Серая «Волга», взвизгнув тормозами, остановилась, перегородив мне дорогу. Из машины выглянул Юра.
– Самое, Маринка, ты английский знаешь?
– Литл бит.
– Вот ты-то мне и нужна!
– Учти, я только очень литл.
Он выскочил из машины, взял меня под локоть и зашептал:
– Ерунда, сойдет, слушай, самое. У меня интурист в машине. Везет, как утопленнику. Директор навязал на мою голову. Покатай его, самое, по городу, покажи, говорит. Какой-то знакомый жены, вроде, на конференцию приехал. Он завтра вечером улетает уже. А я ни бельмеса, я и по-русски, самое, не очень. Чудной попался, клокочет чего-то. Я не пойму. Выручи, Маринчик, съезди с ним в Эрмитаж, что ли. В долгу не останусь! У тебя, вообще, какие планы?
Планов не было. Вечерний показ был отменен. Я согласилась.
– У меня левая фара не горит, – ответила я.
– Не вопрос! Значит, договорились. Его Мишей зовут. Посмотри только, какой голубчик. – Юра распахнул дверцу машины.
– Тебе бы, Юра, в торговые агенты пойти. Ты мертвого уговоришь.
Интуристом оказался мужчина лет сорока пяти. А может, пятидесяти. Разве их разберешь, иностранцев? Что они только делают со своим лицом, кожей, глазами, отчего так отличаются от наших мужчин? Гладкий, причесанный, на носу очки в тонкой оправе. Во рту слепящая искусственная белизна. Он приветливо улыбнулся.
– Майкл. – У него был певучий высокий голос.
Майкл оказался профессором из Англии. Работает в Лондонском университете. Живет за городом. Час от часу не легче. Английский, английский – что может быть сложнее? С немцем или итальянцем было бы проще договориться. Я предупредила Майкла, что знаю язык плохо.
– Нет проблем, – Майкл вальяжно развалился на заднем сидении, отвел руку, разглядывая свои ногти, – вы прекрасно говорите, а беседа с красивой женщиной мне всегда доставляет удовольствие.
Мы застряли в пробке на Варшавской. Майкл не умолкал. Он давно мечтал побывать в России. Он читал Толстого, Тургенева, Достоевского. Он слышал о русской зиме и красоте русских женщин. У него бывали русские студентки.
– А где вы остановились? – спросила я.
– В отеле «Достоевский».
Я, кажется, начинала понимать. Крепкий душистый чай, фарфоровое блюдце с крекерами, уютное кресло, в стрельчатые окна дышит утро маленького графства, на столе недочитанная русская книга. Книга, как темный чулан в детстве, в который так страшно, но любопытно войти. Он давно мечтал о России, хотел многое понять, наконец, приехал. Не в город Рязань, заметьте, не в Самару или Суздаль. Он поехал в Санкт-Петербург, в адаптированную европейскую версию России. И поселился в номере отеля с видом на Владимирский собор. Ежедневно его будят вежливые администраторы по телефону, ежедневно беззвучно вкатывают столик с завтраком и меняют постельное белье. А он, утомленный после конференции, принимает наскоро душ, набрасывает махровый халат, открывает книгу и до ужина читает Достоевского. Делает пометки на полях остро отточенным карандашиком.
– Юра, мил друг, останови на углу. Миша говорит, что хочет поехать на троллейбусе. Окунуться, так сказать, в гущу народных масс, понять русскую душу. А где, как не в общественном транспорте, можно приникнуть к чистому роднику народной мудрости, познать страдания и долготерпение? Миша любит Достоевского. Поможем Мише понять Достоевского, – сказала я.
Я стала злой, как всякая женщина, которую не любят. Мне захотелось проучить англичанина.
– Ебнутый он, что ли? – удивился Юра, но остановил машину.
Майкл растерянно оглядывался по сторонам, когда вышел на шумную улицу, словно зверек, которого долго держали дома в маленькой клетке и наконец привезли в лес и положили на шуршащую листву. Я объясняла, что машина сломалась и придется ехать до центра самим. Пусть он, Майкл, не боится, у нас не ходят по улицам медведи. Мы добрались пешком до Московского проспекта и встали на остановке. Глаза Майкла просияли:
– Можем взять такси.
– Такси, Майкл, – я отрицательно покачала головой, и лицо мое сделалось печальным, – такси – это слишком просто. Мы поедем на троллейбусе.
– Слишком просто, – тихо повторил Майкл. Переполненный троллейбус, покачивая боками, как беременная кобыла, подъехал к остановке через сорок минут. Зима не сдавалась: день выдался сухой, но морозный. У Майкла покраснел нос. Он обрадовался, как ребенок.
– Это он? Можем мы на нем ехать? Мы едем в центр города?
– Да, Майкл, мы поедем в центр города.
Мы едва протиснулись внутрь. Он стойко улыбался. Старуха взгромоздила ему на ноги клетчатую тележку:
– Продали все, продали. Вон едут на жирных машинах. А мы, как быдло тут. А мне квартплату заплати, телефон заплати, и нету пенсии. Кровососы.
– Что она сказала? – встревожился Майкл. – Она мне что-то сказала.
– Майкл, это непереводимая игра слов.
– Непереводимая игра слов, – тихо повторил Майкл.
Сзади навалился всем телом пассажир.
– Девушка, вашей маме зять-алкоголик не нужен? – прохрипел он, дыша перегаром.
– Марина, – умоляюще спросил Майкл, – когда мы выходим? На следующей остановке?
– О! – оживилась старуха, услышав Майкла. – Понаехали тут, американцы всякие. Уже и в троллейбусе не протолкнуться из-за них. Всю Россию купили.
Майкл проникновенно вслушивался в ее гневную речь.
– А тебе, старая, до всего дело есть, – неожиданно заступился алкоголик, – едет гражданин, никого не трогает.
– Предъявляем, предъявляем карточки, – зашумела кондуктор, – оплачиваем билетики.
Я купила два билета. Старуха отказалась платить. У нее пенсионный проездной дома. Зачем его с собой брать? Видно и так, что она давно не девица. Водитель остановил троллейбус на углу Гороховой и Загородного, объявив, что, пока пассажирка не заплатит, он не сдвинется с места, и демонстративно раскрыл карту. Они положил ее на руль и внимательно изучал, пока старуха сражалась. Пассажиры волновались.
– Что произошло? – спросил Майкл.
– Водитель заблудился, – ответила я, подавляя улыбку. – Видишь, карту изучает.
– Действительно? Это так, Марина? – Майкл был ошеломлен.
Когда водитель сложил вчетверо карту, я увидела название: Южный берег Крыма. Он собирается в отпуск, – догадалась я.
За старуху заплатила сердобольная женщина. Троллейбус тронулся.
Майкл выпал из троллейбуса у Адмиралтейства. Очки съехали на нос, куртка винтом закрутилась на талии, он часто дышал. Охота наслаждаться городским пейзажем у него отпала. Мне стало жаль его.
– О! Симпатичное кафе, – он указал на бистро. – Я очень голоден. Мы можем там посидеть.
Он посмотрел с надеждой. Кажется, он боялся, что я отвечу:
