— Там сейчас очень жарко, Доминика. Не стоит выходить под такое агрессивное солнце. Почему ты не поплавала утром?
— Я не могла бросить на берегу Тимку.
Он хмурит брови, и я «дожимаю»:
— Я быстро сбегаю, туда и обратно.
Прихожу на пляж, солнце и правда уже припекает. Но я вхожу в воду и замираю от восхищения. Вокруг ног вьется малюсенькая стайка рыбок, вода приятно холодит кожу. Хочется лечь на спину и лежать на поверхности, как это делает Тимур. Но я боюсь утонуть, поэтому просто поднимаю голову и смотрю в небо, голубое как глаза… Моего сына глаза, моего Тима.
Не позволяю себе долго бродить по воде и возвращаюсь обратно. Мне кажется, что в окне мансарды мелькает лицо Тимура, но, когда я поднимаю голову, там уже никого нет.
Вечером готовлю ужин, пока Тимур играет с детьми во дворе. Зову малышей ужинать, Тимур встает и направляется к воротам. Собираюсь с духом и окликаю его вдогонку.
— Тимур! — он удивленно оборачивается. — Я готовлю и на тебя тоже, но ты все время уходишь. Ты скажи, я просто не буду на тебя рассчитывать.
Он замирает и смотрит с таким изумлением, как будто я сообщила о нашествии пришельцев.
— Я правильно понимаю, что ты приглашаешь меня поужинать с вами? — отмирает он наконец. — Или я слишком самоуверен?
У меня хватает сил только чтобы кивнуть.
— А почему ты молчишь столько дней?
— Вся еда в холодильнике, — пожимаю плечами и уже тише добавляю: — Это детская еда, я не использую специи и мало солю, я не уверена, что тебе понравится…
— Понравится, — обрывает он меня со странным придыханием, — я в этом не сомневаюсь…
* * *
Меня снова тянет к морю. После ужина купаю детей, укладываю их спать и снова бегу на пляж. На этот раз не спрашиваю Тимура — я быстро, очень хочется походить в воде, а она ночью теплая, я знаю.
Тимур поблагодарил за ужин и похвалил, сказал, что вкусно. Может, из вежливости, но съел все и даже попросил добавки. Маленький Тим, глядя на него, вдвое быстрее прожевал свою порцию. Если так продлится и дальше, то я буду только рада.
Оставляю на берегу полотенце и одежду, а сама вхожу в темную воду.
Совсем не так как днем. Страшно. И захватывающе. Лунная дорожка серебрит морскую гладь, раскидываю руки и смотрю на звезды, щедро рассыпанные на темном небе. Красиво так, что голова начинает кружиться.
Уходить не хочется, но не сидеть же всю ночь в воде. Выхожу на берег и кутаюсь в полотенце, переоденусь уже в душе. И когда поворачиваюсь к дому, утыкаюсь в прямо в твердую грудь Тимура.
— Что ты здесь делаешь, Ника?
Его голос звучит почти обвиняюще. Мне холодно стоять на песке, и я обхожу Тимура сбоку.
— А что делают вечером на пляже? Купаются.
— Но ты пошла одна!
— Я уже возвращаюсь.
— Почему ты не позвала меня? Мы могли бы вместе поплавать.
— Не могли бы.
— Почему? — он хватает меня за локоть. Отвечаю спокойно, глядя ему в глаза:
— Потому что я не умею плавать.
Он крепче сжимает руку, мне становится больно.
— Ты не умеешь плавать?
— Нет, — пытаюсь отцепить его пальцы, — не умею. Нас не возили на море, разве ты не помнишь? Когда я была беременная Полинкой, Алекс предлагал полететь в Турцию, я тогда у него работала. Но за его счет ехать не хотелось, а свои деньги я откладывала на роды. Мы в прошлом году ездили, когда Тиму годик исполнился. Но разве с двумя детьми это отдых?
Тимур смотрит на меня с таким удивлением, как будто я призналась ему, что тоже прилетела вместе с инопланетянами с расчетом завоевать Землю. Закусывает нижнюю губу и сжимает мне плечо. Больно, он совсем не соизмеряет меня и силу своих рук.
— Мне больно, Тимур. И холодно…
Теперь он выглядит растерянным. Отпускает меня, а потом окликает, когда я уже ступаю на деревянную дорожку.
— Доминика. Почему, когда я прихожу на пляж, ты все время уносишь Тимоху?
Он в самом деле ничего не замечает?
— Ты учишь Полинку плавать, а он просится к вам и плачет. Я забираю его, чтобы он вам не мешал.
— Чтобы не мешал? — мне не видно в темноте лица Тимура, но в голосе его слышится искренне потрясение. И раскаяние. — Ты тоже думаешь, что он мне мешает?
Не знаю, Тимур, я уже ничего не знаю. Но не отвечаю, молча разворачиваюсь и иду в дом.
Глава 21
Ника уходит, а я остаюсь сидеть на берегу и смотрю на темную воду. Хоть топись иди. Ничего не хочется, особенно, как подумаю, что Тимона обидел.
Откуда же мне знать было, отчего он плачет? Кто эту мелочь поймёт, я до сих пор помню, каким беспомощным себя с Полькой чувствовал. Я ей и подгузник поменяю, и смесь погрею, она орет и не успокаивается. А Ника только возьмет на руки, водички даст, покачает, и все. Спит, засранка мелкая…
Сейчас, когда подросла, с ней легче. Она все объяснить может. А с Тимохой я как глухой и слепой, ничего разобрать не могу.
Он, конечно, у нас молодец, уже и говорить пытается, Полька та вообще все понимает. И Ника местами. Один я среди них как инопланетянин…
О Доминике даже думать больно. Казалось, так как я себя сгрыз за эти два с половиной года, больше некуда. А нихера.
Моя девочка второй раз в жизни попала на море. В первый раз ее этот удод Рубан привозил. Он ей, оказывается, и раньше предлагал вместе отдохнуть, когда она беременная была. Он уже тогда к ней подкатывал. Но Доминика отказалась, моя маленькая беременная девочка копейки свои считала и на роды откладывала.
Я обязан был ее найти и вернуть себе. Я должен был заботиться о ней и о своем ребенке в ней. Я должен был вкусно ее кормить, водить гулять и возить по морям.
А я упивался своими страданиями, мечтал ее найти и отомстить. Девочке, которая другую мою девочку носила. Сука, как же я себя ненавижу…
Это правда, детдомовских по морям не возили. Я не раз Борисовне предлагал, но она вечно находила причины, чтобы отказаться. Боялись они, вдруг кто-то утонет, это же сразу тюрьма. Не хотели брать на себя ответственность, и теперь я их понимаю. А одну Доминику мне никто бы не дал.
Я себе голову сломал, почему она как зачарованная по воде ходит, смотрит жадно, водит руками. Даже переживать начал, все ли нормально с ней. Когда она ночью на пляж побежала, сразу за ней сорвался. Стоял на берегу, смотрел, как она бродит в воде, а сам и подумать не мог, что Ника просто не умеет плавать.
Правильно, куда мне, я же на всех козырных курортах отметиться успел. На трех океанах, по всем морям, Синдбад, …, мореход…
Иду в дом, темно, мои уже спят. Прохожу в детскую, там всю ночь горит ночник. Прикольный такой, желтый с ушами. То ли заяц, то ли собака, мне все не у кого спросить. У Доминики неудобно, и перед Полинкой позориться не хочется. Дочка меня и без того отсталым считает, я же ни одного мультика не смотрел. Вот теперь наверстываю, мы с ней как «Король Лев» посмотрели, так Тимка и стал Тимоном.
Сначала к дочке подхожу — ничего поделать не могу, это же моя девочка, моя маленькая копия Доминики. Любимая. И мне безраздельно принадлежащая. Она и спит как Доминика спала в детстве — ладошки под щечку подкладывает. Несколько минут любуюсь, а потом к Тимохиной кроватке иду.
Он такой маленький во сне, трогательный. И спит как я — в позе морской звезды, на всю кровать руки-ноги разбросал. Присаживаюсь рядом и глажу белобрысую шевелюру. Волосы у него густые, кудрявые. Наверное, в Нику, у Рубана три волосины на голове.
Пацан ворочается во сне, морщит носик, переворачивается на бок, и я нервно оглядываюсь. А если плакать будет? Он и в самом деле начинает хныкать. Что мне делать, будить Нику? Но я же не безрукий совсем.
Беру Тима на руки, легонько дую на влажный лобик — видел, так Ника делала, когда его успокаивала. Совесть грызет изнутри, точит, как бобер дерево. Осторожно касаюсь губами мягкой щечки. Если уж я отнял мальчишку у родного отца, то просто обязан ему его заменить.
И никаких «мой-не мой». Мой он и все тут. Большаков Тимофей, скоро и документы будут готовы. Если уж такой удод как Рубан смог для Полинки папой Алексом стать, то и я буду для Тимона отцом. Настоящим.
