Заглянула в сумку, чтобы проверить кошелек, и поморщилась – пистолет здесь. Ношу его как напоминание. Нехорошо с оружием идти в церковь, значит, в следующий раз.
А сейчас я просто прогуляюсь.
Я шла по небольшой улочке, свернула в проулок, еще в один. Город я знаю, но как же хочется потеряться, просто бродить, отыскивая путь назад. Может, отыщу этот самый путь?
На миг остановилась, прислушалась, и удовлетворенно хмыкнула. Может, у меня паранойя, но я постоянно чувствовала слежку. И видела. Разные машины, не одну. А сейчас – ничего. Значит, показалось. Да и кому я нужна, кроме Волынова? Он бы не стал выслеживать, убил бы.
Внезапно горло сдавили, и меня швырнуло к холодной стене, о которую я ударилась затылком.
— Вот так встреча, – прошипел ненавистный голос.
Мне больно. В глазах темно, хотя сейчас не ночь – сумерки. Я шла по Строительной, здесь недострои вместо снесенных бараков. Людей нет.
Только я.
Только шаги по снегу.
Только Волынов, которого я пока не вижу из-за дурноты, но голос этот невозможно не узнать. Думала о нем, и беду накликала.
— Ну что, сука, допрыгалась? Сейчас мы тихо-мирно доедем туда, где деньги. Ты попросишь прощения, и, может, если хорошо постараешься, я тебя прощу.
Зрение восстановилось, и я увидела его глаза – рыбьи, противные.
И отчетливо поняла – убьет. Отдам я ему деньги, не отдам – убьет, наиздевавшись перед этим. Заставит унижаться, дав надежду, а потом с наслаждением избавится от меня, отомстив.
— Что, язык проглотила, сука?
— Алина, – поправила я, и начала съезжать по стене.
Волынов презрительно взглянул на меня, и сплюнул.
— Страшно, Алиночка? За свои грехи нужно отвечать, ты в курсе? Не время валяться, как бомжиха. Поднимайся, или я сам тебя подниму, и тебе не понравится!
Да, мне страшно. Мне дико, невыносимо страшно, что именно этот человек меня убьет. Меня, и моего ребенка, который заслужил жить, и не быть таким, как мы.
Я съехала до земли, и опустилась на свою сумку… на сумку, в которой лежит пистолет.
— Сейчас встану, – пробормотала, нырнула руками под попу, делая вид, что упираюсь в землю.
Ну же, давай, расстегивайся… да, вот. Рукой шарю в сумке – расческа, съемный аккумулятор… вот он, ненавистный пистолет под мою руку.
— Вставай, блядь, – мужчина, вымещая злость, пнул меня в колено, которое тут же болью прострелило.
Так не помогают подняться. Но я должна. Иначе у него крышу сорвет, он повалит меня, и пнет куда-нибудь еще. В живот, например.
Я не могу потерять ребенка!
И я встала.
А затем выставила руку с пистолетом, крепко вцепившись в него, чтобы Волынов не отобрал.
— Не выстрелишь, дура. Я сильнее, – скривился мужчина, но побледнел. На половину шага отступил.
Струхнул.
А еще, понимаю это с горечью, только один мужчина мог повернуться ко мне спиной, в то время, когда я целилась.
— Я тоже больше не слабая, – твердо произнесла я, и Волынов увидел что-то в моих глазах – решимость, отчаянье, или что-то иное.
Метнулся ко мне, сузив глаза, и я выстрелила.
Прямо в его бычью шею.
А затем снова съехала по стене дома, не в силах смотреть на упавшего мужчину, который своей кровью пачкал снег прямо у моих ног. Закрыла лицо ладонями, и тихо заплакала.
Очнулась, почувствовав, что от холода уже зубы стучат.
И колотит все тело.
Попыталась подняться, но ноги затекли, и я рухнула в снег, прямо сверху на какую-то темную твердую кучу.
Это…
Вскрикнула и скатилась с мужчины.
Волынов. Он лежит здесь, а под ним багрово-красный снег, на морозе застыл, покрылся корочкой.
Схватилась за шершавую стену и поняла, что в другой руке по-прежнему сжимаю пистолет, пальцы заледенели, срослись с холодным металлом.
Боже мой…
С трудом, держась за стену, встала, покачнулась. Посмотрела вниз на мужчину.
И…ничего не почувствовала. Ни сожаления, ни страха, если бы время назад повернулось – я бы убежала, или выстрелила ему в ногу, чтобы он упал, я бы не убила.
Но я это сделала.
Я преступница.
А если бы не сделала – он бы ни меня, ни моего ребенка не пожалел.
Пошатываясь, двинулась вдоль недостроенного дома.
Шла и шла в темноте, проваливаясь в скрипучие сугробы и прижимая к животу сумочку. Нужно убрать пистолет, нельзя его нести вот так просто, в руке. Нужно скорую вызвать. Или полицию.
Увидела себя в наручниках, а рядом полицейского с дубинкой, представила, как он замахивается и бьет меня по спине.
Шмыгнула носом и свернула в проулок. За ним в другой. За ним на слабо освещенную улочку, тут церковь неподалеку.
Почему я не зашла в церковь? Где моя машина?
Что теперь будет с Ларисой, кто о ней позаботится, когда приедет полиция?
Сапоги вымокли, стали пудовыми. Шаг, еще шаг, машинально передвигала ноги и шла на свет, к воротам и огням фонарей, к шуму машин, к цивилизации.
Я живу в салоне отца. Езжу на его джипе. Моя сестра в коме. А я беременна от человека, которого любила.
И которого больше нет.
Посмотрела на свои руки, на зажатый в пальцах пистолет.
Я хотела только отомстить за папу, и чтобы меня в покое оставили, и когда Лара попала в больницу – я готова была вернуть деньги. Но в том чемоданчике – там еще и папина доля, я взяла оттуда наше, чтобы платить за клинику для сестры. Остальное не тронула, на себя почти ничего не тратила, я бы всё им отдала, всё.
А теперь не отдам.
Ведь тогда нас с сестрой в живых не оставят.
А я должна позаботиться о нас.
Подошла к церкви и рухнула на ступеньки широкого крыльца. Выронила пистолет, и металл глухо стукнул у меня под ногами.
Подула на ледяные пальцы. От холодного ветра глаза слезятся, в лицо охапками снежинки летят, изо рта вырывается пар.
Машина вон там, у ограды, еще несколько метров, мне бы подняться, дойти, там включу печку…мне нельзя сидеть на ступеньках.
— Алина Руслановна, – послышался сбоку негромкий мужской голос. — Вам помочь?
Не успела вникнуть в смысл вопроса, тело отреагировало само. Резко наклонилась, схватила пистолет и привычно сжала в руке, развернулась и прицелилась в темноту.
— Спокойно, спокойно, не надо стрелять, – черная тень скользнула в полосу света, мужчина поднял руки, показывая, что безоружен. — Я с добром.
— С добром? – переспросила и рассмеялась. Эхо разлетелось по улице, и в ушах зашумело, я сижу на крылечке у церкви, с папиной коллекционной пушкой, из которой полчаса назад человека застрелила.
И смеюсь.
Это в голове не укладывается, меня всю трясет.
— Алина, опусти пистолет, – мужчина подошел ближе. Повторил. — Спокойно. Свои.
До дрожи захотелось, чтобы это оказалось правдой. Чтобы у меня в жизни были “свои”, помимо сестры, прикованной к больничной кровати. Кто-то, способный помочь, решить за меня все проблемы.
И такой мужчина был. Но я сама его погубила.
Глаза закололо от слез.
— Я Марат, – представился незнакомец.
— Не подходи ко мне или я выстрелю, – соскочила со ступенек и попятилась к машине, сощурилась на фигуру передо мной и напрягла память – это лицо, вытянутое, смуглое, с фигурной бородкой – оно мне смутно знакомо.
Это кто-то из папиных людей.
— Верю, – Марат усмехнулся. — Но не стоит этого делать. Я не советую.
— Мне плевать на твои советы.
— Я предлагаю защиту, Алина.
— Не нужна мне твоя защита, – назад, быстрее и быстрее, меня словно ветром отбросило, налетела на папин джип и остановилась.
И тут же, совсем рядом, крякнула полицейская сигнализация.
Вздрогнула.
Освещенный пятачок у ворот, вперед дорога. Неподалеку машина с мигалками, оттуда выбираются два грузных полицейский.
Патруль.
Опустила пистолет.
И с этим движением меня будто покинули силы, я до костей продрогла, и в мыслях каша, не знаю, что будет со мной завтра.
Что будет с моим малышом.
Обреченно проследила взглядом за стражами порядка – мужчины прогулочным шагом двинулись к нам.
