Уверен в себе.
Уверен в том, что я слабая. Что я ничтожество. Проглочу все в очередной раз.
Ну уж нет!
Я прицелилась, зажмурилась, и грохнул выстрел.
Глава 19
— Ну как ты тут? – бодро спросила вслух и быстро прошла по палате.
Зашуршала целлофаном, убирая увядшие цветы. Подхватила вазу и юркнула в боковую дверь, за которой находится крохотная ванная.
Сменила воду, вернулась и водрузила вазу на тумбочку. Понюхала красные розы, которые купила по дороге в больницу.
— Вот какая красота, – снова сказала вслух и оглянулась на окно.
Солнечный свет заливает палату, январь холодный, морозный, всюду лежит снег. В воздухе висит запах лекарств и моющих средств, почему-то даже в частной клинике это чувствуется – болезнь.
— Давай немного проветрим, – предложила и приоткрыла окно. Посмотрела на раскинутый внизу парк, деревья и лавочки в снегу. Дворник скребет лопатой, расчищает дорожки.
Вздохнула и добавила в голос бодрости:
— Когда ты поправишься – поедем в санаторий. В горы. Там такая природа, так здорово. Помнишь?
Обернулась.
И сердце сжалось.
Как посмотришь на все эти приборы и проводки, так сразу хочется бежать без оглядки отсюда. Проснуться утром, и чтобы все это сном оказалось – и бледное лицо сестры, ее впалые щеки, закрытые глаза и тени длинных ресниц.
Кома – какое страшное слово.
— Так, – быстро вытерла глаза и подошла к кровати. Открыла тумбочку, достала расческу. — Давай немножко приведем себя в порядок.
Пододвинула стул и села рядом с Ларой. Собрала ее волосы, рассыпанные по подушке, темные, как у меня. Осторожно провела расческой, и еще раз.
Сглотнула.
У меня сил не хватает с этим справиться, но я должна. Лара пострадала в тот самый день, когда к маме поехала, рассказать про деньги, про папу…
Если бы мы не поругались, если бы она не сбежала – я была бы в той машине вместе с ней.
Но от взрыва пострадала только сестренка, а меня что—то в очередной раз спасло.
— Мама уехала, – сказала, водя расческой, — у нее другая жизнь, есть работа, мужчина. А у него дети, представляешь, – помолчала, вспоминая наш с мамой вчерашний разговор. — Две девочки. В школу ходят. Он вдовец. Мама уезжать не хотела, но я настояла. Она так за тебя волнуется. Сказала, что решит свои дела. И вернется. Но не надо ей, ей ведь там лучше. Прохладно?
С тревогой оглядела сестру.
Бледная, бескровная совсем. Лежит неподвижно, словно не дышит.
Вздрогнула и торопливо прошла к окну, закрыла форточку и задернула синие шторы.
— Помню, что тебе не нравится. Яркий свет, когда спишь, – улыбнулась. Вернулась к постели. Постояла, поправила цветы в вазе. — Лара. Ты ведь меня слышишь, я знаю. Две недели прошло, как ты здесь. И… я хотела сказать. Что виновных я найду. А… один из них уже наказан.
Голос сорвался, скатился в хрип. Горло будто ледяной рукой сдавило, и перед глазами вспыхнула картинка, видение, от которого я ни днем, ни ночью избавиться не могу.
Это никогда не пройдет.
Уши заложило, и я отчетливо услышала тот звук – шум воды. Душевая кабина, приглушенное желтоватое освещение, Демьян, его глаза…
И грохот выстрела.
Я на него пистолет наставила, а он спиной ко мне повернулся, настолько верил мне, не ждал от меня зла.
Все как в замедленной съемке было, он за кабинку схватился, но все равно упал, казалось, что просто поскользнулся…
А чуть ниже левой лопатки – там красное пятно.
Не выдержала, и в очередной раз разрыдалась, лицом упала в одеяло, на Лару, обняла сестру и глухо взмолилась:
— Очнись же!
Я просто не понимаю, что делать.
Я совсем одна.
Повеяло сквозняком, и дверь скрипнула, позади негромкий кашель раздался и голос врача:
— Алина Руслановна.
С трудом разжала руки, в которых комкала одеяло.
Нельзя, нельзя быть слабой, только не сейчас. Поднялась и вытерла мокрые щеки. Поправила одеяло, наклонилась к сестре и осторожно поцеловала в гладкий лоб.
— Я зайду завтра, – пообещала сквозь ком в горле, подхватила со стула сумочку и расправила плечи. Первой шагнула из палаты.
Врач появился следом. Прикрыл дверь, поправил очки в тонкой золотой оправе и прижал к груди черную планшетку.
— Алина Руслановна, – повторил он, и двинулся по коридору. — Я вам уже говорил вчера. У нас в клинике работают высококлассные психологи, и…
— Мне не нужен психолог, – шмыгнула носом.
— Вы переживаете за сестру, у вас стресс, – завел он. — И это нормально. Но не стоит отказываться от помощи, подумайте…
— Спасибо, – перебила и ускорила шаг. — Я завтра приеду.
Почти бегом добралась до лестницы и застучала каблуками по ступенькам. В гардеробе забрала куртку, накинула ее на плечи и вывалилась на крыльцо.
Широко открытым ртом вдохнула морозный воздух, и стало чуть легче, голова перестала кружиться, и отступила дурнота.
Это все нервы, волнение, больница.
Спустилась с крыльца и подошла к джипу отца. Взялась за ручку и обернулась, посмотрела на окна клиники.
К крыльцу подъехала полицейская машина, оттуда вышел мужчина в форме.
Вздрогнула.
Две недели прошло с тех пор, как я выстрелила в Демьяна и сбежала из его квартиры.
Я убила его, убила.
Я убийца.
А за мной никто не пришел. Ни полиция, ни люди Демьяна. Я каждый день навещаю сестру – и ничего, даже сейчас полицейский мазнул по мне ленивым взглядом и поднялся по ступенькам клиники, скрылся внутри.
Выдохнула.
Открыла машину.
И покачнулась, схватилась за дверь. Замутило, и земля подпрыгнула, утоптанный снег оказался прямо под носом.
Упала и уперлась ладонями в ледяной белый покров.
Это все нервы, волнение, больница.
Или нет.
Может быть другая причина.
Переждала приступ дурноты и поднялась, отряхнулась. Закрыла машину и медленно побрела обратно к клинике.
В холле на первом этаже огляделась. И подошла к киоску в углу, бросила взгляд на коробочки, выставленные за стеклом.
Нерешительно щелкнула замочком сумочки.
— Добрый день, вам что-то подсказать? – приветливо спросила женщина по ту сторону.
Вздохнула. И наклонилась к окошку.
— Здравствуйте. Можно мне тест на беременность?
ДЕМЬЯН
— Ты зачем встал? – Надя вошла в палату и всплеснула руками. — Хочешь, чтобы опять кровотечение открылось?
— Мне от этой царапины ничего не будет, – усмехнулся. И тут же поморщился, эти швы от любого движения, кажется, разойдутся.
— От таких царапин люди умирают, – она проворно сдернула рубашку со спинки стула и встряхнула. Встала позади меня и помогла с рукавами. — Ну вот куда ты опять собрался?
— Прогуляться хочу, – посмотрел в черный квадрат окна и начал застегивать пуговицы.
— Ночью? А просто у форточки постоять, воздухом подышать. Нельзя? – Надя оббежала меня и остановилась напротив. Шлепнула по рукам, и сама взялась за пуговицы. — Демьян, тебе сейчас отдыхать надо. Сил набираться. Как маленький ведешь себя.
Кивнул.
И так вот уже. Месяц почти. В кровати валяюсь.
На стене календарь висит – я в нем дни зачеркиваю, как в детском доме когда-то. Добрался уже до конца января.
— Костя здесь? – сунул ноги в мягкие туфли, смял задники.
— Ты же его вызвал, куда он денется, – Надя открыла дверь, дождалась, пока я возьму трость и выйду в коридор.
Клиника полупустая. Потому, что частная. И народ тут лежит специфический. Сюда не сунутся менты с вопросами, как выглядел нападавший и почему в вас стреляли, а врачи и медсестры – они все свои.
И Надя своя. Надежда. Если бы не она – неизвестно, как бы я выкарабкался. Она сутками не отходила от меня. И то, что я на ногах – ее заслуга.
Я в долгу теперь.
Пожизненном.
— Подожди, попить возьму, я же на смене, – она остановилась у кофейного автомата и нырнула рукой в карман белого короткого халатика. Достала мелочь и надавила на кнопки. — Слышала, кого—то из твоих сегодня опять привезли, – Надя зевнула. — С огнестрельным. Слухи ходят, что Волынов вернулся. Ты бы отсиделся еще, Демьян. У тебя сейчас сил не хватит.
