— Тсс, — я наступила ему на ногу. — Я жена вашего другого сына, хорошего. Четвертая, но первых трех вы, наверное, уже и так знаете.
— Не помню, чтобы хоть одна из них сюда приезжала, — вставил Антон.
Я не обратила на него внимания.
— Алеша верит, что я его последняя жена, но это вряд ли. Римма Викторовна права, не больно-то мы созданы друг для друга.
— И зачем ты расстраиваешь моих родителей?
— А что в этом такого? Зачем-то ведь мы поженились, а значит, тут должен быть некий смысл. Не бывает ничего случайного и ничего ненужного, ведь правда? Встречи, расставания, радости, печали… Люди просто живут себе и живут, пока не умирают.
— Вот тебе и философия от таролога.
— Уж какая есть. Но вы не переживайте, ваш старший сын живет так, как хочет. И он заботился об Антоне раньше, а теперь Антон заботится об Алеше. Они оба хорошие люди. Я бы тоже хотела, чтобы у меня был брат. Или хоть кто-нибудь.
— У тебя есть муж и три его бывших жены.
Ехидство Антона было защитной реакцией, я понимала его. Наверное, поняли бы и родители.
— Он зубоскалит от неловкости, — пояснила я им на всякий случай, достала из рюкзака чистую тряпку, полила водой из бутылки и начала протирать мрамор, смывая пыль, — люди то и дело говорят глупости. Вот я, например. Мне вообще противопоказано общаться с другими — как ляпну так ляпну. Поэтому у меня нет друзей. И до пятого класса я еще и заикалась… Может, это наследственное? От отца. Я ведь про него ничегошеньки не знаю, он случайно не среди ваших уже?
— Ты только послушай себя, — возмутился Алеша, — бедная несчастная сиротка Марыся.
— Отстань от меня. Кому мне еще жаловаться? Кто меня пожалеет?
— Пойдем выпьем. Кажется, ты хвасталась, что у тебя целый подвал наливок.
От неожиданности я уронила тряпку, подняла ее, надеясь, что мои глаза размером поменьше блюдец.
Осторожно покосилась на Антона.
Он стоял, разглядывая ветки деревьев.
Как будто его рот жил отдельно, а он сам — отдельно.
Двуличный и двойственный.
Фальшивый притворщик.
— Сегодня из меня жалкий собеседник, — предупредила честная я. — Меня развезет, и я снова начну реветь.
— Да хоть уревись. Я же сказал, что привык к слезам.
— Ну, ты сам напросился.
— Что ты собираешься делать с машиной? — спросила я, когда мы пробирались на его черном танке по узким хитросплетениям деревенских улиц.
— Брошу за твоим огородом. Потом заберу как-нибудь.
— Оставь возле рынка.
— А меня не разуют?
— А мои соседи?
— От кого тебе прятаться, Мирослава? Леха всенепременно порадуется тому, что мы подружились. Он обожает все семейное.
— Подружились, — повторила я, пробуя на зубок это определение. Ну пусть так. Ладно.
Никаких грехопадений в состоянии алкогольного опьянения средней тяжести в программе, стало быть, не значилось.
И почему мне так сложно пасть в пучину порочного разврата?
Что со мной не так?
Нельзя просто так взять и начать пить, если у тебя на кухне томатно-перечный взрыв.
— Что произошло? — недоуменно спросил Антон, оглядываясь по сторонам. — Ты резала себе овощи, когда ощутила непреодолимое желание бежать на кладбище?
— Вроде того, — я запихивала все в пакеты для заморозки. — Мама хочет, чтобы я продала дом.
— В этом есть смысл, — подумав, протянул он. — Если ты продашь дом, а Леха хрущевку, то вы сможете переехать в квартиру поприличнее.
— Никогда.
— Ах да, ты же вышла замуж не всерьез и ненадолго.
— Я четвертая жена. Надо же хотя бы попытаться сравнять счет. Достань из холодильника блинчики с зеленью, пожалуйста. И там еще есть сыр с мятой, Гамлет Иванович сам делает.
— Ты готовишь, даже когда живешь одна? Я просто заказываю доставку.
— Потому что у тебя дом — четыре стены, а мой дом — вся моя жизнь. На что ты тратишь свободное время?
— На племянников.
Видеть Антона, который передвигался на моей кухне, было хорошо.
Как будто в этот дом вернулась прежняя жизнь, когда всегда было, с кем поговорить.
Я, наконец, завершила уборку и притащила бутыль вишневки. Налила себе в большую чайную кружку, чтобы не размениваться на рюмки, и уселась на сундук, покрытый пестрым пледом, у стены. Скрестила лодыжки, расправила подол, ощутила потертую мягкость ковра с оленями под лопатками.
— Сам себе наливай и сам себя корми, — сказала лениво, прикрывая глаза.
Он повторил мой маневр с чайной кружкой, сбросил на стул пиджак и сел рядом. Я ощутила тепло его плеча своим плечом.
— Я посмотрел несколько выступлений твоей матери, — проговорил он без всякого выражения, — это смешно? Люди за такое платят?
Я сделала пару глотков.
Как вкусно, с ума сойти.
Как сладко.
— Не знаю, у меня нет чувства юмора.
— Она просто поливает родных и знакомых грязью со сцены.
— А теперь хочет продать мой дом, потому что ей нужны деньги.
— Нет повести печальнее на свете, чем повесть о родне, которой нужны деньги, — согласился Антон со смешком.
— Ты был очень крут, когда согласился заплатить Лизе, — припомнила я с удовольствием. — Рыцарь без страха и упрека.
— Она бы все равно меня достала, так или иначе, — небрежно обронил он, отсекая взмахом клинка все мои благодарности.
Рыцарь.
Не мой.
Очень чужой.
— Зачем ты приехал? — спросила я угрюмо. — Мне казалось, ты намерен избегать меня.
— Я избегаю всех Лехиных жен без исключения. Но это не значит, что я хоть одну из них оставлю блуждать по кладбищу в одиночку.
Ширк! Ширк!
Клинки уже шинковали меня, как капусту.
Возможно, мы действительно слились для него в один безликий гарем.
Но его плечо все еще невесомо касалось моего плеча, и я грелась, как могла, от этого ненадежного источника тепла.
— Где ты нашел деньги, чтобы купить ритуальное агентство? — спросила я, не желая окончательно превратиться в кочерыжку. Возможно, стоило просто сменить тему разговора? — В этот бизнес не так-то просто войти, там своя мафия.
— Непросто, — согласился он небрежно. — Сначала я подрабатывал похоронным агентом. Потом перебрался в администрацию. А потом стал спать со вдовушкой, которая держала агентство до меня.
— Ого, — удивилась я. — Вот это воля к победе.
— Тогда меня просто переклинило на деньгах. Казалось, что если бы они у нас были, то Римма бы не ушла от Лехи. Он ведь после первого развода долго был один, лет десять, наверное. Все ждал, что она вернется.
— Но почему именно ритуальные услуги?
— Наверное, потому что мы занимали на похороны родителей у родни. Я был маленьким, но помню. Никогда не думал, что все это так дорого.
— И что твоя вдовушка?
— Нет-нет, — он вдруг встрепенулся, встал, лишив меня своего плеча, плеснул себе еще вишневки. — Не говори о ней с такой насмешкой. Она была потрясающей, знаешь. Я быстро стал ее правой рукой с приоритетным правом выкупа долей. Изначально бизнес принадлежал ее мужу, а он его отжал у кого-то на волне лихих девяностых. Если подумать, то его смерть была вполне закономерной — инфаркт в сауне с девками.
— И что в ней было такого потрясающего? — спросила я, пропустив мимо ушей все про мужа и зацепившись только за нежность в его голосе.
Антон стоял у окна, глядя на яблоню за окном.
Начался дождь, и на кухне стало темнее.
В меланхоличном освещении его профиль казался очень грустным.
— Мне было двадцать пять, ей столько же. Блондинка в стиле Мерилин, с первого взгляда и не поймешь, что под этими кудряшками спрятаны мозги, а под пышными сиськами — характер. Она судилась с родственниками мужа, разруливала все его бизнесы, вгрызалась в бухгалтерию и менеджмент, давила конкурентов — и все, не слезая со шпилек и не вылезая из коротких юбок.
— Ты любил ее.
Приведи Алеша домой молодую красотку и объяви, что она теперь будет жить с нами, то я бы и глазом не моргнула. Работающим женам самим нужны жены, а рук в огороде всегда не хватает.
