любила больше жизни. Я не сразу поняла, что происходит. А когда все же пришлось признать очевидное, все равно до последнего не хотела в это верить. Надеялась, что это просто такой возраст, и скоро все наладится. Но нет, конечно, нет.
Старший сын перестал воспринимать меня, как человека, и вообще не считался с моим мнением. Если я пыталась что-то ему запретить (это были вялые запреты, сказанные почти шепотом), он тут же звонил отцу, который всегда все позволял. Муж, в свою очередь, рекомендовал закрыть рот и продолжать заниматься домашними делами, иначе вечером «будет плохо».
Глеб недалеко ушел от брата. В силу возраста он все еще не вступал со мной в открытую конфронтацию и все делал исподтишка, но это било по мне даже сильнее, чем ссоры с Власом. Глеб очень жестоко шутил, пугал, передразнивал из-за угла, портил вещи, разливал воду из ведра. А еще мог испортить готовящуюся еду, насыпав туда пуд соли, пока я развешиваю белье или мою полы. И доказать, что это сделал он, было невозможно.
Валя был все еще привязан ко мне, но уже тоже постепенно отдалялся. Ему хотелось снискать расположение братьев, хотелось похвалы отца. Он делал все, чтобы им понравиться, и с каждым разом это удавалось все лучше и лучше.
А во главе всех стоял Сергей. Его слово всегда было главным, решающим. С ним никто не смел спорить. Дети смотрели на него, как на Бога. С восхищением, обожанием и полным признанием его авторитета. Всех троих со страшной силой тянуло на темную сторону, а я ничего не могла с этим сделать. Потому что мой муж не позволял мне даже поднять голову.
Мне было почти тридцать пять, но чувствовала я себя на все пятьдесят, а выглядела, казалось, еще хуже. Я начала бояться зеркал и старалась даже краем глаза не смотреть на свое отражение. Мне уже и так было известно, что я там увижу: седые секущиеся волосы, вялое, сгорбленное туловище, вены, выступающие на жилистых руках и ногах, сухую безжизненную кожу, обгрызенные ногти и нервные тики, которые я не контролировала, и пустой взгляд. Я была, словно кусок льда в пустыне, я таяла.
Мужу не нравилось, что при всей моей худобе мое тело такое рыхлое и бесформенное. Он заставлял меня заниматься и даже купил для этого домашние тренажеры. И я занималась, крутила педали на велотренажере и шагала на степпере до потери пульса. Пару раз пришлось вызывать себе скорую — медики в один голос твердили, что мое состояние похоже на проявления вегетососудистой дистонии. Они запрещали мне кардионагрузки на тренажерах и рекомендовали более щадящие занятия, например, плавание в бассейне. Но я не могла заниматься вне дома, потому что Сергей был категорически против. Он сказал, что я должна всегда находиться дома и выезжать разве что за продуктами или по делам детей. Тренажеры он увез на дачу со словами: «Чтобы ты совсем не откинула копыта», но при этом велел мне сесть на диету и отказаться от сладкого, которое было моим единственным утешением.
Я забыла, каково это быть собой. Если мне нужна была одежда, Сергей сам покупал ее мне. Все, о чем я должна была заботиться, это чистота в доме, наличие еды и уход за детьми. У меня не осталось подруг, никого, с кем бы я могла поговорить по душам. Пару раз я пыталась завести беседу с соседками, которые, как и я, выходили погулять с детьми на площадку, но они отвечали мне неохотно и старались уйти под разными предлогами.
Со временем у меня начался гастрит, а потом и проблемы с кишечником. Я похудела так сильно, что однажды упала прямо в обморок прямо на детской площадке, чем сильно напугала Валю. Сергей тогда сказал, что я самая безалаберная мать, но все же позволил мне снова начать есть сладости.
А еще мне диагностировали бесплодие, чему я была несказанно рада. Узнав об этом, муж назвал меня «бесполезным куском мяса», но попытки зачать прекращать не собирался. По его словам, он всегда добивается, чего хочет, и сама природа благоволит его желаниям.
«Выполняй свои функции, и тогда я тоже буду идти навстречу в каких-то моментах. Быть хорошей женой — это вовсе несложно, Нина».
И я старалась, делала все, как он говорит. Даже в постели стала безропотной куклой, готовой на все. Я превратилась в хрестоматийную жену из пособия дореволюционных годов. Все ради того, чтобы быть матерью для своих детей. Но этих жертв Сергей не оценил. Емувсе равно было мало.
Я накрывала на стол, Влас и Глеб играли в приставку в гостиной, Валя крутился возле меня и капризничал, а Сергей пил кофе, читал что-то в телефоне и краем глаза поглядывал на меня. Этот его взгляд не сулил ничего хорошего. Я нутром чувствовала, что сегодня случится что-то нехорошее. Впрочем, ничего особенного я по этому поводу уже не испытывала. Ни испуга, ни злости, ни сожаления — ничего.
Когда стол был накрыт, я позвала старших сыновей ужинать. Все расселись по местам, и я принялась накладывать каждому еду. Наконец все бодро заработали вилками и ложками, и я смогла наполнить и свою тарелку тоже. Влас начал рассказывать отцу, что его снова выдвинули от школы на олимпиаду по химии, Глеб хвастался своей медалью, полученную накануне за победу в турнире по каратэ, а Валя сбегал в свою комнату и притащил рисунок, который нарисовал в детском саду специально для Сергея. Со мной никто не разговаривал и ни о чем не спрашивал. Как будто меня вообще не существовало. Было ли мне обидно? Нисколько. Я уже привыкла. На меня обращали внимание, только когда нужно было что-то помыть, подать, принести, приготовить — в общем, как-то обслужить. Больше всего внимания мне пока уделял только пятилетний Валя, но я понимала, что скоро и он помашет мне на прощанье маленькой ладошкой. Не знаю, что именно говорил детям Сергей, но ему мастерски удавалось лишить меня всяческого уважения и авторитета в этом доме.
— Глеб, ты почему не ешь? — спросил муж.
— Я не хочу рыбу, она противная.
— Ты же сам попросил положить, — решила высказаться я, прекрасно зная, что все остальные тоже помнят о любви Глеба к форели.
Но на меня даже никто не взглянул.
— Чем же она противная? — сдвинул брови Сергей.
— Не знаю. Противная и все. Какая-то мокрая.
Сергей потянулся вилкой в тарелку сына и отделил себе кусок форели.
— Да, —
