С этого времени жизнь стала разлаживаться, причем такими быстрыми темпами, что Ася не раз ловила себя на мысли: так же, как и те необразованные крестьянки из Татьяниной деревни, винившие во всех бедах старую колдунью, она то и дело недобрым словом поминала Свету и ее пластилиновую куклу, утыканную швейными иголками.
Светлана в их доме больше не появлялась. Во всяком случае, Асе очень хотелось на это надеяться. Наверное, так и было, иначе свекровь непременно бы проболталась. Ни швейных иголок, ни веревок с узелками под кроватью, ни земли в обуви молодая женщина не находила. Впрочем, Татьяна Павловна, ревностная поборница чистоты и порядка, один раз в неделю перетряхивала в доме все, что можно было перетряхнуть, и изгоняла прочь каждую мало-мальски заметную мусоринку, будь то парашютик тополиного пуха, залетевший через балкон, хвойная иголка или микроскопическая колючка, принесенная Олегом или Алешей на брюках. Но разве это могло остановить беды, которые вдруг посыпались на их головы?
Осенью деда сразил сильнейший сердечный приступ. Это случилось вскоре после знаменитой денежной реформы, превратившей в пыль накопления миллионов ни в чем не повинных граждан бывшей советской страны. Врачи вынесли суровый вердикт: инфаркт миокарда, нельзя волноваться, иначе – конец. Но как не волноваться, когда вокруг такое творится!
Бабушка Зоя отнеслась к известию о гибели сбережений стоически, а вот дед сильно разволновался и в результате попал в госпиталь. Он пролежал там больше месяца, и Зоя Ивановна с Асей, сменяя друг друга, мотались туда до и после работы. Потом деда отправили-таки на пенсию, и он совсем сник. Хотя жалеть об окончании трудовой деятельности смысла не было, о чем Зоя Ивановна ему не раз напоминала:
– Встретила сегодня этого вашего Митрофанова…
– Ты, наверное, хотела сказать Митрохина, Зоинька, – мягко поправлял дед.
– Вот-вот, его. Сказал, третий месяц уже зарплату задерживают. Собирается уходить в какой-то кооператив.
Завод потихоньку разваливался, помаленьку растаскивался и распродавался, но дед никак не хотел верить в бесповоротность этого процесса:
– Все наладится, Зоинька, уж ты мне поверь. Не может быть, чтобы там, наверху, все спустили на тормозах. Не дураки же там сидят, в конце-то концов!
Зарплату задерживали не только на заводе. В Асиной школе и в бабушкином институте ситуация сложилась схожая. Обещали пятнадцатого, потом двадцатого, потом двадцать восьмого, затем сроки вновь отодвинулись… Пенсии худо-бедно еще выплачивались, правда, тоже с опозданием. Подспорьем была дача, когда-то презираемая Олегом, а теперь ставшая одним из основных источников пропитания двух семейств. Даже «слабая здоровьем» Татьяна Павловна там иногда появлялась, когда нужно было, например, собрать урожай ягод и продать их на базаре. С базара свекровь приносила немного денег и слухи, совершенно нелепые и невероятные. Рассказывала о том, что Сибирь скоро сдадут в аренду китайцам, а Курильские острова продадут японцам, обещавшим за это каждому работающему жителю страны по пять тысяч баксов на нос. Младенцам и пенсионерам – по три, что совершенно несправедливо по отношению к пенсионерам. Они – и Татьяна Павловна в их числе – заслуживают лучшей доли, не зря ведь столько лет работали. Еще ходили слухи, что в премьер-министры вот-вот назначат американского миллионера, то ли Сороса, то ли еще кого-то, фамилию свекровь запамятовала, трудная такая фамилия, совершенно непроизносимая. Ася с Олегом от души потешались, Татьяна Павловна обижалась, но на следующий день огорошивала их свеженьким слухом, еще более нелепым и невероятным.
Океанов, вероятно, тоже верил, что все наладится и что наверху сидят не одни только дураки. Каждое утро он отправлялся на свой завод, «протирать штаны», как говорила свекровь. А вечером заявлял, что безумно устал, и часами лежал на диване, уткнувшись в газету или в телевизор, который перетащил из кухни и пристроил на подоконнике.
Асю постепенно охватывала паника. Что будет завтра? Где взять денег, чтобы купить зимние сапоги себе и новое пальто Алеше – он давно вырос из старой шубки, а морозы вот-вот ударят. Она несколько раз заводила разговор о том, что нужно искать другую работу, и Олег, с неохотой оторвавшись от газеты, неизменно отвечал, пристально на нее глядя:
– Ищи, Настена, кто ж тебе мешает? Уж точно не я. Только приветствую. Давно пора бросить дурацкие дифтонги-трифтонги и заняться нормальным делом. Ах, ты и меня имеешь в виду? Что ж, мне на стройку идти кирпичи таскать, что ли? Или в рыночные грузчики податься, по-твоему? Ты же знаешь, у меня поясница слабая. Нет, я, конечно же, с радостью уйду со своего завода, он мне и самому осточертел, если ты найдешь мне что-нибудь приличное… не пыльное и чтоб платили нормально.
Ася ломала голову, что предпринять, и тут совершенно неожиданно ей встретилась Инна Степановна.
У Татьяны Павловны кончился цитрамон, и она, уже давно терзавшая домочадцев своими головными болями и дурным настроением, попросила сноху прогуляться до аптеки. Ася и сама туда как раз собиралась, нужно было поискать кое-какие лекарства для деда. В кармане у нее лежал целый список.
Ближайшая аптека была закрыта на учет, и Ася побрела в другую, в трех кварталах от их дома.
Она нисколько не удивлялась жалобам Татьяны Павловны, у нее и у самой в последнее время просто голова пухла от накопившихся проблем. Деда снова уложили в госпиталь, и бабушка Зоя сбивалась с ног в поисках нужных лекарств. В госпитале нужных лекарств почему-то не было, там были лишь самые простые снадобья, вроде валидола и аспирина. Не было также одноразовых шприцев, систем, ваты, марли и много-много еще чего. Даже постельное белье пришлось тащить из дома.
От больничных проблем Асины мысли плавно перетекли к проблемам домашним. За коммуналку давно не плачено, телефон того и гляди отключат, морозилка пуста, как улицы города в часы вечернего показа сериала «Богатые тоже плачут», а в детском садике требуют срочно сшить костюм патиссона к какому-то утреннику. Так пусть кто-нибудь хоть объяснит ей, как должен выглядеть костюм этого овоща!
– Анастасия Сергеевна! Настя! – Кто-то схватил Асю за рукав, когда она, глядя себе под ноги, вышла из аптеки, погруженная в думы о неумолимо надвигающемся утреннике и костюме патиссона.
Обернувшись, она увидела перед собой Инну Степановну, рослую мускулистую тетку с трубным, как у матерого слона, голосом.
Инне Степановне Флягиной было за сорок, она была разведенной и бездетной и еще год назад работала в их школе учительницей физкультуры. Маленькая худенькая Ася всегда восхищалась Инниной мощью и способностью почти мгновенно решать любые проблемы, на первый взгляд казавшиеся непреодолимыми. Инна могла заставить завуча Марину Васильевну переписать заново уже готовое расписание, потому что в нем ее что-то не устраивало. Она могла треснуть мячом по стене в сантиметре от головы распоясавшегося старшеклассника так, что у того кровь застывала в жилах, и он мгновенно становился белым, пушистым и послушным, будто цирковой пудель. С ней не решались связываться ни коллеги, ни ученики, ни их родители, приходившие иногда оспорить неправильную, на их взгляд, оценку своего чада.
