И вот что ей оставалось делать? Какая уж тут принципиальность и вид серьёзной женщины, когда сердце колотится, ладошки потеют, а любимый врач стоит буквально в нескольких шагах?
Девушка сильнее сжала ладонями жёсткие папки, выдохнула, признав поражение, и быстренько пошла вслед за Пашей, чувствуя, что ещё немного и точно завизжит от переизбытка эмоции.
Она знала, что ей нужно было собраться, серьёзно обо всём поговорить и всё узнать, однако стоило двери за ними закрыться, как весь первоначальный план полетел к чертям. Злата не думая, на голых эмоциях сделала шаг, придвинулась к нему вплотную, потянула вниз за ткань куртки и пылко поцеловала.
Так просто и отчаянно жарко, что Паша едва не покачнулся на пятках от её напора и знакомой порывистой резкости. Все слова, которые он прокручивал по дороге сюда, внезапно стали неважными, теряясь в этом горячем вальсе тел.
Они касались губами губ друг друга, прижимались ближе, сплетались языками и чувствовали, как постепенно дышать становиться нечем от переполняющих изнутри эмоции. Паша привычно зарывался ладонями в её русые волосы, прикусывал губы, тут же зализывая раны языком. В присутствии Златы его постоянно накрывало целым набором нетипичных эмоции, и он совсем ничего не мог с этим поделать.
Не мог и не хотел, потому что рядом с ней было слишком хорошо.
Злата отстранилась также внезапно, как и всегда; привычно начала внимательно всматриваться в его глаза своим затуманенными. От переизбытка эмоции её всё ещё немного трясло, и мужчина в который раз подумал, что такая реакция на его прикосновения нереально тешит самолюбие, и какое-то давно забытое ощущение в душе. Главное только, чтоб опять в свою раковину из неуверенности и страхов не уползла.
— Вообще я тоже соскучился, — внезапно для самого себя шутливо выдал Паша, когда взгляд девушки стал максимально пристальным. Она вредновато хмыкнула, хотя по выражению лица было видно, что она совсем на него не злится, а тоже кайфует.
— Не особо заметно, — привычно фыркнув, отмахнулась Злата, при этом опускать на стопы. Её лицо горело было краснее помидора, а сердце стучало, как у перепуганной птицы. Собственные смелые жесты кружили голову, заставляя чувствовать как-то странно. И вроде бы ей и обнять его сейчас хотелось, а вроде и характер показать, чтоб не думал о себе, невесть что… Хотя кому она врала? Сама же влюбилась по уши. — Я вообще-то обиделась…
Девушка выразительно отвернулась, а Паша вопросительно приподнял бровь, а потом просто усмехнулся. Глупо, но он, действительно, по-настоящему успел по ней соскучился. По вот этим вот поспешным реакциям, решительным действиям и детским обидам. Она была такой замороченной, совершенно неподходящей, но почему-то к ней постоянно тянуло, словно примагниченного, и он всегда возвращался к этой нереально сложно мадаме.
— И сильно обиделась? — Наигранно серьёзно уточнил мужчина, большим пальцем поглаживая её худую спину. Хоть и фырчала, но не отстранялась. — По десятибалльной шкале?
— Семь, — немного подумав, ответила Злата. — И то, три балла скосила только за красивые глаза.
Мужчина улыбнулся, глядя на свою хмурую фурию. Красивая, влюблённая, но такая упрямая. Ненадолго он отнял руку от её талии, чтобы расстегнуть куртку, немного подумал, а потом всё же достал из внутреннего кармана небольшую коробку.
— Подумал, что цветы некуда будет поставить, а это хотя бы вкусно, — сказал Паша, сразу же отвечая на невысказанный вопрос в удивлённых девичьих глазах. — И без сахара. Не злись.
Врач осторожно вложил в её руки коробку вкуснейшей пастилы и улыбнулся уголками губ. Злата невольно сжала подарок пальцами, отчего-то почувствовав себя в этот момент маленькой принцессой. Может быть, дело было в неожиданном знаке внимания, а, может быть, просто в мужском взгляде. Родном и совершенно искреннем.
— Хорошо, теперь обижаюсь на четыре балла по шкале, — неожиданно после повисшей паузы резюмировала Злата, поднимая взгляд на Пашу. Сейчас к нему хотелось просто прижаться и ни о чём не думать. — Ну и что ты смотришь так… Поцелуй уже меня — я тоже соскучилась!
Паша усмехнулся, в излюбленной привычке склонил голову вбок и, обхватив девичью талию, притянул Злату к себе, в который раз за день, думая о том, насколько же она невыносима.
Только вот при всём при этом ему, действительно, нравилось её целовать: страстно или, как сейчас, медленно, ласково или с напором. Всё это не имело значения, потому что в моменты их близости по телу начинало разливаться нереальное тепло, а разум требовал продолжения.
Мужчина неторопливо ласкал её губы своими, гладил пальцами шею и чувствовал, как напряжение последней недели начинает понемногу его отпускать. Хотел же к ней, хотя бы просто увидеть, но не получалось. А она ведь, действительно, имела право обижаться, но, кажется, почему-то совсем на него не злилась.
— Обвал в области, оперировал без перерыва почти несколько суток, — шепнул Паша, постепенно отрываясь от нежных губ и прижимаясь своим лбом к её. — Прости, что не предупредил. Если честно, вырубает на ходу.
Паша усмехнулся, а Злата вдруг осторожно провела узенькой ладонью по его щеке. Он невольно прикрыл глаза, совсем ненадолго позволяя себе уплыть в мягкость её прикосновении.
— Так устал, но приехал ко мне? — тихо спросила девушка, невольно задерживая дыхание. Сердце в груди забилось так сильно, что даже дышать в одно мгновение стало трудно.
Паша привычно пожал плечами, а потом чуть отстранившись, заглянул в её глаза, сделав тактическую ошибку. Это были не просто карие глаза, это был затягивающий океан, к которому его тянуло, словно путника в пустыни. Сейчас он бы с лёгкостью сказал ей всё, что чувствует, и сказал бы правду, но вместо этого честно ответил на искренний вопрос
— И приехал к тебе….
21. А стыд остался за пределами комнаты
Паша знал, что наглеет и совершенно точно, без зазрения совести пользуется добротой Милены.
Она-то, разрешая ему приехать в фонд, подразумевала скоренький визи т, не сильно отвлекающий Злату от работы, или на худой конец просто какой-нибудь скомканный диалог с оправдательным извинением.
Однако вместо этого он вместе со своей бывшей пациенткой не просто занял свободный кабинет, а внаглую разлёгся на диване и притянул несопротивляющуюся Злату вплотную к себе. Им нужно было поговорить, и тихое место без лишних ушей подошло, как нельзя, кстати. Минуту каждый из них подбирал слова, думая, как начать диалог.
Почему-то в этот момент все возможные варианты вопросов показались им обоим такими глупыми, мелкими и неловкими, но… внезапно после повисшего молчания девушка вдруг осторожно заговорила обо всём и ни о чём сразу. Она не продумывала фразы, не выстраивала красивые обороты, не пыталась что-то приукрасить и в чём-то кого-то упрекнуть: девушка просто делилась с любимым мужчиной тем, что за всё это время накопилось у неё внутри.
Злата рассказывала ему про свою работу в фонде, про то, как тяжело ей было привыкнуть к такому большому количеству детей, про Милену, с которой она недавно поссорилась, про родителей и про всё остальное: важное и не очень. Истории лились из неё бурным потоком, а глаза, видя Пашино внимание, и вовсе наливались светом, озаряющим счастьем всё вокруг.
Ей было приятно, ведь мужчина уже давно стал для неё тем единственным человеком, с которым можно было говорить обо всём и ничего не бояться. У кого-то для этого есть родители, сёстры, братья или друзья, а у неё был Паша. И она, вопреки опасениям окружающих, теперь совсем не чувствовала себя одинокой и никому не нужной.
Пусть Паша не совершал каких-то красивых киношных поступков, не фонтанировал признаниями и не клялся любить её вечно, он делал неоценимо большее — он заботился о ней и ценил, и Злата ощущала это даже кончиками изящных пальцев.
