– Через неделю в моем доме на третьем этаже освобождается квартира. Маленькая, но в ней две спальни, ванная, и нигде не течет.
Карен опустила банку с цементом.
– Сколько вы хотите за нее?
– Триста долларов в месяц, – сказала Петри. – Если тебе это подходит, она твоя.
– Триста долларов? – изумилась Карен. – В таком районе? А сколько вы получали от предыдущего жильца?
– Это не твое дело. Дом мой, и я могу сдавать квартиры за сколько захочу. Ну, мне пора идти. Так ты хочешь жить в одном доме со мной или нет?
Карен медленно вытерла руки. Петри явно хотела сдать ей квартиру за более низкую цену – это единственное, чем она могла ей помочь. И хотя Карен никогда и ни от кого не принимала благодеяний, это было большое искушение.
– Надеюсь, ты не станешь обижать меня отказом? – спросила Петри, понимая ее сомнения.
– Нет, не стану, – коротко ответила Карен, зная, что актриса презирала всплески эмоций, если они происходили не на сцене. – Я согласна. Спасибо, Петри. Но как же ваше правило «никаких детей»?
– Правила придумываются, чтобы их нарушать, – сказала Петри, накидывая шарф на шею. – Я должна встретиться с адвокатом, чтобы составить контракт.
Это был коротенький коренастый человек лет сорока пяти цветущей наружности. Он отбросил ногой лежавший у него на дороге электрический шнур.
– Ты влюблена, припоминаешь? Безумно влюблена! Ники, любовь моя! – сказал Эл опасно сладким тоном, свидетельствующим о том, что терпение его на исходе. – Я не хочу, чтобы ты лежала в его объятиях как мороженая треска! – Эл махнул рукой. – Все отдыхают пять минут.
Ники Уэлш, стиснув зубы, вырвалась из рук партнера. Проклятие! Чего этот Циммер ждет от нее? Африканского темперамента? Да как же изображать дикую, необузданную страсть, если кондиционер вышел из строя на третий же день, а жара в Южной Калифорнии сейчас бьет все рекорды?
– Мисс Уэлш!
Она подняла глаза и увидела молодого человека, вытянувшегося по стойке «смирно».
– Не будете ли вы так любезны встряхнуть несколько раз головой? Вот так. Прекрасно, – промурлыкал он, взбивая ее белокурые волосы вокруг лица. – Просто великолепно!
Конечно же, великолепно! Ведь она – Ники Уэлш, модель, которая двадцать лет назад, можно сказать, подожгла весь мир. Потом пришло много других моделей, но такой, как она, не было.
Николь Боллак из города Сан-Хосе штата Калифорния была шестым ребенком и четвертой девочкой в семье. Три противные плаксы, которым всегда и всего доставалось больше, чем ей, за которыми она донашивала старую одежду, часто уже такую старомодную, что стыдно было показываться на люди. Но однажды девочка подслушала разговор матери с соседкой, и это перевернуло всю ее жизнь. «Из твоей Николь выросла такая красотка! А посмотри, как она носит платья. Она такая… соблазнительная! Клянусь, Мэгги, у этой девчонки все данные, чтобы стать моделью».
Николь, которой в то время было всего тринадцать, быстренько побежала наверх и долго смотрелась в большое зеркало на двери ванной комнаты, поворачиваясь туда-сюда, своим длинным стройным телом. Вот тогда и родилась ее мечта.
И она уговорила свою лучшую подругу Сюзанну Деламетр уехать вместе после окончания школы в Нью-Йорк.
– Мы станем манекенщицами, – заявила Николь.
Подруга недоверчиво смотрела на нее.
– Но кто нас возьмет?
– Поверь мне, – сказала Николь. – Я знаю, что делаю. Мы очень быстро станем знаменитыми.
Однако привлечь внимание достаточно известного модельного агентства в Нью-Йорке оказалось гораздо труднее, чем предполагала Николь. Где бы они ни появлялись, ответ был один и тот же: «Приходите, когда у вас будет папка с фотографиями».
Но чтобы сделать подборку фотографий, нужны были деньги, и первый, кто захотел дать им заработать, был потрепанного вида мужчина из портовой студии, куда девушки пришли фотографироваться. От предложения сняться в обнаженном виде они отказались и продолжали обходить агентства, а пока подрабатывали официантками в открытых кафе на Второй авеню.
Через три месяца Сюзанна после бурной ссоры уложила свой чемодан и вернулась в Сан-Хосе, оставив Николь долг за половину квартплаты и пустой холодильник.
Теперь будущей манекенщице ничего не оставалось, как только пересмотреть свои жизненные позиции.
Когда она снова появилась в портовой фотостудии, Ральф очень обрадовался и предложил тридцать пять долларов за ее первый, пробный снимок в голом виде. Во второй раз он попросил ее расставить ноги немного пошире и взять в рот большой палец, глядя при этом прямо в камеру. За это добавил ей еще пять долларов.
На следующей неделе Ральф познакомил ее с юношей, велел им лечь на постель и изображать медовый месяц.
Как только молодой человек обнял ее, у него тут же произошла эрекция. Николь впервые увидела это и, почувствовав, как что-то уперлось ей в бедро, с криками оттолкнула своего партнера, а Ральф тем временем в восторге щелкал затвором. Он был так доволен, что дал ей пятьдесят долларов и еще фотографию на выбор.
Она взяла глянцевое фото восемь на десять, которое было сделано в первый раз, и ушла из этой мерзкой студии, поклявшись никогда больше не переступать ее порог. Дома обрезала снимок по плечи, так чтобы никто не мог догадаться, что она фотографировалась голая, и на следующий день послала его в модельное агентство «Бергерон» – одно из тех, где она уже получила стандартный отказ.
Через две недели, когда она работала днем в кафе, позвонила сама Дина Бергерон и попросила прийти на собеседование.
Утром Николь, не замечая холода, прибежала в агентство на Пятой авеню и сразу после короткой встречи с Диной Бергерон последовала за ассистентом в комнату, где с ней произошли удивительные перемены. Парикмахер сделал стрижку, которая потом превратилась в фирменный знак Ники Уэлш, а художник-гример положил на ее загорелые щеки самый светлый грим и предупредил:
– Теперь никакого солнца!
Затем пришла ассистентка и помогла надеть длинное узкое черное платье с разрезом до середины бедра, а кто-то вложил в ее руки, обтянутые перчатками, длинный мундштук из горного хрусталя.
Фотографом в агентстве служил человек по имени Джулиан, который выглядел едва ли старше двадцати лет. Не говоря ни слова, он взял Ники за подбородок и с совершенно невозмутимым видом стал поворачивать ее лицо.
– Расслабься. Я не кусаюсь. Мы сделаем сейчас несколько пробных снимков, чтобы ты привыкла к камере, а когда будешь готова, приступим к работе, хорошо?
Джулиан включил фонограмму и, не предупреждая, стал щелкать фотоаппаратом, двигаясь сначала вправо, потом влево. Николь поворачивалась, стараясь быть к нему лицом, и улыбалась сначала нерешительно, а потом все более и более уверенно. Когда музыка перешла от классической к джазу и последним модным хитам, Николь почувствовала, что скованность совершенно исчезла.
