– Ты теперь всех своих шалав будешь на сестёр списывать? Она ж тобою вся пропахла, похотью вашей за версту несёт. А тебе мало, домой дешёвку тащишь! – сердито сложив руки на груди, вскидывается Ольга. Её слова – как бритвой по сердцу. Несправедливое, унизительное обвинение, которое и опровергнуть-то нельзя. Вспоминаю, с какой беззастенчивостью ласки его принимала и стыд закрашивает щёки алым. Я же ни с кем, кроме него... а всё равно горю.
– Оля, чтоб тебя! Не беси... – вскипает Антон и меня за плечи встряхивает. – А ты, не будешь её слушать и позволишь спокойно всё объяснить. Ты ж умненькой всегда была, мышонок...
– Обалдеть, Антош!Мышонок... Прям шапито на выезде, – зло усмехается Ольга. – Ничего, что я всё ещё здесь?
– Вот именно, здесь. А должна быть у себя. В твоей квартире ремонт уже неделю как сделан. Может, хватит меня преследовать?
– Да без проблем! – дёргаёт она плёчом, но голос струной оборванной срывается на всхлип. В этом весь Бес, сначала искушает, а после мучает, вынуждая страдать. – Антош... нормально же всё было. – Ольга с неприкрытой ненавистью смотрит на мои плечи, зажатые в его руках, и злоба чёрная уродует кукольное лицо. – Выбирай: либо я, либосестраэта твоя. Второго шанса не будет.
– Помочь собрать вещи?
– Всегда знала, что ты мудак, – сквозь зубы цедит девушка, и, взмахнув волной тёмно-русых волос, гордо захлопывает за собой дверь спальни.
– Кира...
– Не говори ничего.
– Больше я тебя не потеряю. Не отпущу. Ты только моя, запомни.
– Твоя кто? – шепчу, отнимая от себя его ослабевшие руки. – Сестра?
Антон кривит губы как от боли и, выдохнув, протягивает руку, чтобы коснуться моей щеки.
– Я растерялся, мышонок. Уберечь хотел. Не хотел всю эту грязь перед тобой вываливать. Давай ты успокоишься, и мы поговорим, – он улыбается устало, с налётом горечи, и в глаза не отрываясь, смотрит, сверлит этим своим взглядом бесовским. Укрощающим, пронимающим до самых костей, чтоб волю с громким хрустом ломать на живую.
– Мне нужно в душ.
Знаю, странное заявление в моём положении. Гордость, та вообще кричит от возмущения, её сейчас не удовлетворит даже мой коронный выпад коленом в пах, да только глупое женское сердце не хочет слушать ни её ни разум. Только не когда он рядом. Потому и хочу обдумать все, наедине с собой.
– Вот и умничка, – Бес, удовлетворённо хмыкнув, проводит пальцами вдоль спины. – Пошли, проведу.
В душ мне действительно необходимо. Как бы ни пьянил запах любимого человека на моей коже, смыть его кажется необходимым. Собственное тело и без того кажется неузнаваемо чужим, опустошённым, будто внутренности зачем-то вынули, а вернуть забыли. И лютуют в нём теперь сквозняки невидимые, сворачиваясь в груди ноющей воронкой, имя которой – ревность.
А за стеной тем временем творится чёрти что. Что-то стучит, ударяясь о стену, сердито рычит Антон, ахает Ольга. Голоса раздаются всё ближе и ближе, пока не оседают неподалёку, в прихожей. Я не хочу слушать чужую ругань, это низко, тем более, что сама являюсь её непосредственной причиной, но какая-то тёмная часть меня, жадно впитывает каждое слово. И недаром.
Ольга много чего предъявляет, и измену и чрезмерную холодность и потребительское отношение. Антон всё это время молчит, хлопает дверцами шкафчиков.
– Потом карманы не забудь проверить, – слышно Ольгу. – Прощальный совет. С такой шантрапой, всегда нужно быть начеку.
– По себе судишь? – прорывает Антона и его тихий, вкрадчивый тон леденит до дрожи. – Ты... Кто тебе позволил лезть в мой телефон? Врать ей, пока я лежал как овощ? Твоей задачей было капельницу вовремя менять, а не корчить из себя секретаршу. По головам к прописке своей ненаглядной пошла... Я не просил прыгать ко мне в койку, и ждать из армии тем более не просил. Ты, Оля, получила, что хотела, и квартиру собственную, и машину. Живи. Пользуйся. Какого чёрта тебе ещё надо?!
– Тебя, козёл...
С громким лязгом хлопает входная дверь. Ушла.
– Я рубашку свою на дверную ручку вешаю. Переоденешься, – говорит Антон, но, слава Богу, не заходит. Я, под впечатлением от услышанного, ещё не решила, как быть дальше.
Получается, Ольга и есть та девушка, с которой я говорила, позвонив от Мити. Скажи она правду, о том, что Антона ранили, это никак не облегчило бы мою участь и, вместе с тем, изменило бы многое. Минут двадцать тому назад я обвиняла себя, что ворую чужое счастье, а на проверку украла как раз таки она. Но обсуждать это с Антоном я всё ещё не готова. Вернее он слишком взвинчен для того, чтоб трезво отнестись к правде.
Я буквально тону в его рубашке, откровенно радуясь, что он не подсунул мне ту, ношенную своей длинноногой медсестричкой. В свете сегодняшнего безумия, меня ничто не удивит. Антон всё ещё гремит посудой на кухне. Раздражённо так, любая свекровь позавидует. Нет, к нему я точно не пойду, он поговорить хочет, а я врать не стану. Не ровен час ещё распсихуется и выставит за дверь, как Ольгу. А я хочу, чтоб любил, как девушку, как родственную душу, как будущую мать своих детей.
Занесло меня, однако...
В первой же попавшейся на моём пути комнате, ложусь на узкий кожаный диван, не включая свет. Вихспальне мне уснуть не светит. Эгоистично требовать от мужчины семилетнего воздержания, Тем более от такого, как Бес. Он и женщины-то во мне до сегодняшней ночи не видел, да и отношения братского никогда не скрывал. Только как представлю его с другой, будто пилою тупой по костям скребёт.
– Вот ты где... – заглядывает Антон, но свет не включает. Крадется, чуть ли не на цыпочках и на корточки передо мною встаёт. – Спишь?
Спрашивает едва слышно, а я щёку изнутри прикусываю, чтоб на шею ему не кинуться. Люблю его... и боюсь одновременно. Гроза внутри нешуточная, до мурашек по коже. Бес словно чувствует мой озноб, отходит куда-то, чтоб вернуться с тёплым, плюшевым пледом. Накрывает, следом целует в висок, едва ощутимо, но с такой нежностью, что веки покалывает от наворачивающихся слёз. После, усаживается прямо на пол. Его плечи, на уровне моих глаз, и светятся по контуру голубым – в телефоне своём копается. Ему тоже не спится.
Антон в душ ещё не ходил, от него до сих пор пахнет дымом от костра и, совсем немножко, Олиными духами. Висла на нём, как пиявка, до последнего цеплялась за шанс удержать, Мне ли её винить? По меньшей мере я её понимаю. Бес вроде бы на первый взгляд не самый приятный тип. Говорит хлёстко и смотрит хищно, весь из себя "не тронь – замкнёт", но девушки всегда на него вешались. Пачками. А он пользовался. И мною, возможно также играет. Чем я лучше? Медсестричка эта одна чего стоит, любого олигарха, при желании, смогла бы соблазнить, но нет, вцепилась как питбуль. Между ними семь лет общих воспоминаний, и, глядя на неё – уверенна, весьма горячих. А со мной у него полгода возни и сломанный нос, словом одна головная боль. Да и те в далёком прошлом.
Ему кто-то звонит. Телефон в режиме вибрации, но мне в этой тишине хорошо слышно. Раз, второй. На третий Бес не выдерживает, выходит за дверь. Так же бесшумно, как и зашёл. Приятно, даже если причина всего лишь в хорошем воспитании.
– Тебя это не касается, – его приглушённый голос искрит от раздражения. – Я тоже тебе верил. Послушай... – пауза. Длинная, замогильная. – Врёшь... Твою ж мать...
Идёт в сторону кухни, и обратно, ко мне, не возвращается ни через пять минут, ни через час, ни к рассвету. Мне тревожно и неуютно в чужом доме, где не так давно довелось пережить столько боли, но усталость сильнее неудобств и мощнее страха, она неодолимо накрывает тягостным, беспокойным сном.
Это вчера днём небо радовало лазурной синевой, а сегодня сердито хмурится, расписывая мрачными тенями голые стены. Лёжа на спине, я разглядываю потолок и в который раз задаюсь вопросом, почему из всего обилия комнат мой выбор пал именно на эту: пустую, белоснежную, можно сказать стерильную. Она единственная в прошлый раз осталась мною нетронутой, просто потому, что я не смогла придумать, как можно испоганить то, чего нет. Диван, очевидно, переехал сюда позже. Склеп какой-то ей-богу, второй час здесь от скуки маюсь, взгляду даже зацепиться не за что, кроме рубашки Антона, сложенной на подлокотнике. Я её ночью сняла, чтоб не помять, не ходить же неряхой, да и духота стояла, как перед дождём.
