я проблемная.
– Тогда будем рядом с домом, – соглашается он. – Но трусики все равно не надевай, – заговорщическим шепотом добавляет он, а потом шлепает меня по попке и, развернувшись, идет со двора. – Мне нравятся твои шортики, – не оборачиваясь, произносит Кир и скрывается за углом. А я, зажмурившись, прижимаю ладони к горячим щекам и упираюсь лбом в стену дома. Счастливо вздыхаю, радуясь, что, кажется, нашла того самого.
Спустя час я, приняв душ, принимаюсь жарить сырники. Убеждаю себя, что это не для Кира, что просто хочу порадовать маму. Но почему я так спешу, зная, что Порфирьевна рано ложится спать? Это потому что я хочу угостить соседку? Черта с два. Я снова хочу увидеть восторг в глазах ее внука. В который раз убедиться, что все это не сон.
Накормив маму, тороплюсь к соседке. Легкий ветерок, который поднялся на вечер, колышет юбку, и я остро ощущаю нехватку белья под ней. Пару раз даже порываюсь вернуться домой и все же одеться, но в ушах всплывает голос Кира, который обещал мне неземное удовольствие мурлыкающими нотками.
– Лидия Порфирьевна, – зову соседку у входа в ее дом. Огромный кот соседки, учуяв запах еды, трется о мои ноги. В другое время этот засранец даже погладить себя не даст, а тут оплетает мою лодыжку своим хостом.
– Машенька, входи, – раздается ее голос из дома, и я захожу. С колотящимся сердцем и подрагивающими пальцами. И да, я успеваю бросить попрошайке Мурзику один сырник. Его надо было назвать Танком, ломится, не замечая препятствий.
Вхожу к Порфирьевне в дом, а взгляд сам начинает блуждать вокруг в поисках ее внука, но его нигде нет. Хотя машина стоит во дворе. Передумал гулять со мной?
– Здравствуйте, – улыбаюсь приветливой соседке, когда она выходит навстречу. – Простите, что так поздно, но я тут нажарила сырников и принесла.
– Спасибо, деточка, но не стоило. Кирилл, оденься! – восклицает она, принимая из моих рук тарелку.
Я поворачиваюсь в том направлении, куда она смотрит, и замираю. Мне кажется, каждый из присутствующих, несмотря на работающий телевизор, слышит, как громко я сглотнула. Это же не парень – произведение искусства. Блуждаю взглядом по Киру в одном полотенце на бедрах, и не могу оторваться. Так пялиться просто неприлично! Но сейчас только Апокалипсис способен оторвать меня от созерцания идеального тела с безупречными кубиками, крепкими бицепсами и этой пресловутой V с дорожкой волос, указывающей, словно стрелка, к центру удовольствия. Я вижу, как слегка качается полотенце в стратегически важном месте, и, покраснев, резко отворачиваюсь.
– Эм-м-м… – хриплю, – ну, в общем, я пойду. И это… спасибо за творог и… доброй ночи!
Я опять мямлю! Это бесит.
Вылетаю из дома, а потом резко торможу, когда слышу голос Кира:
– Марья, подожди минутку!
Этому голосу невозможно сопротивляться. Командным ноткам и бархатному теплу, обволакивающему меня от макушки и до пят.
Прижимаюсь бедрами к машине и медленно веду пальцем по глянцевому крылу. Через минуту из дома выходит Кир в одних шортах, подходит к машине и распахивает заднюю дверцу.
– Садись, – командует он, а я смотрю на него вопросительно. Он криво усмехается. – Днем я кое-что не довел до конца. Забирайся, Марья.
Кирилл
Я смотрю на то, как в проеме мелькает соблазнительная округлая попка, когда Марья забирается на заднее сиденье. Бросаю взгляд на дом и, убедившись, что ба не пошла за нами, ныряю следом за Машей. Подвигаю ее на сиденье и, устроившись рядом, закрываю дверь. Поворачиваюсь лицом и тру нижнюю губу большим пальцем, глядя на нее. Жаль, что в полумраке салона я не вижу ее лица так четко, как днем. Хотелось бы рассмотреть румянец на щеках. Уверен, мне понравится эта картинка. Хотя что гадать? Несколько минут назад Марья краснела в доме бабушки, и это меня завело за пару секунд.
Не скажу, что она какая-то особенная. Совсем нет. Самая обычная девчонка, с которой кайфово. Есть в Марье некоторая изюминка. Наверное, этот ее доверчивый, наивный взгляд. Она как будто смотрит на меня с надеждой, желая рассмотреть что-то, чего в глубине моих глаз никогда не увидит. Не хочу даже мысленно произносить то, что ищут все девушки без исключения, и что я не способен им дать.
Меня давно разучили любить, еще в детстве. В тот самый момент, когда мама, брезгливо отодвинув меня от себя, сказала, что объятия – это удел слабых, а я ж типа сильный. Короче, прямо дала понять, что материнской любви мне не дождаться. И теперь эти чувства я ищу везде. Впитываю их в себя, питаюсь ими, пожираю как ненасытное животное. Только вот дать взамен ничего не могу. Как правило, в ответ девушки получают от меня материальную благодарность: ужины, украшения, гаджеты, цветы, поездки на отдых. Я умею ухаживать, они и ведутся. А мне это интересно ровно до того момента, пока каждая из таких не влюбляется в меня по уши и не начинает выдавать свои чувства слишком большими дозами. Тогда она, как правило, получает прощальный подарок и рыдает, глядя на задние огни моей удаляющейся машины. Только вот именно эти чувства как раз меня и не трогают. Я научился не проявлять эмпатию. Все, что во мне осталось – это агрессия и цинизм. Что ж, любите таким, какой есть, или проваливайте к черту.
Машка хороша. Но я точно знаю, что она долго не выдержит. Запала как раз хватит мне до конца лета, а дальше подарю ей побрякушку и свалю в закат. Потому что Марья – это сложности. В такую легко влипнуть по самые помидоры, а это точно не тот сценарий, по которому я хочу прожить свою жизнь.
Так что я сосредотачиваюсь не на ее наивном открытом взгляде, а съезжаю своим по шее вниз к упругим холмикам, которые манят меня торчащими сосками. Тонкая ткань футболки так плотно облегает грудь Марьи, что я могу рассмотреть каждый ее вдох.
– Ты была послушной, Машенька? – спрашиваю вкрадчивым голосом, касаясь кончиками пальцев ее коленки.
Марья вздрагивает и закусывает губу, а потом медленно кивает. Умница моя. С ней можно работать. И, кстати, она уже практически по уши, это я точно могу сказать. Веду пальцами к краю юбки, скольжу по нему, не спуская взгляда с ее лица, а Машка уже дрожит от предвкушения. Член дергается под шортами в ожидании сладенького.
Пальцы поднимают юбку до самого пояса, и я с удовольствием обнаруживаю отсутствие нижнего белья на Марье.
– Хорошая девочка, –
