладкий. Не приторный.
Илана все еще не двигается. Вообще не реагирует на меня.
Проклятье. Сколько она не ела? Все это время, что у меня сидит, а значит, два дня уже. Третий пошел. Решила голодом моего ребенка заморить? Нихрена.
Быстро выношу Илану с подвала, поднимаюсь по ступенькам, заношу в комнату. Укладываю птичку на кровать, точно куклу, пока Влад вызывает врача. Сдираю с нее штаны и кофту, стараясь не пялиться на худые ноги и грудь. Ее вещи пропитаны сыростью и холодом. От них больше нет толку.
Осознание того, что в ней мое дитя, не дает успокоиться. Ее надо согреть. Срочно. Хватаю из кабинета бутылку водки, плескаю щедро на ладонь. Растираю ее ледяные стопы и ладони. Одеяло теплое натягиваю. Укрываю до шеи.
Стою рядом, раздраженно проводя рукой по лицу. Хреновы дела. Илана вообще не двигается. Невозможно так играть. Она в отключке полной лежит. Ресницы только пушистые трепещут на закрытых глазах.
Рука тянется к сигарете, но тут же останавливаю себя. Не здесь. Не сейчас.
Врач приезжает спустя полчаса. Алина, мать ее, Павловна. Заведующая моей же клиники. Можно сказать, мой семейный врач. Именно она обычно штопает и вынимает боевые пули. У меня и моих людей.
Алина проходит в комнату, ставя на стул дежурный чемоданчик. Быстро смотрит на Илану, а затем на меня. Деловито кивает. Немногословна, за что я ее и ценю.
– Роман Викторович.
– Алин, осмотри ее.
– Что случилось?
Док подходит ближе, сразу же начиная осматривать Озерову.
– В подвале просидела три часа.
– У девушки были побои?
Сжимаю кулаки до хруста. Алина умеет создать отменное настроение.
– Нет, никто ее не бил, но она беременная. Маленький срок еще. Ее тошнило часто. И не ела она нихрена, два дня точно.
Глаза дока быстро наверх ползут, но я лишь отрицательно качаю головой, давая понять, что для нее эта тема закрыта.
– Надо, чтоб ребенок выжил. Это все, что тебе нужно знать.
– Я поняла вас. Роман Викторович, дайте мне время осмотреть девушку. Дальше я сама.
Выхожу из комнаты, чиркаю зажигалкой и, наконец, глубоко затягиваюсь сигаретой. В легкие попадает густой дым, однако почему-то все равно не могу расслабится. Эта девчонка с оливковыми глазами и русыми волосами не выходит с башки. Хоть и немая она, но вижу я прекрасно, что упрямая. До тошноты просто упрямая.
Раз папочка не забирает, сама сбежать надумала. Глупая. Вот только не подумала ты, сладкая, что кроме охраны у меня псы тренированные еще по территории бегать будут.
Стряхиваю пепел от сигареты. Дым въедается в кожу. Этот яд давно меня не берет.
Илане всего девятнадцать, и то, только три месяца как стукнуло, судя по документам. Мужика еще не видела в постели. Невинная тогда была. Уверен, даже не целовалась ни с кем. Она вообще целоваться не умела, не говоря уже об остальном.
Папаша наверняка берег, чтобы выгоднее продать замуж. Чтобы подложить эту сладкую конфету под кого-то, кто покажется ему самой выгодной партией. Но не тут то было. Теперь она дитя мое носит, и не вернется к папаше, пока я не заберу свое.
Алина не выходит добрых сорок минут, и это изрядно меня выбешивает. Почему-то от одной только мысли о том, что Илана после сегодняшней ночи может скинуть ребенка, жжет в груди. Нет. Я хочу этого малыша. Я хочу забрать его себе. Он мой, по праву.
Нахрена я ее вообще тогда трахнул? Думал, что легче мне станет, но не стало. Проблему только сделал. Черт.
Впервые ловлю себя на мысли, что думаю за девушку, а не только за своего малыша в ее животе, и это мне не нравится. Она – Озерова. Она дочь суки, убившей моего ребенка. Ничего кроме.
Через минуту Алина выходит, подходя к окну, у которого я курю. Тушу сигарету, выпуская дым через нос.
– Ну?
– Можно закурить?
Обычно спокойная Алина выглядит взбудораженной. Протягиваю ей пачку сигарет. Даю прикурить. Докторша неумело затягивается, сразу же несколько раз коротко кашляя.
– Я привела девушку в чувства. Она сознание потеряла, но уже пришла в себя.
Врач опускает взгляд, и я понимаю, что это еще не все.
– Выкладывай. Все. Полностью.
– Переохлаждение организма есть, и еще небольшое обезвоживание. Хорошо, что вы растерли ей ноги и руки. Это немного помогло разогнать кровь. У девушки давление, вероятно, ночью сильно упало, да еще и стресс какой-то дикий. Организм, видать, не выдержал, решил отключиться на время. Она потеряла сознание. Сейчас состояние близкое к шоку.
Алина смотрит на меня. Только ей так можно. Смотреть в упор.
– Роман Викторович, у девушки второй месяц беременности, но она очень ослаблена. И да, она не ела не потому, что не хотела, а потому, что кормили вы ее не тем.
Прокашливаюсь. В горле почему-то дерет.
– В смысле? Как это не тем. Ее что, блядь, золотыми батонами кормить надо?
– Да нет. Я не про это. Илана – вегетарианка. Она не ест никакого мяса, рыбы и тому подобного. Овощей ей дайте, фруктов, орехов, семян. Воду обычную, чаи, соки. Беременным полезно.
Выдыхаю, усмехаясь. Орехи, семечки. Белку, блядь, приволок на свою голову. Понятно теперь, почему она такая бледная была, когда глотала мясо с кровью при мне, а потом ее сразу же вывернуло.
В груди что-то жжет. Илана от страха это делала, а не от упрямства. Чтоб меня не злить. Боялась, что сам ее накормлю. Проклятье.
– Как ты поняла это?
– По ее жестам. У меня брат двоюродный глухонемой, я знаю, каково это. Я отлично ее понимала, хоть девушка и плакала все время, что я общалась с ней. А еще… она просила помочь ей. Вызвать полицию. Позвать отца.
Сжимаю кулаки. Хоть кто-то ее понимает, но точно не я.
– Что еще она тебе наплела?
Док секунду жмется, но все же выкладывает все, как на
