Я сглотнула.
— Пожалуйста, уходи.
— Potresti amarmi, Amelia, — слова срываются с его языка, его глубокий баритон и то, как звучит язык, посылают восхитительные волны по позвоночнику, которые заканчиваются между моих ног, заставляя мои бедра сжиматься от потребности, которую я не хотела называть. Это оказало на меня глубокое воздействие, даже если я не понимала ни слова из того, что он говорил.
— Ты могла бы любить меня, Амелия, — наконец перевел он.
Подождите… что? Это то, что он говорил раньше?
— Если ты отбросишь эту ненависть, — говорит он, не сводя с меня глаз. — Ты сможешь полюбить меня. Я мог бы обеспечить тебя.
— Ты мне не нужен.
— Нет, не нужен, — он соглашается.
Его пальцы отбрасывают мои волосы, и инстинкт заставляет меня отступить еще дальше назад, немилосердная поверхность стены упирается мне в лопатки, я зажмуриваю глаза, и страх проникает в мой организм, когда он поднимает руку.
Меня больше всего раздражало, что простое движение обнажает все мои слабые места. Что поднятая рука выталкивает на поверхность глубоко запрятанные воспоминания, заставляя меня вздрагивать каждый раз, когда это происходило, заставляя заново переживать боль от каждого удара каждого мужчины, который когда-либо прикасался ко мне. Их было много. И очень долго.
В этом убедился мой отчим. Я была уверена, что это какая-то его больная игра, удовольствие — видеть, как мне больно, как я падаю, страдаю, истекаю кровью. Он делал это часто и с улыбкой.
Я тренировалась, училась защищаться, но Габриэль был больше, сильнее и в десять раз смертоноснее. На его фоне все мужчины моего прошлого выглядели кроликами.
Я наконец открываю глаза, сглатывая желчь на языке, и вижу, что Габриэль пристально и с любопытством смотрит на меня.
Когда я не струсила и не отодвинулась, он провел пальцем по краю моей челюсти.
— Ты вздрогнула. Ты часто вздрагиваешь. Почему? — я не отвечаю. — Почему ты так сильно боишься меня, Амелия? Почему ты отказываешь себе в том, что так очевидно между нами. Ты чувствуешь это. Я знаю, что чувствуешь.
Он наклоняется, его дыхание веером пробегает по моим губам, но я быстро поворачиваю голову, разрывая контакт с его рукой и пресекая любую возможность прикосновения его рта к моему.
Он прижимается лбом к моему виску.
— Ты будешь любить меня, Амелия.
В этих словах не было ни угрозы, ни злобы, ни обмана. Это было обещание, и когда он отстранился и я снова подняла на него глаза, я увидела в них решимость, пылающую, как лесной пожар. Это была клятва.
Он не примет ничего меньше, чем все мое сердце.
И я боялась больше, чем он, что отдать его ему не займет много времени.
Глава 24
Габриэль
Так и происходит.
Она пытается избегать меня.
Пытается.
И не получается.
Каждый вечер мы ужинаем, она садится рядом со мной, мы разговариваем.
Теперь я все чаще замечаю, что она рисует, ее этюдник почти до отказа заполнен красивыми платьями и другими вещами. За последние две недели я много раз заглядывал в него, делая снимки понравившихся работ, чтобы сохранить их.
Как и обещал, я организовал ей занятия, чтобы она могла начать работать над достижением своей цели, но они начнутся в начале следующего семестра, здесь, в доме.
Хотя в городе еще не все было спокойно, и я терял все больше акций и людей в кровавых перестрелках и полуночных ограблениях, после нападения на дом стало потише. Я укрепил территорию, нанял больше людей, установил больше камер, заменил окна в доме на армированные стекла и усилил меры безопасности и блокировки. Амелия не была в опасности в моем доме, в нашем доме.
Моя жена была в безопасности здесь. Со мной.
Даже если она боролась с этим на каждом шагу.
Она не позволяла мне снова приблизиться, не позволяла поцеловать ее, утонуть в ее запахе, но она сломается. Я был терпелив. Я не хотел брать то, что она не готова была отдать.
Но я знал, что это не проблема влечения. Она хотела меня.
Я видел это в каждом украденном взгляде, в каждом едва заметном движении ее тела, начиная с того момента, когда она застала меня в домашнем спортзале, тренирующегося в одних трусах, и тайком любовалась мной, когда думала, что я не вижу. Ее бедра были прижаты друг к другу, и она наблюдала за этим практически до конца.
Она мучила себя.
И если кто и знал, что такое пытка, так это я. Она будет продолжать, она будет держаться за эту упрямую решимость и противостоять смятению внутри себя. Она будет отказывать себе в том, что хочет и в чем нуждается, потому что в ее голове, в этот момент, это было правильно.
Насколько я понял, девушка боролась всю свою жизнь. Она видела больше трудностей, чем многие другие, справлялась с болью, как с валютой, а я все еще разбирался в этом.
Как человек, у которого есть все, я хотел заслужить ее секреты и ее прошлое.
Я откинулся в кресле, поднося бокал с вином к губам.
— Теперь, когда у тебя было время освоиться, жена… — усмехнулся я, когда ее глаза метнулись ко мне при упоминании этого страшного слова. — Как тебе дом?
— Прекрасно, — сглатывает она, ее глаза прикованы к тому месту, где бокал соединяется с моим ртом.
— Есть ли какие-нибудь изменения, которые ты бы хотела внести?
— Нет… хотя подожди, — она качает головой. — Вообще-то да.
Я опускаю бокал и кладу руки под подбородок, соединяя пальцы, чтобы подпереть голову, пока я слушаю.
— Продолжай.
— Бассейн.
Я киваю, представляя себе пристройку у задней стенки кухни, ведущую к бассейну, — стеклянную конструкцию с раздвижным потолком, пропускающим солнце или звезды, и видом на океан. Это мое любимое место в доме.
Я давно не плавал, но мне нравилось делать это в детстве и сейчас, вода успокаивала мою душу не меньше, чем шум океана и то, как яростно она разбивается о скалы.
Дверь в столовую открывается, и Ашер врывается внутрь тяжелыми, требовательными шагами. Я поднимаю руку, приказывая ему остановиться и замолчать.
— Габриэль, — начинает он.
— Пока моя жена говорит, ты будешь молчать.
— Нет, — начинает Амелия. — Все в порядке, я просто…
— Это уважение, Амелия. Ты моя жена, и они будут обращаться с тобой также, как со мной.
Я смотрю на Ашера, который открывает рот, чтобы возразить, но быстро закрывает его, стискивая зубы и раздраженно раздувая ноздри.
— Говори, Амелия
Она бросает взгляд на Ашера, но все же продолжает: —У бассейна дверь не запирается.
— И что?
— Линкольн не умеет плавать.
— Мальчик не может дотянуться до ручки, — перебивает Ашер.
Я бросаю на него взгляд.
— Я разберусь с этим.
— Правда?
— Да, — Ашер насмехается. — Какие-то проблемы, брат?
— Нет проблем, брат, — он переводит взгляд с меня на девушку. — Но у меня есть дела, которые нужно решить.
— Какие?
— Говорить здесь?
— Ашер, я теряю терпение, — предупреждаю я. — В чем дело?
— Я пойду.
Я дергаюсь, хватаю Амелию за запястье, мягко уговаривая ее остаться.
— Нет, ты останешься, Амелия. Ты останешься. Я уйду, но потом вернусь.
— Габриэль, все в порядке, — пытается она. — Я просто пойду.
— Так будет лучше, — говорит Ашер.
Она пытается встать, но я рычу: —Сядь, Амелия.
— Габриэль…
— Я уйду и вернусь.
Я встаю, поворачивая шею из стороны в сторону, чтобы снять напряжение. Оказавшись за дверью, я не теряю ни секунды. Мои пальцы впиваются в воротник Ашера, натягивая его так сильно, что вырез рубашки давит ему на гортань, перекрывая доступ воздуха.
— Ты не уважаешь меня! — я рычу, тон низкий, чтобы Амелия не услышала. — Ты не уважаешь ее!
Он задыхается от давления, пытаясь что-то сказать.
Я резко отпускаю его, отступаю назад, и он, едва удержавшись, делает шаг назад, потирая рукой след на горле.
— Она не заслужила моего уважения.
