нужно, мне не пятнадцать лет и не двадцать.
Мне тридцать.
А я только теперь понимаю, что пора учиться прощать.
- Скорая подъехала, - отлипает от окна Никита.
Олеся хмыкает ему в спину, берет бутылку.
- Мы будем праздновать или нет? - переводит едкий взгляд на меня.
Я даже не спрашиваю, какой повод, привык, что выходные, как шабаш для ведьмы, она так сил набирается перед рабочей неделей.
В холле хлопает дверь, раздаются шаги. Мимо Олеси иду на кухню, останавливаюсь перед накрытым столом.
Сервировка на двоих, ароматические свечи в высоких розовых подсвечниках, она его ждала, готовилась.
Я только узнаю, что скажут врачи. И поеду. Новости о банкротстве Никиты через месяц-другой сами выплывут, это неизбежно, я делать ничего не буду, в богатстве и в бедности - неважно, когда по-настоящему.
Локтями упираюсь в стол, смотрю перед собой.
Усмехаюсь.
Все до тошноты просто.
Незатейливо.
Такова истина.
Она меня ненавидит.
А я ее до сих пор люблю.
Год назад, июнь
ИЛЬЯ
Щелкаю зажигалкой, затягиваюсь сигаретой, выпускаю дым.
На парковке пусто, машин нет почти, только я.
Смотрю на окна больницы, в них отражаются бегущие по небу облака. Кошусь на часы. Роюсь в кармане, вылавливаю разрывающийся телефон.
- Сегодня уже не успею, - говорю в трубку, выслушав предложение друга зарулить в клуб. - Я с Ирой в больнице, потом едем домой, - слушаю.
В ответ на меня негатив льется, что я со своей Ирой всех задрал уже, пропускаю важные сборища, целыми днями торчу с ней дома, как старый пень, скоро покроюсь плесенью.
- Ты еще не натрахался за столько месяцев? - спрашивает Андрюха.
И я сбрасываю звонок.
Тушу сигарету в пустой пачке.
- Привет, - звучит за спиной ее голос. - Я соскучилась.
- Час назад виделись, - улыбаюсь и разворачиваюсь, обнимаю ее за талию. - Все нормально? - смотрю ей в глаза. - Едем?
- Да, мама через час подъедет и заберет его, там как раз процедура закончится, - Ира обходит машину, усаживается в салон.
Падаю за руль.
Катим по улице и молчим, и так всегда, в машине тишина висит после наших визитов в больницу к ее отцу.
- Ты сказала ему? - открываю окно. Сдираю фольгу с новой пачки, закуриваю. - За границей и опыт, и оснащение в разы лучше, я все оплачу.
- Нет, он отказывается, - по ее тону чувствую, что она мрачнеет.
- Но это же здоровье его, - жму плечом, слегка поворачиваю голову. - Он умереть хочет?
- Папа не умрет, - Ира вскидывается.
- Любимая, с этим нельзя шутить, - выпускаю дым. - Он гордость умерить не может, никак, помощь от меня принять впадлу ему?
- Илья, - она морщится.
- Что? - жму плечом. - Твои родители меня терпеть не могут - я знаю. Мать шантажировала тебя, что из дома выгонит, если ты ко мне переедешь - тоже не новость. Отец заявил, что мы поженимся с тобой только через его труп - ладно. Но а дальше то что? Мы до сих пор вместе, мы счастливы, судьба не торопится нас наказывать за дерзость, что мы, такие эгоисты, любим друг друга, а где-то по свету скитаются наши вторые половинки и мучаются, ночей не спят.
- Илья, перестань, - она повышает голос, и я сам понимаю, что перегибаю, над ее отцом и его верой насмехаюсь, но ведь это ересь, глупость, это такая чушь, что я понятия не имею, как реагировать.
- Судьба не посылает человеку болезнь, Ира, лишь за то, что он влюбился, - торможу на светофоре, выкидываю недокуренную сигарету и поворачивюась к ней. - Твой отец просто заболел. Так бывает. Он не первый, и не последний житель земли с раком крови. Но семья, любимая, на то и семья. Когда близкому плохо - она рядом. Я протягиваю руку. Твой отец ее отталкивает.
- Думаешь, я этого не понимаю? - выплевывает она с раздражением. - Что я могу сделать? Я каждый день предлагаю, уговариваю, упрашиваю, я молю, но ничего ему от тебя не надо!
Трогаюсь, смотрю на деревья, на дома, прохожих и яркие вывески, крепче сжимаю руль и матерюсь сквозь зубы.
- Мы с марта откладываем свадьбу, - напоминаю.
- Илья, у меня отец болеет, - по слогам цедит она. - Ты мне забить предлагаешь? Пир закатить, пока его химией пичкают и он на глазах у меня умирает? - в ее голосе звенят слезы.
- Я предлагаю, - сохраняю спокойствие. - Отправить его на лечение за границу.
Она машет на меня рукой.
Она отмахивается от меня, как от осточертевшего радио, словно мне одному это надо все, словно я один люблю.
- Черт возьми, Ира, - добавляю скорость. Несусь по проспекту. - Ты с самого начала меня давила, меняла, ломала и доломала, вот он я, весь твой, что сейчас-то не так?
- Терапия поможет, - как под гипнозом повторяет она мантру, от которой меня уже тошнит. - Вот еще лето, Илья и, может, в сентябре...
Усмехаюсь.
- Я очень устала, - говорит она шепотом, тянет мою руку к себе, сплетает пальцы. - И ты устал, но пожалуйста...
Пожимаю в ответ ее ладонь, тяну к губам, целую.
- Ладно. Прости.
- Папа скоро поправится, - убежденно говорит она.
- Конечно, - соглашаюсь.
Кошусь на нее.
Она себя винит в его рецидиве, нас с ней, ведь она от родителей ушла, ко мне, уши затыкала, не слушала их, она выбор сделала.
И теперь сомневается в его правильности.
- Поедем вечером в кино? - предлагаю, сворачиваю к нашему дому. - На ночной сеанс. Или пиццу закажем?
- Я сегодня к маме, наверное, ночевать, - говорит она, не глядя на меня и выходит из машины.
- Опять? - мой голос тихий, но в нем уже прорывается бешенство. Я не законченный гандон, ее матери тяжело одной, я не отбираю у нее дочь, я мирюсь, но...- Третью неделю подряд, Ира, - срываюсь и хлопаю дверью. - Может, нахер тогда это все?
- Ты не понимаешь, Илья? - она оглядывается, глаза горят, готова борситься в бой.
- Я понимаю, - так же тихо, на грани взрыва заверяю. - Понимаю, что твои родители заносчивы, высокомерны, эгоистичны, возглавляют топ-грехов. Это гордыня, любимая, во вред себе, во вред другим стоять на
