из-за стола и сама, не сдерживаясь, закричала на Сашку:
— Ты что думаешь, я от него отказалась? Ты идиот, Саш? Я молюсь каждый день! Молюсь, понимаешь? Чтобы хоть чуток дольше с ним побыть! А ты… В чем ты пытаешься меня обвинить, — рыдала Вера, — неужели я так похожа на кукушку? Неужели ты думаешь, что ему со мной плохо или я плохая мать?
Сашка тоже вскочил, сжал кулаки, злясь на самого себя, заметался, смотря на плачущую Веру, потом все же подошел и обнял. Вера притихла, притаилась. Стояла, боясь шелохнуться, спугнуть мужчину, с радостью вдыхая его аромат, и греясь, как кошка на солнце от простой ласки — Сашка легонько, успокаивающе, словно ребенка, гладил ее по спине.
Сколько лет она мечтала хоть краем глаза посмотреть на любимого, но тут же себя ругала. А тут, как подарок с небес, его, не чужие, руки обнимают Веру. Хорошо, что он женат. Легче думать о том, что он очень любит жену, чем понимать свою убогость. За два года она превратилась в старуху. Страшную, сухую, потеряла все волосы после химии, да и радости, кроме сына, в душе у нее не осталось. И Сашке бы не отдала никогда Лешика. Но если вдруг она умрет? Лучше с родным отцом, чем в детдоме.
— Прости, нервы. Это все болезнь. Съела меня уже, каждую ночь думаю, лежу, гляжу в потолок. За что мне все это? Я ведь молодая, Саш. Мне всего двадцать пять. Я сына хочу вырастить, на свадьбе у него погулять…
— Погуляем, Вер. Если вдруг будет хуже, найду любые деньги. Обещаю. Но сына ты женишь, еще и внуков понянчишь. Ты только духом не падай, держись.
Сашка, чуть крепче обнял хрупкое тело девушки, поцеловал в макушку, и усадил Веру обратно на стул. Ей явно было нехорошо. Заметался по дому, набрал в стакан холодной воды, подал ей. Вера трясущимися руками приняла, выпила маленькими глотками, кивнула каким-то своим мыслям, и с пустым, безжизненным взглядом направилась в комнату.
— Саш, я полежу немного. Голова кругом. Ты иди, помоги там Лешке с баней. А то он все равно полезет дрова в топку сам подкидывать. Боюсь, обожжется. Мал еще совсем. Я сейчас полежу, встану. Чаю попьем. Подумаем, как правильно. Тебе его сейчас забрать придется к себе. Сможешь?
— Смогу. Отдыхай. Мы сами к чаю накроем. Вер?..
— Что?
— А если он меня сейчас спросит? Сам?
— Ну вот и познакомитесь, Саш. Он рад будет.
Вера легонько махнула рукой, отпуская и, шаркая ногами, скрылась в маленькой спаленке. Сашка стоял, как вкопанный, посреди избы, пытаясь осознать все, прийти в себя. Затем схватил веник, неумело подмел рассыпанный сахар, собрал в совок, покрутился с ним в поисках ведра. Высыпал мусор, поставил на огонь греться чайник, посмотрел, не сделать ли еще каких дел. Потом, взглянув на огонь, вспомнил, что Лешка полезет в печку, встрепенулся и выскочил на улицу.
31
Сашка быстро осмотрел двор, приметил сарай с кардой. Как раз там в поте лица и трудился Андрюха, ловко перекидывая навоз за низкий заборчик, прямо на огромную кучу в огород. От загона вела узенькая дорожка к саду: несколько вишен, старых раскидистых яблонь и стройных черноплодных рябин. Среди них, словно избушка из сказки, притаилась маленькая банька.
Сашка торопливо пошел сразу к ней. Дверь открыта, из трубы валит дым, значит сын тоже должен быть там. У самой бани шаг сбавил, стараясь двигаться бесшумно, чтобы не напугать пацана. Сердце колотилось как бешеное, но Сашка решил, что будет держать себя в руках во что бы то ни стало. Не понятно, что там Вера объяснила Лешику, и теперь главное — это наладить контакт с сыном.
У входа замер. Лешка сидел у топки, с открытой дверцей и смотрел на огонь. Отблески пламени раскрасили его жесткие торчащие волосы разноцветными бликами. Черные, слишком густые для ребенка бровки — домиком нахмурены, взгляд немигающий. Губы упрямо сжаты в тонкую линию, а по щеке одиноко ползет слезка. Сашка дернулся, но тут же остановился. Нельзя.
Лешик, быстро сообразил, что уже не один, утерся рукавом, завошкался, уселся поудобней, сложив ноги по-турецки, и снова исподлобья взглянул на мужчину.
— Я и сам умею, нечего мне помогать.
— А я и не помогать. Я познакомиться.
— А чо знакомиться-то? Я и так понял, кто ты. У дядь Андрея только один лучший друг. И мамка задаром никогда молоко не раздает, а дядька тоже у нее всегда за деньги сам покупает. Что тут трудного?
— И ты знаешь, кто я? — почти шепотом спросил мальчика Сашка.
— Папка мой. Дядя Саша.
Казалось, что воздуха нет совсем. Сашка прочистил горло, взъерошил волосы и осторожно начал свой рассказ.
— Да, Лешик, я папка твой. Только узнал об этом вчера. Сразу приехал, вот. И не знаю, что теперь делать. Примешь ли ты меня, такого. Может я тебе и не понравлюсь совсем?
Лешка недоверчиво воззрился на отца и, немного подумав, выдал:
— Не знаю я. Посмотреть надо. Вдруг ты и не умеешь ничего, как я мечтал.
— А что уметь надо?
— Ну, к примеру, щучек выуживать из Шумихи, там они под корягами. Митрофановы могут, а я никак, у меня леска рвется. Ну и париться надо уметь в бане, как мужик, не пищать. Мамка говорит, что ты умеешь, и когда паришься, не пищишь. Не знаю, когда бы она это проверила, мне интересно. Вы ведь только один раз виделись. И ещё надо змея запустить, у кого выше получится, у тебя или у меня. У меня лучше получается, чем у Митьки Митрофанова. А у тебя ещё посмотрим, может учить придется.
— С баней-то мама твоя не обманула. И щучек я натягаю, и тебе объясню, как лучше. А вот со змеем беда. Придется тебе меня учить, я не знаю, не пробовал никогда даже. Научишь?
— Научу, — по доброму усмехнулся Лешка, протянув руку отцу. Осторожно пожал, все ещё робея.
Сашка аккуратно, стараясь не задеть ребенка, опустился рядом, тоже сложил ноги, как и сын, и уставился на игру огня в старой маленькой печурке. Лешик тихонько сопел, не отодвинулся, но и разговор дальше не продолжал.
— Ко мне жить поедешь? Пока маму лечить будут.
Лешик хлюпнул носом, передернул плечами, будто его ужалили, а затем уверенно, словно и не было сейчас у него этого мига слабости, произнес.
— Поеду. Сам хотел попроситься в гости. А то дядь Андрей занят все время. И разговоривать не любит.
— Ну, знаешь, я тоже занят бываю. И на работу мне придётся уехать, а тебе нужно будет остаться в нашей квартире с моей женой Яной. Она очень хорошая, тебе понравится. Я не знаю, когда выпишут маму, но мы все сделаем, что от нас зависит, чтобы она поскорее выздоровела. И тебе, я знаю, будет нелегко. Но ты ведь пацан — не заноешь, справишься?
— Справлюсь. А жена твоя, она ругаться на нас не станет?
— Не станет, Лешик. Вот увидишь, она очень тебе обрадуется.
В бане все же пришлось попариться — Вера попросила. Лешка, забываясь, что еще не лето, частенько бегал босиком. А потом просыпался с заложенным носом.
— Саш, останьтесь до вечера. Лешку прогреть бы. Я сама не смогу, голова в бане кружится. Да и стесняется он меня. Не разрешает с ним в баню ходить, говорит, что взрослый. Я обычно ему воды разведу, а моется сам.
— Ну что ж, раз надо, значит напарим. Не испугаешься, Алексей? — Сашка глянул на сына, жмущегося к матери. То ли дичился он отца, то ли понимал, что разлука с матерью будет долгой.
— Не испугаюсь. А дядь Андрей с нами пойдет?
— Пойдет, конечно, — погладила сына по вихрастой голове мать. — Он точно пойдёт, весь навозом пропах.
— Не, мы его тогда не возьмем. Тогда только с папкой будем париться.
Сашка засмеялся легко, от души. Грело такое простое слово "папка", делало его настолько счастливым, что он даже и не знал, что ему теперь с этим счастьем делать.
Вера собрала на стол, накормила сына и гостей. За обедом обговорили, как дальше быть. Сашка подтвердил, что сына заберет к себе. Заодно они с Лешиком смогут сдать анализы на родство, чтобы быстрее оформить отцовство. Уезжать решено было через день, чтобы успеть собраться. А Вере ложиться в районную больницу к концу рабочей недели. Там обследование, анализы и подготовка к операции. Собственно, ей больше придется находиться там в ожидании, когда столичная клиника сможет принять пациентку на операцию.
