Вижу, что она хочет возразить и опережаю, поднеся ладонь к ее губам и чуть не срываюсь, чтобы не смять их пальцами, а потом вломиться ртом. Нет. Нельзя.
— Не любишь? И не надо. Ты достаточно меня любила, теперь моя очередь. Жить со мной — это не значит спать со мной. Я не собираюсь покупать твое тело, Доминика. У меня достаточно денег, я мог бы купить себе любой секс и сколько угодно, мне нужна ты, а не твоя покорная ненависть. Если не со мной, то ни с кем. Значит будем просто жить и воспитывать детей. А я подожду, пока ты сама меня не захочешь.
Глава 19
Мы переезжаем в отель. Алекс не выходит нас провожать, он смотрит из окна своего кабинета, как я с детьми сажусь в машину Тимура. Когда вещи будут упакованы, за ними приедет грузовая компания, а за нами приехал Тимур.
С Алексом мы попрощались раньше. Полинка расплакалась и бросилась ему на шею, а мой бывший муж смотрел на нее с потрясенным видом.
— Она привязана к тебе, Саша, — говорю сдержанно, — что тебя удивляет?
— Но я… — он шумно сглатывает и ошалело гладит мою дочь по голове. — Полечка…
— Ты будешь приезжать к нам в гости, папа Алекс? — всхлипывает дочка.
— Я не знал, Полинка, — шепчет он. — Прости меня…
Конечно, он не знал. Что можно любить чужих детей, и что они ответят взаимностью. Но я не имею права упрекать бывшего мужа в холодности к детям. Он сделал свой выбор, осознанный и окончательный. И не я последней поставила эту точку.
У меня еще теплилась надежда, что не все потеряно. Что Талер его задавил, запугал, сыграл на его страхах. Я лучше всех знаю, как Тимур умеет манипулировать, а Алекс никогда не был сильным. И это мне в нем больше всего нравилось, я по горло сыта упертыми доминантами. Но сейчас я верила, что мы вместе сумеем дать Талеру отпор.
Я порвала подписанные ими бумаги и бросила Тимуру в лицо, сказав, чтобы он забирал свой ресторан, я лучше буду просить милостыню, чем выйду за него замуж. На такси вернулась домой, хоть и видела, как за нами ехал внедорожник Тимура.
Алекс так и сидел в кабинете в той же позе, в которой я его оставила, когда уезжала. Поднял голову и когда увидел меня, с надеждой поднялся навстречу.
— Ну как, Доминика, вы договорились?
Я прошла к нему, взяла за руки и начала говорить. Говорила торопливо, глотая буквы, будто боялась опоздать.
— Саш, давай отдадим ему этот ресторан, пускай забирает. Это Талер, ему не нужен твой бизнес, ему даже я не нужна, он просто хочет свести с нами счеты. Он хочет почувствовать себя победителем, не дай ему взять верх, не позволь упиваться победой. Он не посмеет причинить вред никому из нас, он может только отнять у нас деньги, так давай отдадим ему все и уедем. Начнем заново, вместе. У нас получится. Тимур вернул кредит за залог дома, мы снова начнем с кофейни, только сами, чтобы ни от кого не зависеть, и я… Я стану твоей женой по-настоящему, обещаю!
Я даже сама верю в то, что говорю. Алекс слушает меня, отвернувшись. Беру его лицо в руки, поворачиваю к себе и вижу пустой, отрешенный взгляд.
— По-настоящему! Что же тебе мешало стать ею раньше, Доминика? Не знаешь? А я знаю. Тимур. Тебе интересно, почему я ушел спать в другую спальню? Потому, что ты ночью называла меня его именем, — он говорит зло, рвано, и я испуганно отшатываюсь. Муж отталкивает мои руки и цедит сквозь зубы: — Это правда, он тобою одержим, но ты такая же. Одержимая. Сумасшедшая. Я был идиотом, когда поверил, что ты сможешь меня полюбить. Ты просто хочешь его подразнить, а я между вами выполняю роль предохранительной прокладки. И когда от меня останутся одни клочки, ты меня просто выбросишь. Нет, Доминика, я больше не позволю со мной играть. Я не хочу терять дело всей своей жизни, и, если мне надо для этого уступить тебя Талеру, пускай забирает. Я выполню все его условия, а если у тебя осталась хоть капля совести, ты не станешь сопротивляться и создавать мне проблемы. В конце концов, все, что от тебя требуется — раздвигать перед Талером ноги, ты успешно с этим справлялась раньше. Так что для тебя ничего не изменится.
Ничего не могу сказать, слова застревают в горле, и наружу вырывается только сиплое дыхание. Это неправда, я никогда его не обманывала. Он с самого начала знал, что я не люблю его, и все равно настаивал на браке. Я хотела развестись, когда поняла, что дальше быть вместе неправильно. Он сам меня не отпустил.
Но не вижу смысла спорить и оправдываться. С размаха бью его по щеке и поворачиваюсь спиной.
— Доминика, — хватает он меня за плечи, — прости. Сам не знаю, что на меня нашло.
Зато я знаю. Испугался, что пожалуюсь Талеру.
— Не смей ко мне прикасаться, Саша, хозяину может не понравиться, что ты трогаешь его вещь, — говорю, стараясь, чтобы голос не дрожал. Но он дрожит. — Это за твои слова. Что с тобой сделали деньги, Саша? Знаешь, — разворачиваюсь, — теперь я понимаю, почему не смогла тебя полюбить. Потому что тебя изменили деньги, и ты стал таким же как Талер, теперь ты ничем не лучше него. И если раньше я хотя бы могла тебя уважать, то сейчас презираю. Вы с ним ничем не отличаетесь, ты тоже одержимый, только Талер местью и жаждой обладать, а ты деньгами.
Он молчит, только дышит тяжело, а от виска по щеке стекает капля пота.
— Я ошиблась в тебе, Саша, — даже не пытаюсь скрыть горечь. — Но я все равно благодарна тебе за шанс, который ты дал мне два с половиной года назад. Пусть недолго, но я чувствовала себя свободной. И даже любимой.
— Доминика, прости меня, я правда тебя любил, — в один миг ставший мне чужим мужчина изо всех сил трет раскрасневшееся лицо. — Но ты права, я не хочу стоять на пути у Талера,
— Тебе просто не повезло, Саша, — говорю, уже стоя в дверях, — не повезло связаться с той, которая зачем-то понадобилась Тиму Талеру.
— Доминика, — шепчет он, и я слышу в его голосе слезы. Но у меня больше нет сил, чтобы его жалеть. Он взрослый мужчина, сделавший осознанный выбор.
Теперь он смотрит на нас из окна, а я подхожу к машине. В одной руке Тимка, за другую цепляется Полинка и все время оборачивается на наш теперь уже бывший дом. Она трет глазки, машет Алексу, и я ненавижу всех мужчин на свете.
На заднем сиденье закреплены два новых детских кресла. Одно для совсем маленьких, второе для деток постарше. Тимур забирает у меня Тимку и сам усаживает его в кресло, защелкивает карабины, проверяет, хорошо ли затянуты ремни. Тим тянет его за волосы, пытается схватить за уши, и я холодею. Сейчас он начнет злиться, как Алекс, и Тимка расплачется.
Но Тимур упирается лбом в лобик малыша и берет его за ручки.
— Хочешь выдрать мне волосы, мелочь? Чем же я так провинился?
Его голос негромкий, он улыбается, и Тим заливисто смеется. Тимур поворачивается к Полинке и замечает в ее глазах слезы.
— Что с тобой, детка? Кто обидел мою принцессу?
— Папа Алекс, — кивает она на дом, — он остается один. Мне его так жалко…
Она уже рыдает в голос, я закусываю губу и закрываю глаза. Ты же этого хотел, Тимур, ты хотел всем сделать больно?
— Он будет приезжать к вам, Полечка, — Тимур говорит непривычно мягко, — мы с ним договорились. А пока мы не уехали, ты сможешь приходить к нему, когда захочешь. Можешь даже завтра.
Дочка успокаивается, Тимур усаживает ее в кресло, и я понимаю, что для меня есть место только рядом с Талером. Я сто лет не сидела с ним рядом, и когда он захлопывает снаружи дверцу, кажется, он отсекает меня от прошлой жизни.
Машина выруливает со двора, Полинка оборачивается и машет Алексу обеими ручками. Он стоит в той же позе, как будто закаменел, а потом медленно поднимает правую руку и неуверенно машет Полинке в ответ.
Тимур следит за ними в зеркало заднего вида, а потом мы с ним встречаемся взглядами. Я вижу в отражении две пары глаз, его и свои. Они разные, у него голубые, у меня черные. Но выражение их одинаково.
И в тех, и в других в самой глубине затаилась боль.
