— А потом — мамой.
Стон, почти всхлип, вырвался из моего рта.
— Может быть. Поживем увидим, — почти прохрипела я. — Читаем дальше?
— Да.
Катя улеглась и прикрыла глаза, слушая сказку с блаженной улыбкой.
— Папа лучше принца, — пробормотала он в конце. — Вы тоже будете жить долго и счастливо.
— Я бы не отказалась, — поддержала я детскую уверенность, погладила малышку по голове.
Через пару минут ее дыхание стало ровным, веки не жмурились, а расслабленно прикрывали глаза. И лишь на губах осталась улыбка безмятежных, сладких снов. Не удержавшись, я поцеловала Катю в щеку, укрыла одеялом плечико, встала. Бобс поднял голову, провожая меня сонными глазами.
— Охраняй, Годзилла, — велела я ему шепотом и вышла из спальни.
Уже на лестнице я услышала, Гошу. Он цедил слова, видимо, пытаясь не повышать голос.
— При всем моем уважении, Анфиса Павловна, вы охренеть как перегибаете сейчас. Это вот ни разу не ваше дело.
«Уходи, уходи», — тут же зашептала мне интуиция. — «Просто уходи. Тебе нельзя это слушать».
Но я спустилась и продолжала стоять в гостиной, слушая, как они ругаются на кухне.
— Это мое дело, Игорь. Потому что твоя профурсетка проводит слишком много времени с Катей. А она, на минуточку, моя внучка.
— Ирсен моя девушка, а не профурсетка. Имейте уважение!
— С какой стати я буду уважать девку, которая пьяная таскается по ночам с мужиком, а потом еще и вваливается к нему домой.
-Анфиса Пална!
— Это пять не мое дело? То, что вы бы делали с Катей за стеной — это снова не мое дело? Вот уж сомневаюсь, Игорь.
— Я не обязан перед вами отчитываться.
— Правда? Я отдала тебе ребенка, доверила.
— Я ее отец, вашу мать! — все-таки вскипел Феникс. — Не чужой дядька.
— Отец? Хах, как неожиданно ты об этом вспомнил.
— Ага. А как вы внезапно вспомнили, когда деньги понадобились? Не надо тут корчить из себя мать Терезу.
— Игорь!
— Меня Гоша зовут. Прекращайте!
— Это ты прекращай. Прекращай приводить в дом эту девку, иначе тебе придется отчитываться не передо мной, а например, перед органами опеки…
— Что? Вы в своем уме?
— В своем, Игорь. Как отдала тебе Катю, так и заберу.
— Да вы что?! Тогда придется судиться. Я ведь оформил отцовство, хотя вы меня уверяли, что это лишнее. Мы же семья, — Гоша издевательски захохотал.
— Семья, Игорь. Но я в нашей семье не желаю твоих подружек, и Кате не позволю общаться с этой твоей… Как ее?
- Ирсен. Ее зовут Ирсен.
— Еще и не русская. Запомни, дорогой, я суда не боюсь. Думаю, любой судья будет на стороне любящей бабушки, а не разрисованного наркомана-папашки, который таскает в дом шлюх, а сам вечно занят и спихивает ребенка на няню.
— Да я… — снова начал Гоша, но Анфиса его тут же перебила. — И деньгами своими не козыряй. Мне тетка квартиру оставила. Я ее сдавать могу — это доход и средства на ребенка.
Я не удержалась и громко ойкнула. Прижала ладонь ко рту, но поздно. Они оба меня услышали. Гоша вышел в гостиную.
— Я домой поеду, — тут же затараторила, доставая телефон. — Поздно. Мне надо. Работа завтра.
— У тебя выходной, Ирс! — напомнил Гоша, хватая меня за руки, останавливая. — Детка…
Я замотала головой, вырываясь, поднесла трубку к уху.
— Да, девушка, такси, пожалуйста. Поеду куда?
Я назвала адрес и сама уже надевала сапоги, спеша вырваться из дома, где все рушила одним своим существованием.
— Ирсен, малыш, прекрати. Что ты слышала? — потребовал ответа Гоша, стискивая мои плечи.
— Слышала? А что я должна была слышать? Ничего. Все хорошо. Просто уже поздно. Давай созвонимся, ага?
Я даже смогла чмокнуть его в щеку и вырвалась, убегая. Обернувшись, увидела, как меня провожает триумфальным взглядом Анфиса Павловна. Уже в лифте я пожалела, что ушла. Пока ждала такси у подъезда, хотела, чтобы Гошка спустился и загнал меня обратно. А по дороге домой, в прокуренной машине и под радио «Шансон» я тихо плакала, потому что все рухнуло в один момент. У меня не было сил сопротивляться этому. Но сильнее ранило то, что у Гоши, кажется, их не было тоже.
Весь следующий день я ждала, что Гоша позвонит, и одновременно безумно этого боялась. Еще и отец действовал на нервы:
— Поругались что ли? — он сразу почувствовал мое подавленное настроение.
— С чего ты взял? — я старалась не огрызаться, но все равно вышло не дружелюбно, с каким-то подростковым вызовом.
— Дома сидишь в выходной, а то все у него пропадала.
Я ничего не ответила по сути, только промычала невразумительно.
Гоша не звонил, не писал. Я хотела сама, но скидывала вызов раз сто. Трусиха. И он, кается, тоже не слишком рвался в бой с тещей. Она ведь угрожала ему опекой. У меня в голове не укладывалось, как так можно. Отдать ребенка отцу, а едва они друг к другу привыкли, забрать. Это же не игрушка, а ребенок. Причем ребенок, который изначально растет в ненормальных условиях. Без мамы, без той огромной любви, которую Катя не просто заслуживает, она имеет полное право. Она просто не может быть нелюбимой. И Гоша, честное слово, старался изо всех сил. Я видела, я чувствовала это. И Катя, уверена, тоже.
Мне вспомнилось, как Феникс говорил, у Анфисы Павловны педагогическое образование, она учитель русского и литературы. Я еще тогда поняла, почему Катя так чисто и правильно говорит. Видимо бабушка с ней много занималась, разговаривала. Только вот теперь она совсем непедагогично действовала. Не в интересах ребенка, а скорее ведомая ревностью и какими-то ханжескими представлениями о жизни. Хотя… Мой батюшка точно так же бы счел Гошу наркоманом и бездельником. Но ведь Анфиса знала Фенова. Или мирилась с его колоритной внешностью ради денег, а потом собственного удобства. Мило. Ничего не скажешь.
Два дня я мучилась этими мыслями, но все же решилась позвонить.
— Привет. Все в порядке? Ты не звонишь, — проговорила я в трубку.
— Да, малыш. Все хорошо. Дел по горло. Работа.
Я знала, что он врет. По голосу было понятно. Никакая работа Гоше не мешала забирать меня после смены или из дома, чтобы провести вечер вместе.
И он знал, что я знаю, что он врет. Уж слишком много вины и нарочитой небрежности в интонациях. Но мы оба сделали вид, что все нормально.
Я не звонила ему неделю. Он тоже молчал. Эти дни тянулись невыносимо долго. Я истерзала телефон, мысленно заставляя его звонить. Иногда он даже слушался, но это были девчонки или однокурсники. А потом позвонила она. Анфиса Павловна. С Гошиного номера.
Я сначала обрадовалась, но сняв трубку, услышала ее голос, тут же узнала ледяной менторский тон.
— Ирина, добрый вечер. Это Анфиса Павловна. Бабушка Кати.
— Я вас узнала, — откликнулась я тихо, словно двоечница на разборе полетов у учителя.
Почему-то покоробило, что она назвала меня Ириной. Это Гоша разбаловал, уверяя, что я исключительная, особенная. Раньше такие ошибки не волновали. Пока я считала себя заурядной.
— Тем лучше, — продолжала Анфиса. — Думаю, ты понимаешь, что зря влезла в эту семью.
Очень хотелось сказать, что никуда я не лезла, меня пригласили, чуть ли не насильно втянули, но перечить этой женщине было выше моих сил. Я продолжала молчать и слушать, а она этим изо всех сил пользовалась.
— У Игоря с Катей все так хорошо сложилось, а ты только портишь, Ира. Пойми, девочке нужен отец, а ты его забираешь у нее.
В этот абсурдный момент у меня прорезался голос:
— Нет, я…
— Не перебивай, — оборвала она мои протесты. — Я не для того отдала внучку этому бестолковому. Как отдала, так и заберу. И виновата будешь именно ты. Так что сделай правильные выводы, дорогая моя. Надеюсь, ты меня услышала и поняла. Чтобы ноги твоей не было в доме Игоря. Не навязывайся. Имей гордость. Он выбрал дочь, а не тебя. Слава богу, хоть на это мозгов хватило.
Она положила трубку.
Я ревела весь вечер и половину ночи. Даже папа услышал, даже зашел без стука и стал утешать, но я лишь отталкивала его и просила уйти, не трогать. Он уходил, а через полчаса возвращался. И так много раз. Когда я успокоилась и пообещала больше не реветь, он попытался выведать, в чем дело. Я только и твердила, что нервы, сессия. Неубедительно врала. Но он сделал вид, что мне поверил.
