рассказы дедушки про Ташкент, куда их с ребятами из училища увезли в эвакуацию во время войны. Впрочем, с таким же успехом это мог быть и склад в Αстрахани или на пустыре в двух шагах от Москвы.
Куда, чёрт возьми, меня занесло?!
Всё было настолько нереальным, что просто не могло случиться со мной. Даже слёзы не навернулись на глаза от фантастичности ситуации. «Сиди, Люба, и жди» – повторяла в голове мама. А кого ждать? Обиженного насмерть Рафа или папу, который уехал на край света? Ждать – самое трудное, особенно для меня. И не поговорить, не выяснить, а так и подмывало. Останавливала только фраза бандита про язык. Я его физически ощутила в собственном рту. Стало дурно. Нет, помолчу, язык мне еще пригодится.
Я пересела на край кушетки и прислушалась.
В голове вертелось столько вопросов! Неизвестность убивает. Впрочем, главное, что пока не убили меня. Значит, я представляю для них ценность. Допустим, как объект для шантажа папы. Балаклавы на головах – тоже хорошо, не хотят быть узнанными. Значит, есть шанс, что они не зарежут меня при любом исходе. Театральный английский на то же указывает. По крайней мере, есть план в каком-то из вариантов меня оставить в живых…
Что еще хорошего? Кроме того, что я пока дышу, хорошего не наблюдалось .
Эх, и ведь нужен был мне телохранитель на самом деле! Α не спас. И вряд ли спасёт. Слово «накаркала» клевало меня в виски. Кто там говорил, что желания нужно держать при себе? А то сбываются…
Дрожа, как осиновый лист, я присмотрелась к приземистому столику: а отворачиваются ли у него ножки?
Где-то вдалеке за окном протяжно запел муэдзин.
12 Дерьмо собачье! Οна просыпается (англ.)
ГЛΑВА 14
Не думал, что в наших камерах для допросов есть большие зеркала , как в американском кино. Я вообще о таком никогда не думал. Сюрреализм. Хоть без наручников обошлись и лампы в лицо, уже хлеб.
Сёмин вышел, сказав, что надо отлучиться по срочному делу. И я остался один на один с серыми стенами и полным ощущением, что меня выдерживают дo готовности, как шашлык в маринаде. Пассивное дзенское самосозерцание, которое требуется от истинно преданного последователя восточных единоборств, успело стухнуть и превратиться в активное самобичевание. В снулой тишине то и дело представлялась Кнопка… Люба…
Теперь она казалась совсем уязвимой и еще более маленькой, как гном на ладошке. А от воспоминания её бодрой, разящей сразу в сердце солнечности теперь это самое сердце сжималось . Его встряхивало, словно кто-то баловался электрическими разрядами. И уже совсем не верилось в твёрдо взятую установку, что меня ничто не способно тронуть в этом мире.
Ещё утром было так: я отдельно, мир отдельно. Но Кнопка обосновалась где-то посередине, упорно, словно лифтёр разжимая захлопнутые дверцы сначала слезами, потом улыбкой,теперь страхом за неё. Похищения хорошим практически не заканчивались. Был опыт с коллегой в Пакистане, потом похороны. В сердце снова щёлкнул разряд. Только не похороны… Как с Ташей…
Я схватился за голову: какой там нахрен дзен? Я не полупросветлённый последователь Бодхидхармы; я полуомрачённый, самовлюблённый лох! Она же говорила об опасности! И что я сделал?! Ушёл. Дебил!
Я стиснул зубы и начал дышать: я обязан успокоиться. Найти её и вернуть. Пока не будет поздно. Я хотел проверки для себя? Медитировал, тренировался и с наглецой спрашивал у Вселенной: «Ну и гдė результат?»
«Вот вам экзамен. Получите, распишитесь», – ответила она мне только что. Лопатой по темечку.
Раскрылась дверь. Вошёл Сёмин с ноутбуком. За ним ещё какой-то невзрачный на лицо, шкафообразный тип в костюме. Сёмин сел напротив меня, облокотился о спинку казённого стула. Я молчал – пусть начнёт первым, от либретто и начнём плясать. Паузы полезны не только в театре, как говорил Бернард Шоу.
– Итак, Раф, о чём вы разговаривали с Любой Соколовой сегодня утром?
– Я её не видел, – ответил я. – Я уже рассказал, что пришёл к её дому на Смоленском проспекте ранее условленного времени, без пятнадцати восемь. Ни автомобиля, ни Любви уже не было там. Я поднялся к квартире, постучал. Затем позвонил. И поехал в её офис, надеясь застать там. Оҗидания были тщетными.
Сёмин развернул ко мне ноутбук экраном.
– Тогда как ты это объяснишь?
– Что это? – Я сначала не понял, что за аналог Гугл-карт он суёт мне в нос.
– Запись спутника Эра-Глонасс. В шесть сорок она подъехала к твоему дому на Пречистенке, пробыла там около десяти минут. Затем направилась в Саларьево. Хочешь сказать, что любовалась на твои окна? – усмехнулся Андрей Сёмин.
Я опешил. И правда, что она делала возле моего дома?
– Может, хотела о чём-то попросить? – пожал я плечами.
– И как, попросила?
– Нет. Она не записала мой телефон, а домофон и дверной звонок я отключаю. Точнее, отключил два года назад и забыл о них.
– С целью?
– Чтобы никто не доставал.
Снова усмешка в ответ.
– Не полностью вышел из немногословного образа?
–Да, – сказал я, понимая, что раздражаться глупо. Потому спросил: – Андрей,ты меня знаешь. Я тебе уже всё рассказал. Про это, – я кивнул на монитор, – могу сказать, что удивлён и раздосадован. Я вижу, что взялся за то, в чём не обладаю профессиональными навыками. Но раз обязался, должен исправить. Тем более, Любовь исчезла в том месте, где мы с ней встретились впервые в Саларьево. Думаю, она продолжила меня искать…
– Α что там у тебя? – прищурился Сёмин.
– Участок в собственности. Додзё строю. Для занятий каратэ.
– Угу.
– Проверить вы можете без проблем, – продолжил я. – За три года тренировок я созрел на собственный клуб, который сам же решил и построить. А главное, я буду благодарен, если поделишься подробностями. И буду рад сотрудничать. Тут главное – результат: освобождение Любви Соколовой. Старые недомолвки побоку.
– Хм…
Мда, Сёмин не был щедр на слова. Шкафообразный отделился от стены и подал голос.
– Андрей Степанович, мы же пробивали несколько дней назад Гарсия-Гомеса, он чист. Ну кроме того случая…
– Пробивали? – удивился я. – Были основания?
– Был интерес. – Сёмин о чём-то задумался, автоматически поглаживая себя по уху.
Помню такой жест: на решение зреет.
– Слушай, Андрей, – жёстко сказал я. – Согласно моим должностным обязанностям я должен искать моего работодателя, Любовь Соколову. Я буду делать
