– Катюша, ваш Борис совсем совесть потерял, – ворчит Маргарита Павловна, заходя в кухню. – На столе улегся и хвост в тарелку положил. Хотела согнать, шипеть начал. Совсем не слушается.
– Вот паразит. Запру его в переноске, будет знать!
Прихватываю полотенце и иду выгонять непрошенного гостя с праздничного стола. Ему повезло, что стол еще без еды.
– А ну брысь! Разлегся барином, для тебя тут стол поставили!
Смахиваю кота полотенцем. Бориса сдувает в неизвестном направлении.
В сотый раз осматриваю зал на предмет пыли на полках или лишних вещей. Но нет, все чисто. Сама Яна на тридцать три раза с утра все убирала и протирала, попутно читая лекцию Борису о важности чистоты. Все ее умозаключения сводились к тому, что надо произвести впечатление на гостей. Что–то раньше такой чистоплотности за дочкой не замечала. Взрослеет видимо.
Прихватив ленточки связанных в пучок разноцветных воздушных шаров, отвожу подарок Илюшки в угол за диван. Там ему самое место. Шары радостно стукаются маковками в натяжной потолок, разворачиваются веселыми рожицами в разные стороны.
– Катюш, я хотела тебя спросить...
Маргарита Павловна подошла близко и понизила голос, чтобы нас никто не услышал.
– Знаешь, Янкина воспитательница какая–то странная. С какого–то перепугу спрашивала меня про отца нашей егозы. Почему, говорит, Яна записана на девичью фамилию матери. Почему не Игоревна. Но я ей ответила, что это не ее дело, а сама думаю – уж не знакома ли она с Вербиным. Не собирается ли он заявиться к нам?
Оглядываюсь убедиться, что никого рядом нет. Яна даже имени родного отца не знает, не то что фамилии. В свидетельстве у нее отчество как у меня записано – Александровна.
– Игорь? С чего бы? Он сам ни разу не звонил все эти годы и даже не знает где мы живем. Мать его только звонит, когда нужно что–то и все.
– Яна, – останавливаю дочь, когда она снова несется в сторону балкона. – Людмила Николаевна задавала тебе вопросы… на твой взгляд странные?
– Неа, – отмахнулась Янка. – Она только спросила, купила ли ты мне папу, а я ответила, что он сам к нам придет. Бесплатно.
– Мам, а Глеб скоро придет?
В небесно-голубых глазах дочери столько надежды на приход Глеба, что чувствую, если не придет – сама побегу его искать. Странно как мы с Яной обе оказались зависимы от этого мужчины, несмотря на все мои сомнения и противоречия.
– Скоро, – глянув на часы, опять чувствую вибрирующее волнение.
Ладошки потеют. Обмахиваюсь ими, остужая горящие щеки.
Дочь выбегает на балкон. Встает на цыпочки, прилипает носом к стеклу. Ждет.
Любуюсь своей красавицей, пока выдалась свободная минутка.
Нарядная моя девочка. Платье мы с ней вместе выбрали розовое, воздушное. С юбкой–пачкой, с вышивкой стеклярусом по низу и на груди. Волосы в кудри завили, диадему прикрепили, туфельки в цвет подобрали.
– Принцесса! – окрестила Яну Ксюшка.
– Зефирка, – назвала я крутящуюся вокруг себя любимку.
– Зефирная принцесса или принцесса зефирок, – подытожила Маргарита Павловна, тоже заценив наряд малышки.
А та и рада – лыбится широко, да модничает.
– Глеб, Глеб, Глеб... Я только и слышу это имя, – с улыбкой ворчит Маргарита Павловна, тоже не отрывая глаз от ребенка. – Хороший мужчина, да?
– Не знаю, – пожимаю плечами. – Увидим.
– М-м... Янка печенье ему напекла, угощать сегодня будет.
– Серьезно? Сама пекла?
– Сама. Девочке нужен отец. Только не такой как Вербин. Ох, предчувствие у меня какое–то насчет Игорька, – тихо делится со мной женщина, отвлекая от созерцания красавицы. – Не приперся бы.
– Его мать говорила, что он не ходячий и не говорящий. За столько лет улучшений нет, вряд ли сейчас случится чудо.
– И ты ей веришь?
– Она присылает фото, чеки… Я поговорю с воспитательницей. Мне тоже ее поведение кажется странным, хочу выяснить в чем дело.
Маргарита Павловна кивает и берется протирать полотенцем блюдца.
По пути на кухню сворачиваю в ванную, смотрю на себя в зеркало. В глазах страх и ярое нежелание видеть прошлое в настоящем. Ему в моей жизни и жизни моей дочери места нет.
– Катя! Не смей накручивать себя насчет биологического отца дочери. Его столько лет не было в поле видимости и дальше будет то же самое.
Киваю для убедительности отражению.
– Так–то лучше! А теперь, дорогая, подумай о том мужчине, что вот–вот появится на пороге твоего дома. Все, как мечтала Яна. Еще и с собакой.
Одно но! Жирное такое. Глеб – не папа дочке, мне он тоже никто и вообще у него Кира или еще какие недостатки!
– Поэтому, – продолжаю убеждать девушку напротив, – будь готова, Катерина, что завтра, а может уже сегодня вечером, он исчезнет, оставив после себя короткое воспоминание легкого флирта.
И возможно (возможно!) одно разбитое сердце. А то и два.
– Ка–ать, ты в порядке? – Ксюха, заждавшись, тарабанит пальчиками по двери ванной.
– Да–да, иду!
Эх, мне бы умыться ледяной водой, остудить пылающие щеки, но я же красилась сегодня добрых два часа!
Еще раз глянув на себя зеркало, покидаю место уединения. Пора накрывать стол. Семеро (включая кота) одного не ждут.
– Ты как? – кума заглядывает мне в глаза, силясь там что–то увидеть. Еще и ладонь вдруг к моему лбу прикладывает, температуру меряет. Но ее нет, это просто нервное.
– Норм.
– Может это… по валерьяночке? – мигая, указывает кивком в сторону кухни.
– Давай.
Может, хоть тремор исчезнет.
Ксюха по–свойски лезет совсем не в тот шкаф, где хранится успокоительное. Достает два бокала на тонкой ножке и бутылку игристого. Пару движений и легкий чпок, от которого я подпрыгиваю на месте. От кумы моя реакция не скрылась.
– Э–э, мать, прекращай, а то вместо валерьянки щас корвалол достану. Сорокаградусный.
– Я спокойна. Я спокойна, – кладу ладони на столешницу.
– Во–от, умница.
– Ксюха, я боюсь! – тихо истерю, ища спасения в глазах подруги.
– Держи, – она всовывает мне в руки бокал с напитком. С тихим звоном соприкасаемся "лекарством". – Все будет хорошо! Это я тебе как крестная нашей Янки говорю! С днем рождения доченьки!
– С днем рождения!
Вздрагиваю от дверного звонка и чуть не роняю бокал из рук.
21. Катя. Идеальный мужчина
Звонок.
Уверена, что это Глеб. Часы показывают две минуты седьмого. Мужчина пунктуален.
– Пей! – жестко приказывает Макарская и подталкивает мой бокал к губам.
Выпиваю "лекарство" одним залпом. Пузырьки сжимают горло, бьют в нос и куда–то в макушку. Зато прекрасно отвлекли от нервозности.
– Все, иди! – кума отдает новый приказ.
– Мгм, – выдох, вдох. – Как я выгляжу? – провожу онемевшими пальцами по бедрам, поправляя невидимые складки.
– Ты супер!
– Давай! – Ксения трясет передо мной двумя кулачками.
– Даю! Фух!
– Стой!
Макарская торопливо снимает с меня фартук, о котором я благополучно забыла. Ругаясь сквозь зубы, путается с узелком сзади, но недолго.
– Все, теперь иди. И помни – ты красавица! Глеб увидит и в обморок грохнется. А как очнется – сразу женится.
– Ксю! Иди ты открывай! – пячусь в панике после напутствия кумы. – Я не хочу замуж! Я там уже была!
– Мама, там Глеб пришел! – ко мне подбегает возбужденная зефирка и тянет за руку из кухни. – Пойдем встречать! Скорее!
– Идем, идем!
Ни сбежать, ни спрятаться не удастся. Выдохнув, распрямляю плечи и с идеально прямой спиной, заодно практикуя походку от бедра в домашних условиях, иду встречать гостей.
– Открывай скорее! – крутится юлой под ногами дочь.
– Сейчас, сейчас!
"Валерьянка" подействовала мгновенно – перед тем, как крутануть защелку, я даже забыла, что такое робость. Растягиваю губы до ушей и гостеприимно распахиваю дверь перед… огромной коробкой, раскрашенной синими ромашками и перевязанной белой атласной лентой. Из–под нее видны длинные мужские ноги в черных брюках и туфлях.
