люди с именем и славой так не поступают.
Простое замечание сделаешь, а им до мяса больно.
Виктор Егорович опускает камеру и рявкает:
— Конечно, Лизавета, я ничего не снял! Я ведь впервые держу в руках камеру, а не ежедневно двенадцать последних лет!
— А если вот так? — предлагаю я новый вариант.
Чуть более легкомысленную позу и выражение лица: у рекламщиков и маркетологов должен быть выбор.
В этот момент раздается крик Лео:
— О нет! Аня! Помогите кто-нибудь!
Визажист бежит ко мне, Вита беспомощной куклой болтается в его руках. А я от одного взгляда умираю: у нее в глазах паника. У девочки моей. Она не может вдохнуть. Подбородок на глазах синеет. Моя дочь задыхается.
Микроинфаркт длится долю секунды. Затем попадаю в вакуум, в какое-то параллельное измерение, если хотите, где даже воздуха не существует. Есть только я и мой беззащитный ребенок. Звуки сливаются, фон плывет.
Мгновение — бросаю сумку и лечу к дочке. Вырываю из рук, к груди прижимаю на один лишь крошечный миг — не могу отказать себе в этом. Обнимаю. Душой, сердцем ее обнимаю, под незримыми крыльями прячу, защищая от жестокого мира. Все за нее отдам. Душу свою отдам. После этого я переворачиваю Виту вниз головой и трясу за ноги. Давлю на живот, под ребра. Один раз, второй. На третий дочка делает вдох, потом кашляет и начинает рыдать.
Господи. Голос ее слышу, и руки трясутся.
Обессилев, падаю на колени и прижимаю Виту к себе. Она плачет навзрыд, а я крепко-крепко зажмуриваюсь, словно напитывая ее своей энергией, отдавая все свои силы. Если бы только это было возможно! Но будто получается: Вита плачет горько и громко, а у меня от слабости по-прежнему дрожат руки. Сжимаю ее крошечные плечики, целую вспотевший лоб, вдыхаю нежный молочный запах. Моя девочка, доченька. Душа моя, бескрайний мир.
— Я люблю тебя, как отсюда до края Вселенной. Как будто бы туда и обратно миллиард раз пролетели — вот так я тебя люблю, — шепчу тихо, сбивчиво.
Сердце колотится на разрыв, качаю свою крошку.
— Я порезала ей яблоко, — беспомощно лепечет Маргарита, — она так радовалась, ей так вкусно было, а потом подавилась. Как мы перепугались!
Я быстро заглядываю дочке в рот и нахожу зуб. Ее первый зубик, который, видимо, ночью проклюнулся, то-то она плакала так сильно. Первый зуб Виты, а я настолько увлеклась работой, что даже не заметила. Она, наверное, откусила кусочек и не поняла, что с ним делать.
Снова обнимаю. В этот момент в зал возвращается Семён, он должен был помыть машину. Перепуганный, подбегает к нам. Спрашивает, что случилось.
Я головой качаю, показывая, что без сил и не способна продолжать работу. Не сегодня.
Семён утрясает вопросы с директором: может, в выходные продолжим, если им будет недостаточно уже сделанных фото. С Витой посидит Макс…
Бедный Макс! Он поседеет, когда узнает! От одной мысли рассказать мужу — прошибает потом.
Как была в платье и тренче для фотосессии, так и выхожу на улицу, кутаю Виту в плед, защищая от ветра. Семён открывает дверь, и я забираюсь на заднее сиденье машины. Кормлю дочь. Спать ей еще рано, но, вероятно, Вита слишком испугалась — закрывает глазки и тут же сладко сопит. Глажу ее, перебираю темные волосики, улыбаюсь. Осторожно оттягиваю губу и, замерев, любуюсь на кончик белоснежного зуба. Вау. Фантастика. Я создала человека, и он функционирует. У него растут настоящие зубы. Дух захватывает. Мне только девятнадцать, а я уже создала такую крутую «штуковину», как Вита.
Помимо первого зуба, у моей дочери большие карие глаза, смуглая кожа и тонкие пальчики.
Вита родилась не похожей на меня. Время идет, и с каждым месяцем становится яснее, что от рыжей долговязой мамочки если что-то и досталось, то глубоко внутри. Опять улыбаюсь. Такая она славная, хрупкая девочка. Это магия какая-то — увидеть однажды абсолютно чужого мужчину, родить от него ребеночка, так сильно на него похожего, и осознать, что значит держать в руках собственное сердце.
Мама всегда говорила, что я пошла в отцовскую породу, у него в семье были рыжие. Получается, Вита пошла в породу своего отца? Ну и что! Это ведь, наоборот, прикольно.
Вновь нежно целую дочку в лоб и некоторое время держу на руках, прижимаю к себе, баюкаю. Не способна я отстраниться. Прислушиваюсь к дыханию.
Посидев вот так в тишине со спящей Витой, я понимаю, что сама не в порядке. Откат настигает резко и основательно. Я прокручиваю в голове те секунды, когда трясла ее, когда отключила страх и действовала, и чем явственнее все это вспоминаю, тем ощутимее ужас. Он жуткий, сродни животному. Вдруг бы не получилось? Вдруг бы не смогла? Что было бы, если бы кусочек яблока не вылетел?
Дурно. Зато плотину прорывает. Слезы катятся, я громко всхлипываю. Вита хмурится, как будто готова проснуться и разделить мои страхи. Торопливо укладываю ее в кресло, поправляю плед. Сама выхожу на улицу и мягко прикрываю дверь. Порыв ветра раздувает волосы и кусает мокрые щеки.
Я прижимаюсь спиной к машине и, закрыв лицо ладонями, переживаю этот стресс заново. Пропускаю через себя. Не дай бог пережить еще раз. Врагу не пожелаю.
Семён появляется откуда ни возьмись. Он всегда ждет на улице, пока я кормлю дочку. Подходит близко, выглядит взволнованным.
— Все в порядке, Ань?
Хороший он парень. Добрый, отзывчивый. Громко выдыхаю.
— Блин, зря я поехал тачку мыть. Не дай бог что, я бы себе никогда не простил. Ужасно себя чувствую, аж нутро горит.
— Я тоже. Никогда бы себе не простила, не пережила бы.
— Анька, ты молодец. Не растерялась, все сделала четко. — Он подходит еще ближе, голос звучит мягко, успокаивающе. Умеет Семён подобрать слова, это правда. — Поступила как настоящий боец отряда «Альфа». Я бы тебя взял с собой в разведку.
— Да конечно! — хмыкаю.
— Точно говорю. Отставила панику и сделала мою работу, причем блестяще. Следующую зарплату перечислю тебе, заслужила по праву.
Я прыскаю.
— Давай сторгуемся на тридцати процентах, — улыбаюсь. — Это ведь ты научил, как оказывать первую помощь в таких случаях. Сёма, спасибо, я не знаю, откуда бы еще эти знания возникли в моей голове. Это все ты и твой инструктаж.
— Думал, ты меня тогда не слушала, — произносит он с улыбкой.
— Слушала. Я всегда тебя слушаю, ты интересно рассказываешь.
Он делает еще один шаг ближе, и я наконец расслабляюсь.
Сёма рядом больше года, несколько раз
