– Ей нужна операция. Я вижу по ее психологическому рисунку, что она выдержит, но ей нужна ваша поддержка.
Санитарка мыла пол. Было душно. Тяжело пахло хлоркой, лекарствами, влажным бельем и безысходностью. Через пятнадцать минут я почувствовала себя разбитой и больной. В моей сумке запел телефон. Звонил Андрей. Я решила не отвечать. Мне нужно было время, чтобы остыть и не наговорить лишнего после того, что я обнаружила в его компьютере утром. Думаю, на самом деле, время мне нужно было, чтобы оправдать его, объяснить себе, почему он поступил так, а не иначе. Почему он зарегистрирован на двух сайтах знакомств? Почему последний раз посещал один из них неделю назад, а в разделе о себе написал: «В активном поиске»?
Я нашла бы ответы, как всякая женщина, желающая любой ценой удержать любимого мужчину. Моя коллега рассуждала так: «Ну и что, что муж возвращается поздно, и духами от него несет? Вот если бы я его застала в постели с другой! А так мне нечего ему предъявить. Где доказательства?» Я тогда слушала, и мысли о потерянной женской гордости тревожили меня. Со временем я поняла, что любви, настоящей любви неведома гордыня, но тогда утром у компьютера меня жгла каждая буква, и ухало сердце, и я бы собрала вещи и ушла немедля, если бы папа не сообщил, что мама в больнице. В тот момент вдруг все тревоги отступили, показались надуманными и второстепенными.
Андрей звонил несколько раз и, наконец, прислал сообщение: «Я у Саныча. С аэродромом труба. Перезвони». Я перезвонила.
– Аэродром выкупили новые хозяева, – сказал Андрей, – нас выгоняют. Вот сидим, думаем, что делать. Сейчас ребята подъедут.
Я рассказала о маме.
– Если какая-нибудь помощь нужна, ты только позови. Я приеду.
Он повесил трубку.
Мы уходили с папой из больницы, как предатели. Нас обдувал мартовский ветер, за больничными воротами шумела дорога, воробьи купались в луже. Хромой санитар катил по двору тележку с цинковыми ведрами: «Буфет. 7 хир. отд.». Мы бросили маму в удушливой палате, где здоровый может стать больным, где пахнет хлоркой и кормят из ведер. И чем сильней мы с папой рассуждали о необходимости маминого обследования по пути к остановке автобуса, тем слабее говорила в нас уступчивая совесть.
А вечером Андрей не перезвонил и пришел пьяный только под утро. Всю ночь я пролежала, отвернувшись к стене, и плакала от бессилия и обиды. Мне он был нужен, а я ему нет. Со своими проблемами он справлялся сам, а я всегда ждала его, чтобы попросить помощи и совета.
– Малыш, – позвал он из прихожей, когда вошел. – Малыш, все херово. Но мы будем сражаться.
Андрей уснул в ботинках и рубашке, раскинув руки, словно упал на постель с высоты. На лице застыла страдальческая гримаса. Я не спала всю ночь, и теперь меня знобило. Я набила пластиковые пакеты в полном беспорядке одеждой и косметикой. «Для него я не стою и одного шплинта на любимом самолете», – подумала я и собралась уходить, но последняя надежда удерживала меня. Я присела у мешков, как торговка на вокзале. Так и просидела несколько часов, пока до боли не затекли ноги. Только днем мне удалось его разбудить.
– Андрей, – громко окликнула я, – ты можешь это объяснить? – Я включила компьютер. – У меня есть соображения, но хотелось бы услышать твои объяснения.
Андрей сел и огляделся. Он тер виски, встряхивал головой и молчал, пока загружался компьютер. Я выбрала самое неподходящее время для объяснений, но меня понесло, а остановиться уже не было сил. Я открыла главную страницу сайта знакомств.
– Ты знакомился по Интернету? Андрей мотнул головой.
– Правильно ли я поняла, что ты его посещаешь?
Андрей поморщился.
– Слушай, что ты издеваешься над русскими людьми? Принеси попить. В глотке пересохло.
Мои слова казались ему неуместной шуткой, но я с чеканной злостью доказала обратное: он жил со мной, как на пересадочной станции, в ожидании нового поезда, я ничего не значу для него, он врал мне все время. Глаза Андрея налились грозовой синью:
– Тебе не кажется, что это просто неприлично – копаться в моих вещах?
– А тебе не кажется, что неприлично обманывать? Неприлично поздно возвращаться домой и уверять, что задержался на работе или в клубе. Я таких, как ты, на сайте гигабайтами сливала.
Андрей сник и устало произнес:
– Ты все неправильно поняла.
– Я все правильно поняла, и я ухожу.
В кино героини уходят красиво, не утруждая себя бытовыми мелочами, скидывают решительно «пиджак наброшенный» и хлопают дверью. Я уходила неуклюже. У пакета порвалась ручка, на пол посыпалась косметика, выпал домашний стоптанный тапок. Собирая вещи, я споткнулась о порог и чуть не растянулась в коридоре.
– Ты приняла окончательное решение? – небрежно спросил Андрей и упал на кровать, едва я буркнула: «Да».
Он уже спал, когда я уходила. Силы покинули меня еще у дверей, а на лестнице я присела на ступеньку и расплакалась в голос, как в деревнях оплакивают покойника. Мое счастье казалось мне незаслуженным и утерянным навсегда.
Я знала, что Андрей меня не позовет, а сама я ни за что не вернусь. Мы редко ссорились, но если случалось, Андрей бывал непреклонен. Первые шаги к примирению делала я. Тогда Андрей устаивал «разбор полетов»: аргументированно и сухо, как инструктор, объяснял мои ошибки, рассеивал мои заблуждения и требовал полного раскаяния. Я смеялась и раскаивалась.
Папа разбудил меня, когда за окнами было уже темно. Я судорожно попыталась понять, как оказалась в своей комнате. Уже утро или вечер?
– Малинка, – он окликнул меня забытым детским прозвищем, – идем чайку попьем. Я только что заварил с мятой, как ты любишь.
– Я еще полежу, не буду чай. – Меньше всего в тот момент мне хотелось беседовать с папой.
– Идем, – тихо попросил папа, – я только что от мамы приехал. Надо решить, что с ней делать.
Ему удалось меня поднять: он использовал запрещенный прием – маме я не могла отказать.
– Я думаю так, Малинка, – говорил папа на кухне, – забираем ее домой, а на консультацию отправим в Военно-медицинскую академию. Я договорился. Врач настаивает на операции, а сердце у нее слабое. Она-то уже на все согласна, но я боюсь решиться. Она у меня одна.
Папин голос дрогнул. Дрогнул после стольких лет, прожитых вместе. Я даже позавидовала маме. Так же, должно быть, он дрожал на первом свидании и у роддома, когда отец, длинноволосый и беспечный, приехал за нами на велосипеде. Он нес малиновый кулек, а мама крутила педали и смеясь ругалась. Кульку дали имя Марина. А дома звали Малинкой.
Папа рассказал, как врач, уставший от бесконечных пререканий пациентов, спокойно спросил:
– Вы – врач?
– Нет. Я инженер.
