терпеть во имя тех эмоций, что дарит зритель. Каждый знает, понимает и молчит.
Я иду, прихрамывая. Пока таблетки и мазь не подействуют. И танцую свои партии. Как надо. Как должно.
Танец моя жизнь. И если есть хоть крохотный шанс выйти на сцену, я им воспользуюсь.
Мила.
В кабинете хореографа всегда горят лампы. Неважно, находится он там, когда солнечные лучи светят в окна, или уже в поздний вечер. Искусственный свет загорается с первыми шагами в комнату.
– Присаживайся, – он указывает мне на небольшой диванчик, который стоит у стены. Красивая работа какого-то там реставратора, купленная за немыслимые деньги на аукционе.
Горячий чай с долькой лимона в изящной чашке. Не ошибусь, если скажу, что она является частью чайного сервиза из английского фарфора. Тонкая работа и вполне себе типичный рисунок. Мама некоторое время назад увлекалась столовой и чайной посудой. А полученными знаниями делилась со мной.
Я беру в руки горячую чашку и делаю маленький глоток. Горло обжигает приятная сладость, а потом чувствую тонкую кислинку.
– Мила, как ты? – он показывает на мою лодыжку. Мазь подействовала, как и таблетки обезболивающего. Отыграла свою партию хорошо, не придраться. Впрочем, по-другому быть и не могло. Хотя страх сидел внутри меня и противными щупальцами цеплял мою уверенность в себя и затягивал в свои владения.
– Ну, танцевать буду, – улыбаюсь.
– Ты понимаешь, что риск повторной травмы очень велик?
– Да. Я это осознаю.
– Тогда ты должна понять, что на несколько дней, а может и недель, тебе стоит взять больничный и заняться своей травмой. Нельзя выступать на таблетках. Что потом? Уколы? Еще одна операция?
– Больничный? В прошлый раз я провела в больнице несколько месяцев и около года восстанавливала силы.
– Тогда тем более тебе сейчас надо заняться здоровьем. Это… настоятельная просьба. Если ты хочешь продолжать быть на сцене.
У хореографа голос мягкий, но он всегда умел хорошо объяснять. С ним спорить невозможно. Его аргументы весомее. А может быть, мои аргументы сейчас слабее.
Я молча выхожу в коридор и, слегка прихрамывая, бреду до гримерок. Я знаю, что травма не такая как была. Это просто растяжение. Но все равно чувствую себя какой-то ущербной. Мне предстоит несколько дней, а может, и целую неделю находиться одной в четырех стенах. Грустно от этой мысли, печально, что снова возвращаюсь к тому, с чего начала.
Мимо проходят люди, все интересуются как я. Забота всегда приятна, но сейчас она окутывает меня беспомощностью. И это еще хорошо, что я сейчас могу сама передвигаться. В прошлой раз без помощи я справиться не могла. Это неприятно – быть беспомощной. Особенно для молодой девушки, которая мечтает танцевать на сцене и исполнять главные роли. Мила Апраксина всегда была амбициозна. И мои амбиции в который раз разбиваются о скалы.
В гримерке шумно. Все обсуждают спектакль. Только когда речи прекратились, некоторые украдкой поглядывают на меня, косятся на ногу. Сейчас припухлость спадает. Только ноющая боль все еще чувствуется. И пройдет она нескоро.
– Милка, ты как?
– Я в порядке, – натянутая улыбка, сегодня вся радость на лице через силу.
– Это, получается, твоя не первая травма? – злюсь, что мой секрет узнали. Хотя нет, это не секрет, это просто мое прошлое, которое не дает жить в настоящем.
– Ты права. Когда я была в Париже, мне также не удалась поддержка.
– Печально. Я вот никогда сильнее растяжения ничего не получала.
– У меня были только синяки.
– А я как-то руку ломала. Это правда было в детстве, на детской площадке.
Девчонки пытаются меня успокоить и поддержать. Приятно понимать, что ты нечужая.
Медленно смываю яркий макияж. С каждым движением ватного диска в отражении появляется знакомая мне Мила. Хочется улыбнуться и сказать “с возвращением”. Но губы не растягиваются, а настроения нет.
В комнату влетает девушка, кажется, ее зовут Лена. Она помогает в театре и выполняет разные поручения администрации. Такой незаменимый помощник по всем вопросам.
Она громко открывает дверь и глазами ищет кого-то. Все пары глаз, что уставились на нее, следят за каждым движением. А Лена все ищет и ищет. А потом находит. Меня. Я в самом дальнем углу. Это место не сразу можно увидеть со входа, оно немного прячется за шкафом, в котором мы храним часть сценических костюмов.
– Мила! – голос громкий и радостный. Я даже привстала со стула, словно сейчас объявят нечто важное для меня. В ее глазах такой восторг и восхищение, что будь я в главной роли, подумала, мне хотят вручить какую-то важную премию в области искусства. – Тебе пакет!
И это все?
– И что там?
– Я не знаю, как это назвать, – теперь она начинает шептать. Загадка на загадке.
Лена вручает мне пакет, что все-таки больше похож на красивую картонную коробку с ручками по бокам. Она не тяжелая, там лежит что-то небольшое, но оно все же имеет вес.
Девчонки столпились у моего столика. Воздуха стало не хватать. Слишком тесный и плотный круг. И постоянные вопросы над головой и любопытная носы, что засунуты между мной и моей коробкой.
– Вы можете отойти, девчонки? Я из-за вас ничего не вижу и не могу разобрать.
Я открываю крышку и вижу его. Или ее. А может, и вовсе это оно. Теперь моя улыбка искренняя, от самого сердца.
– И что это? – девчонки совсем ничего не поняли. Но и не удивлена. Это только между мной и ним.
– Это… мухоловка.
– Господи, какой ужас. И тебе это подарили?
Отвечать не хочется, а вот улыбаться теперь очень даже. Я словно забыла и про падение, и про травму, и про свои незапланированные выходные. Он стер эти события из моей памяти всего лишь одним подарком. Цветком? Нет. Навицкий цветы не дарит.
Беру этот хищный цветок и аккуратно вытаскиваю из его домика. Красивые яркие ловушками машут мне, пока я не поставила горшок на столик. Растение не большое, но такое плотоядное. Смотрю на эту экзотику и радуюсь, как малыш, что получил на праздник долгожданный подарок. Это странно. Я не малыш, да и этот цветок на подарок не совсем тянет.
– Ну и кто тебе подарил это чудо? – чей-то голос разрезает мое пространство, где уже спокойно и хорошо.
Расталкиваю в сторону девчонок и бегу к двери. Бегу? Да, сейчас боль уже не важна. Немного простреливает в ноге, но я просто делаю паузу и бегу дальше.
– Апраксина, ногу побереги, пожалуйста, – слышу я комментарий кого-то, он что-то еще кричит мне в
