— Андрюха?.. Брат?
Мужчина вздрогнул, скинул топор из рук и медленно повернулся.
— Сашка, ну заждался я тебя! — он щербато улыбнулся и, отряхнув руки, направился к другу. — Что не узнаешь? Да, такой вот теперь я.
Сашка дернулся и, словно скинув с себя никчемное оцепенение, крепко обнял друга.
— Да как-то растерялся я, брат. Мало что от тебя, прежнего пацана, осталось.
— Так и ты подрос, возмужал, — Андрюха горько хохотнул, подмигнул другу, смотря на него снизу вверх, и похлопал по плечу. — Знаю я все, что жалок и выгляжу, как сорокалетний старик. Но я жив, понимаешь! Жив и сдаваться не собираюсь. Тетка вот оставила какое хозяйство, посмотри. Некогда мне хандрить. Ну, давай, в дом, за стол. Там все готово. Картошечки пожарил. Огурцы малосольные, первые, сам растил. Чем богат! Мы сначала перекусим, а там и разговоры вести начнем.
Он подтолкнул Сашку в плечо, указал на узкий проход между сараюшками и, не дожидаясь друга, прошел вперёд.
Сашка поторопился следом. Снова во дворе взгляд зацепился за качели, не терпелось спросить о сыне, но постеснялся.
В стареньком доме все по-простому. Кухонька маленькая, сервант советских времен — на почетном месте, рядом лавка с ведрами для питьевой воды, у двери — простая вешалка с крючками и рабочей одеждой. Полдома отделено большой занавесью из легкой ситцевой ткани в мелкий цветочек. Со второй половины одиноко выглядывала панцерная полуторная кровать, окрашенная синей масляной краской. На ней, вместо покрывала, толстый шерстяной клетчатый плед.
Андрюха быстро скинул калоши у порога, аккуратно поставил их на низкую самодельную полочку и сразу направился мыть руки. Сашка, пока раздевался, с удивлением смотрел, как на древность, на простой рукомойник-мойдодыр.
— Да проведу я, проведу воду. Пока еще руки не дошли, во дворе дел много, к зиме сарайчик готовлю, чтобы куры не померзли. Сначала думал порублю. Корову-то, дурак, сразу продал, чтоб было на что тетку хоронить. А сейчас жалею. Надо было просто у соседки спросить, да у той же Верки. Узелок у теть Клавы посмертный приготовлен был. Там все для похорон, ну и денег тоже достаточно. А я не знал о таком даже. Оно мне как бы и не нужно было знать. Марту продал, кормилицу, жалею. Мог и доить научиться, и сено бы заготовил. А нет, струсил. — Андрюха, хорошо обтерев жилистые волосатые руки вафельным серым полотенцем кивнул Сашке на умывальник. — Мой руки, давай. Вы, городские, к нам со своей заразой, — тут же хохотнул, и продолжил, — а нам не надо. Мой, и обедать сядем. С утра не ел ничего?
— Не… Нажрался вчера, пил до упаду… Утром как встал, сам удивляюсь.
— Да я уж понял по роже твоей опухшей. Ну ничего. Сейчас посолонишься, картошечка своя, с сальцем жареная, вся дрянь нейтрализуется. Я, кстати, самогон хороший нагнал. Очищенный. Будешь?
Сашка вздохнул, рукой придержал сжавшуюся печень и кивнул, чтобы не дай бог обидеть друга.
— Только 30 грамм, за встречу. Больше, правда, не смогу.
— А я, Сашка, теперь тоже не напиваюсь. Разучился вот. Раз и навсегда.
— Расскажи, как случилось?
— Вот сюда, на эту табуреточку садись, она крепче. — Андрей протянул колченогий тяжелый табурет и шмякнул его рядом с Сашкой. — А что рассказывать? Думаешь, история большая? Вилку вот бери, и хлеба. Сейчас за рюмками схожу.
Казалось, что ситуация гнетет друга до сих пор. Он суетился, переставлял вещи с места на место, взялся двигать посуду в серванте, но упорно не садился за стол и рассказывать о себе не торопился.
— Андрюх, — прервал его беготню Сашка, — погоди. Я тут подумал, знаешь, если бы вот я наворотил. И отсидел. Ты бы со мной стал общаться?
Андрюха резко захлопнул створку нижнего шкафчика, и с бутылем и рюмками в руках подскочил к столу. С шумом поставил их и, негодуя, закричал:
— Старшина! Да как можно! Да никогда в жизни… Я хоть бы ты маньяком был, ни разу бы не поверил, и друга бы не предал! До последнего защищал бы!
— Вот и я, Смольняков, прикинь, тебя бы не бросил. Прости, брат, что не нашел тебя. Закружилось у меня — любовь, свадьба. Может, если бы вместе держались, уберег бы тебя… Но стыдно мне, а ты свое наказание отбыл.
— Отбыл, да. — Андрюха прижал ладонь к глазам, потер вдруг набежавшие слезы и, резко выдохнув, выдал: — Я все понял, Сань. Но себя еще не простил. Дочь у этого мужика, которого я сбил, осталась. Она у него одна была. Светка эта мне еще в школе девчонкой нравилась. И сейчас. А теперь и не пойду к ней. Отца я ее убил, понимаешь? Может, если бы кто другой, я бы меньше себя гнобил?
— Да нет, Андрей. Я тебя знаю. Не меньше. Давай, за встречу дерябнем, да поедим. У меня слюны полный рот от запахов. Картошка жареная, знаешь сколько я о ней мечтаю!
— Как это мечтаешь?
— Да, не спрашивай… Ты сам давно освободился?
— В марте. По знакомству "оттуда" помогли с работой. Как пришел, устроился по договору на север шофером. Начальника одного вожу, ему как раз ребята посерьезней нужны. На то, что сидел, он лишь рукой махнул. Ну и вот, работа по вахтам, но больно знаешь и домой ехать не куда было. А тут тетка ни с того ни с сего захворала сердцем. Звонят соседи, говорят, приезжай. Я, конечно, отпросился. Еще две недели тут буду. Хозяйство — вот баб Маша, подруга теткина, присмотрит. Урожай себе да мне поделит. А кур покормит, обещала. М-да, все опять с ног на голову как-то, придётся менять что-то. Но меня в деревню тянет.
— К Светке поближе? — Андрей сверкнул глазами, но Сашка лишь ухмыльнулся.
— Не знаю. Не думаю, что мне там что-то светит. Лишь бы не ненавидела. А я как-то переживу, главное знать, что все у нее хорошо.
— А отца ее как сбил? — уже напрямую спросил Сашка.
— Я ж гудел после армейки, как дурак. Тетка, упокой Господи ее душу, меня ругала, даже лопатой раз по хребту огрела, а я как с цепи сорвался. Сразу не устроился на работу. В город ехать страшно, в поселке работа только на железной дороге да в теплице у таджиков. А я не мог, понимаешь, ну поперёк горла мне это все стояло. Связался на местной стройке с блатными ребятами, подрабатывал от случая к случаю. А по выхрдным мы пили в кафе, они угощали. Явно что-то от меня хотели, но я тогда даже не думал об этом. Как-то в один вечерок предложили прокатиться на новенькой тачке. Я, Сашка, сроду на такую не заработаю. Пил же и все равно сел за руль. Я и не гнал, боялся ее разбить. Чуял, как плывет все перед глазами. Заметил, что народу в центре много, поехал проулками, а тут он и вышел на дорогу. Может задумался или не услышал… Машина-то новехонькая, мотор и не слышно, как работает. Я по тормозам, визг, скрип — успел, не доехал до него сантиметров двадцать, а он испугался. Руками замахал, пошатнулся и навзничь назад. Голову о бордюр разбил. Кровищи… Я выскочил к нему, он еще в сознании был. Скорую сам вызвал, а менты, как знали, через тридцать секунд уже на месте были. Тачка не моя, мужик в крови, меня скрутили и в ментовку. Потом уже, на следующий день, узнал, что отец Светкин так там и скончался, пока скорую ждали.
Андрюха налил, выпили, помолчали. Он занюхал коркой хлеба едкий дух, отложил кусочек в сторону и продолжил:
— Семь лет отмотал. Одиннадцать давали. Угон, пьяный за рулем, смертельное дтп. Вышел досрочно, за хорошее поведение. Все как сон, Саш. Даже сам не понял, так быстро закрутило.
— А там как?..
— Выдержал. Работал. Мужики постарше помогли удержаться на плаву, как-то поверили. Говорят, что меня подставили. Только в чем, я так и не понял. Мне все, что говорили в то время, я не понимал, все как в тумане. Подсовывали — подписывал. А сейчас все равно. Да, хватит! Что мы все обо мне, да о грустном. Расскажи лучше ты, старшина, как поживаешь.
— Хорошо все, Андрюх. Работаю в нефтянке, на хорошей должности. Нет, нет, не смотри, не в кабинете. Механиком остался, с ребятами. Хотя звали уже выше. Не хочу, знаешь, мне с людьми проще как-то. Ближе. Вот как шесть лет уже. Живу там же, ну ты у меня был. Я так понимаю ты после этого сразу… Надо было настоять, оставить тебя у себя в городе…
