Это мой первый букет от Тимура, он не дарил мне цветы. Конфеты, одежду, духи покупал, а цветы — никогда. И я даже рада, потому что мне жаль, когда их срезают, они ведь живые. И я когда видела в кино или читала в книгах как девушки выбрасывают букеты неугодных поклонников, никак не могла понять.
Разве мало разбитого сердца, сломанных жизней, зачем еще ломать стебли? И разве цветы в чем-то виноваты?
Присаживаюсь на корточки и глажу шелковые лепестки. Они такие красивые, и букет был очень красивый. Этот день мог стать самым счастливым в моей жизни, но я снова все испортила. Прав был Тимур, когда говорил о детдомовских. А я права в том, что молчу. Такие как Талер не меняются, а значит нужно молчать и дальше.
Собираю розы, сломанные цветы осторожно обрезаю, как будто это раненые живые существа. Ставлю букет в большую вазу в гостиной и иду одеваться.
Платье, купленное Тимуром, заталкиваю на самую дальнюю полку. Он может сам его надеть, если так хочется. Кожа на пальце все еще саднит, напоминая об очередном счастливом замужестве. Достаю обычное платье в горох, в котором гуляю с детьми. Причесываюсь и выхожу на крыльцо, где меня ждет упакованный в костюм и белую рубашку Тимур.
Глава 22
Вылетаю из дома на крыльцо, а сам трясусь от злости как припадочный. На правой руке под кольцом горит безымянный палец, будто я его в раскаленную печь сунул. Чуть кожу не содрал, когда кольцо натягивал. Запоздало холодею — Доминике я колечко с таким же остервенением надевал?
За мной выходит охранник, Артем. Он такой здоровый, что даже мне приходится задирать голову, когда с ним разговариваю.
— Тема, закурить есть?
— Так вы ж не курите!
— Похер. Дай сигарету.
— Оно вам надо, Тимур Демьянович? Бросили, ну и правильно… — бубнит Артем, но я грозно прикрикиваю:
— Тема! — и добавляю уже спокойнее: — Хватит преподавать.
Он протягивает мне сигарету, подносит огонь, но прикурить не получается. Правильно, сколько это я не курю? Сам не помню. Раздраженно сминаю сигарету и выбрасываю в урну.
— Тема, что она там делает?
— Цветочки собирает.
— Чего? — у меня дар речи пропадает. Реально.
— Розы, которые вы ей подарить хотели, собирает и в вазу ставит.
— Точно в вазу? Не в мусорное ведро? — не могу поверить.
— Тимур Демьянович, — Тема нерешительно топчется рядом, и это смотрится очень комично. Хоть мне сейчас и не до смеха. — Вы извините, что влезаю, но вы раз уж собрались предложение делать, так сначала бы цветочки подарили, колечко. А бумажки про развод потом бы Доминике Дмитриевне под нос совали. И то, если бы спросила.
— Как ты сказал? Предложение? — смотрю на него, будто впервые вижу.
— А разве нет? Вы же замуж ее позвать собирались, или я что-то не так понял? — настораживается Артем, а я со стоном обхватываю голову и сажусь прямо на ступеньки.
Дурак. Какой же я идиот. Цветы, кольцо — я мог сделать Доминике предложение. Почему мне это даже в голову не пришло? Кольцо думал уже в консульстве надеть, цветы тоже подарить, когда она женой моей станет. Тема дело говорит, не стоило документами перед ней размахивать.
— Ей это не надо, Артем, ей смотреть на меня тошно, — растираю руками лицо, но Тема не соглашается.
— Как это не надо, такое придумали, Тимур Демьянович! — хмыкает он. — Они любят, когда романтика. Моя вон до сих пор каждое воскресенье видео со свадьбы пересматривает!
— Она жалеет о Рубане. Доминика.
— А оно вам надо было о нем напоминать? Вы еще портрет ее бывшего над столом повесьте, она его вообще никогда не забудет.
Тема прав, прав, и я готов сожрать себя за это.
— А насчет того, что тошно смотреть, это неправда, Тимур Демьянович, вот неправда, — качает головой Артем. — Она с вас глаз иногда не сводит, мне же со стороны видно. Особенно, когда вы с детворой играете, когда с мальчиком ее носитесь. Она прям светится вся! Да вы ребят спросите, если мне не верите.
Все всё, сука, видят, один я нихера не вижу… С досадой чешу затылок.
— Это мой мальчик, Тема, — терпеливо вдалбливаю парню, — запомни, мой. Тимофей Тимурович Большаков. Уясни себе раз и навсегда.
— Я-то уяснил, — согласно кивает Артем, — главное, чтобы Тимофей это знал. И Доминика Дмитриевна.
— Она без пяти минут моя жена, — говорю ворчливо, — и скоро будут готовы документы по усыновлению.
— Вы только не забудьте Доминике Дмитриевне ими под нос потыкать, — замечает Артем, и я удивленно вскидываю голову.
— Ты это к чему сказал?
— А к тому, что вам бы помягче с ней, Тимур Демьянович, — понижает голос Артем. — Если моя чуть что, сразу в слезы, то Доминике вашей тем более поплакать как дурному с горы скатиться.
— Почему ты так решил?
— А потому что она хрупкая очень, хлипкая. Я чихнуть боюсь, когда Доминика Дмитриевна мимо идет, чтобы ее ветром не унесло. Наш сосед, тот дедок худосочный, меня недавно спрашивал, когда приедет ваша жена. Он думал, все трое — ваши дети, Доминику Дмитриевну за старшую сестру принял, а не за маму.
— Я что такой старый? — это меня неприятно задевает.
— Да нет, вы как раз нормальный, — пожимает плечами Артем, который всего лишь на пять лет младше меня, — это она как дите. И потому у нее организация душевная тонкая, понимаете? Я знаю, что говорю, я же ее плавать учу.
Сижу на крыльце и в который раз от себя охреневаю. Тема мою Доминику плавать учит и уже все о ней знает, а я так ничего понять до конца и не могу. Смотрю на часы — скоро ехать на регистрацию. Надо принять душ, одеться — все-таки, я не каждый день женюсь, и как бы я не храбрился, внутри тревожно и волнительно.
Мне тридцать пять лет, я никогда не то, что не был женат, я даже не жил ни с кем. Отношений серьезных не заводил, потому что знал: семья не для меня, это не мое. Но сам не понял, как заимел двоих детей. А через какой-то час-полтора получу в жены девчонку — Тема прав, назвать Доминику женщиной не поворачивается язык, — которую полюбил с того момента, как увидел на сцене актового зала детского дома.
Закрываю глаза и вижу тот день в мельчайших подробностях. Маленькая девочка — она кажется младше своего возраста, потому еще больше похожа на нынешнюю Полинку — с большим белым бантом в темных волосах подходит к Борисовне и от волнения кусает губу. Я сижу в первом ряду, потому что я спонсор и меценат.
«Кем бы ты хотела стать, Доминика?» — спрашивает Борисовна.
«Я хочу выйти замуж за Тима Талера и быть его женой!»
Куда же она делась, та девочка, которая хотела выйти за меня замуж, а теперь с трудом выносит мое присутствие?
Иду под душ, потом надеваю костюм — Доминике я купил красивое платье, пускай мы хоть так будем похожи на счастливую пару. Жду ее на крыльце — водитель уже подогнал машину.
Дети спят, мы постараемся вернуться быстрее, но на подстраховке останется Тема и няня, которую я нанял почасово. Почему малышня обожает огромного как медведь Артема, не знает даже он сам. Но факт остается фактом.
Доминика выходит на крыльцо, и я чувствую себя идиотом в новеньком костюме от Зенья. Она в легком платьице в горошек, оно, конечно, очень милое, но…
— Тебе не понравилось платье, Доминика? — спрашиваю, грызя травинку. Она равнодушно пожимает плечами.
— Я не разворачивала.
Смотрю на руку — кольцо не сняла. Что ж, наверное, надо учиться радоваться даже таким мелочам.
— Ладно, пойдем, — беру ее за локоть и веду к машине.
Она делает слабую попытку вырваться, но я усаживаю ее в салон, обхожу автомобиль и сажусь рядом. В консульстве нас принимают сразу — мои юристы все подготовили, нам осталось только поставить свои подписи.
Расписываюсь первым, передаю ручку Доминике и задерживаю в груди воздух. Бросит в меня ручкой? Пошлет? Попросит политического убежища? Хотя мы же в нашем консульстве, какое убежище?
Она такая трогательная в этом своем простеньком горохе. Берет ручку, медленно выводит витиеватую подпись, и я выдыхаю так шумно, что присутствующие сотрудники консульства удивленно переглядываются.
