class="p1">За десять секунд до назначенного срока, муж выскакивает из подъезда. Растрепанный, в расстегнутом пальто, с бледным, как снег лицом.
— Кир, я все объясню, — шепчет, глядя мне в глаза.
— Ты забыл застегнуть ширинку, — указываю взглядом на его пах.
Там все в порядке, но Березин испуганно дергается и хватается за причинное место, выдавая себя с головой.
Смотрю на него. Во рту горько. В груди больно. В голове пусто.
Внутри я разбита на осколки, но снаружи еще как-то держусь. Моя боль принадлежит только мне. Он ее не достоин. Больше нет.
— Я помешала? — губы сами растягиваются в сочувственной улыбке, — сорвала важнейшее совещание в твоей жизни?
Он морщится:
— Кир, только давай без истерик.
— Ну что ты, милый. Никаких истерик.
Мой тон его напрягает. Я наблюдаю за тем, как он нервно поправляет галстук и зарывается ладонью в волосы на макушке, как блестят его глаза. И взгляд такой дерганый, нездоровый.
Что же ты наделал, Березин? Зачем? Захотелось свежего мяса? Новых ощущений, драйва? Устал от нашей тихой гавани и потянуло на приключения? Надеюсь оно того стоило…
Я ни за что не поверю, что он в нее влюблен. Будь так, я бы уползла как раненая кляча, рыдала бы в голос, но смирилась, потому что сердцу не прикажешь. Но это не их случай. Я просто знаю это, чувствую. И от того в миллион раз противнее.
— Так что же ты тут делаешь, Лешенька?
— Просто коллега попросила отвезти за документами, которые забыла дома, — он пытается говорить миролюбиво и уверенно, а я понимаю, что его слова для меня обесценились, пролетают мимо, как бесполезный треп. Его голос — как белый шум.
— Есть служба такси. Если она такая забывчивая, то вызвала бы машину и доехала.
— Надо было очень срочно. Успеть за обеденный перерыв…
— Что успеть, милый? — не моргая смотрю на него. Изучаю так, будто впервые вижу, впитываю каждую черточку, чтобы навсегда сохранить в памяти образ предателя.
— Я уже сказал. Документы…
— Причем здесь ты? — я методично добиваю его вопросами, — не твоя сотрудница. Не твои документы. Не твои проблемы.
Теряется на миг, но потом выкручивается:
— Михалыч попросил и отвезти, и проконтролировать.
— Серьезно?
— Да. Ну мы выскочили и понеслись.
— Снова врешь.
— Нет!
— Это был не вопрос, — качаю головой. Разочарование с каждым мигом становится все больше, — твоя дорогая Марина ждала тебя в Алмазе, спокойно попивая чаек. Ты прилетел на крыльях любви и повез ее в ваш райский уголок.
У меня настолько все сковало внутри, что даже голос не дрожит. Звучит на одной ноте. Ровно. Отстраненно. Как у прокурора.
— Я не понял, ты за мной следишь что ли? — Березин понимает, что снова попался на вранье, и включает защитный механизм.
Знаю, что сейчас начнет надувать грудь колесом и строить из себя униженного и оскорбленного, но мне уже насрать. Вот просто насрать и все.
— Да, — жестко, глядя ему в глаза. Не стесняясь, не сомневаясь, не жалея, — тебя что-то не устраивает?
Он не привык к такому, поэтому теряется. Наверное ждал что, как всегда, буду тактичной женой, которую можно деморализовать подростковой истерикой.
Хер бы там! Свою тактичность я приберегу для других людей. Для тех, кто не предает, не обманывает, и не ведет себя как кусок говна.
— Какого…
— Чтобы убедиться, что всего лишь брехун и поставить точку.
— Да я ничего не сделал!
— Не успел?
— Кира, прекрати! Я сейчас все объясню.
— Леш, ты до сих пор не понял? Мне уже все равно. Можешь устраивать ночные «совещания». Можешь катать свою Мариночку хоть на машине, хоть на чем-то еще. Резаться с ней в сапера, обжиматься по углам, а когда она тебе осточертеет, можешь завести себе новую восторженную цацу. Мне. Все. Равно.
По мере того, как я говорю, у Леши лицо становится белее мела. До него постепенно доходит, что точка невозврата пройдена.
— Кира, — неуверенно шагает ко мне. Пытается взять за руку, но я отбиваю, не позволяя к себе прикоснуться.
— Не трогай меня. Я брезгую.
Он дергается, словно отвесила ему пощечину.
— Кир, — голос звучит неуверенно, взгляд бегает, — пожалуйста, послушай меня. Просто…
— Хоть одно слово, о том, что ты белый и пушистый, а я дура ревнивая, которая все придумала, и этот камень полетит в твою машину, — покачиваю на ладони кусок булыжника.
— Я так не говорил.
— Говорил. Сегодня утром. Не помнишь? И до этого говорил. С пеной у рта доказывал, что я вижу то, чего нет.
Он виновато морщится:
— Знаю, что со стороны это выглядит не очень, но все не так.
— Я предупреждала, — с разворота, со всей дури швыряю камень в лобовое.
— Кира!
Звон стекла и визг сигнализации заглушают его крик.
— Что ты делаешь? — Леша переводит ошалелый взгляд с меня на покореженную машину и обратно, — ты же разбила ее.
— Так засуди меня, — равнодушно жму плечами, — подай заявление в полицию. Потом пожалуйся друзьям. Они у тебя классные, поддержат, советов хороших надают. К Мариночке сходи поплачься. Уверена, она сейчас висит в окне и наблюдает за шоу. И, конечно же, пожалеет бедного мальчика Лешу.
Он стоит неподвижно, как статуя, смотрит на меня, беспомощно открывая рот.
— И это…выключи сигнализацию, Леша, — отстраненно киваю на тачку, — не нервируй жильцов. Они ни в чем не виноваты. И поторопись, вам с Мариночкой еще документы Михалычу везти. Он терпением не отличается.
Разворачиваюсь, чтобы уйти, и тут Березин отмирает:
— Да постой же ты!
— Ах, да…прости забыла, — останавливаюсь так резко, что он чуть не налетает на меня. Стаскиваю с пальца кольцо и протягиваю ему на раскрытой ладони, — забирай. Продашь, на ремонт лобового пустишь.
Он смотрит на золотую безделушку, и в глазах плещется самый настоящий страх:
— Ты чего творишь? — хрипит, — несмешно.
— Ты прав. — переворачиваю ладонь, роняя кольцо к его ногам, — совсем несмешно.
Пользуясь его замешательством, ухожу.
— Кира, стой! — рвется за мной. Хватает за плечи, пытаясь удержать, но я с неожиданной силой отпихиваю его от себя. Потом еще раз толкаю в грудь:
— Я разрешала себя трогать?
Откуда во мне столько
