до конца.
Зевнув, вдавливаю окурок в снег и иду в казарму. Парни громко ржут, что-то активно обсуждая, спорят, кто лучше отстрелялся. Я после бессонной ночи — так себе. Мог бы и лучше, но так как майор знал причину, сильно дрочить не стал.
— Отбой! — голосит дежурный. — Шолохов на выход!
Парни удивленно и сочувствующе на меня смотрят. Куда еще в такое время могут дернуть? Только «на ковер». Накинув зимний бушлат, поднимаю воротник и легким бегом преодолеваю путь от казармы до офицерского корпуса.
Наш майор с другими командирами отмечают начало выезда. В теплой комнатке отчетливо чувствуется запах спирта. С каменным лицом отчитываюсь о прибытии, получаю трубу и десять минут времени вместе с приказом «не светиться». Ухожу за офицерский блок, в тень корпусов, набираю Стасю.
Мышонок берет трубку практически сразу и тихонечко урчит мне сонное:
— Привет.
— Разбудил?
— Чуть-чуть, — уютно зевает. — Мне сделали какой-то укол, я после него сплю, — вздыхает малыш.
— Как ты? Что это было?
— Все хорошо. Врач сказал, что это стресс либо переутомление. Мне просто надо попить легкое успокоительное и немного отдохнуть.
— Стресс? Это я виноват, да?
— Конечно, — хрипло смеется она. — Я тебе потом расскажу, ладно? Не по телефону. Главное ведь, что все хорошо. Завтра придут еще какие-то анализы, и папа заберет меня домой. В понедельник уже можно возвращаться к занятиям. Я бы пошла и раньше, но ты же знаешь родителей. Они испугались и перестраховываются.
— Правильно делают.
Виснет неловкая пауза. Что-то еще надо сказать, очень личное.
— Захар, — она прерывает тишину первой. — То, что ты мне сказал… — шумно выдыхает в трубку. — Правда?
— Люблю тебя, — отвечаю очень тихо. — Это странно?
— Не знаю, — шепчет она. — Тогда мы оба странные. Потому что я тебя тоже…
— Чшш, — прерываю. — Не надо сейчас. При встрече. Мне надо идти, мышонок. Я эти десять минут себе практически выкупил. Завтра вечером буду звонить уже официально. Скучаю.
— И я…
Стася
Ко мне в палату заходит сначала большой букет цветов, а сразу за ним Август со своими бездонными голубыми глазами. Уверена, что ему про меня рассказала мама. Папа бы не пустил. Мы провинились и этого мне спускать никто не собирается даже потому, что я в больнице.
— Очень красиво, — грустно улыбаюсь Зорину, разглядывая красочный букет.
Мне придется с ним поговорить. Пульс от волнения снова подскакивает. Дышу, как научил врач, пытаясь успокоиться, чтобы не дай Бог, меня тут не оставили еще на несколько дней. Домой сегодня хочу. Несмотря на хорошие условия, это все равно больница, а за окном сегодня солнышко. Мне срочно нужно туда!
— Как ты? — Август ставит стул спинкой вперед, седлает его, устроив предплечья на спинке.
— Спасибо, гораздо лучше. Мама паникует?
— Немного. Клим передает тебе привет. Он тоже хотел приехать, но в итоге уступил эту честь мне.
— Забавный. И ему от меня «привет», — стягиваю с тумбочки пушистика, глажу его по мягкой шерстке, чтобы занять руки.
Сажусь на кровати, смотрю Зорину в глаза. Он закрывает их на несколько секунд. Втягивает ноздрями воздух. Открывает и улыбается. Выглядит это совсем не весело.
— Все нормально, Стась. Ты мне нравишься очень, и я бы хотел попробовать развить это в нечто большее, если бы ты тоже хотела. Но ты ко мне ничего не чувствуешь. Я вчера понял, когда мы целовались. Да и в целом, знаешь, — усмехается Зорин, отворачиваясь к окну и разглядывая, как снег на ветвях деревьев блестит и переливается на солнышке, — когда ты нравишься, это чувствуется. Девушка ведет себя иначе. Ты меня отодвигаешь. Даже когда на поцелуй ответила, между нами была дистанция, хотя о нем ты попросила сама. Я Захару правду сказал. Я бы боролся за тебя, если бы понимал, что хоть немного нужен тебе как мужчина. Мы можем перевести наши отношения в формат дружбы.
— Прости меня, пожалуйста, — виновато опускаю взгляд. — Ты мне тоже нравишься. Но… — делаю глубокий вдох, — я влюблена в другого. Думала, это можно вылечить.
—Забавно выступать в роли лекарства…
— Прости…
— Сказал же, все нормально. Это честно. Твоя открытость и искренность очень подкупают. Таких девочек крайне мало, наверное. На моем пути ты первая. Не устоял. Захотел попробовать окунуться в такие отношения. Но, повторюсь, ничего страшного не произошло. Просто не получилось. Чувство вины в твоих глазах неуместно.
—Ты очень хороший…
— Нет, малыш. Я ни разу не хороший. Ты совсем меня не знаешь. Для тебя я бы мог стать лучше. Ты делаешь людей вокруг себя чище, что ли. Притягиваешь как магнитик и безвозмездно делишься с ними своим внутренним светом. Опасная способность. Надеюсь тот, кому ты отдала свое сердечко, сможет защитить и его, и тебя от всякого шлака.
— Он сможет, — зажимаю зубами нижнюю губу, стиснув пушистика в ладони.
— Если нет, у тебя есть пара братьев Зориных, — хитро щурится Август. — Один из них — профессиональный боксер, ну и я тоже кое-что умею.
— Учту.
Я боялась, что он не поймет. А потом боялась, что спросит кто этот «он», но Август обошел эту тему, уводя разговор в юмор и обсуждение недавно вышедшего нового фильма, всеми силами удерживая именно дружескую дистанцию.
Его выпроводила медсестра.
Чмокнув меня в щеку, Зорин обещал позвонить и ушел, оставив после себя приятный запах парфюма и хорошее настроение с нотками облегчения. Фактически, он взял на себя этот разговор, избавив меня от необходимости оправдываться.
Хороший, даже если сам считает иначе.
К вечеру приходят результаты анализов. Мне делают повторное ЭКГ и выписывают домой.
Родители приезжают вместе. Пока папа лично беседует с врачом, мама помогает собраться, все время поглядывая на цветы.
— Август приезжал?
— Да.
— Молодец какой, — она с удовольствием вдыхает аромат ярких бутонов.
Не говорю ей пока про то, что с Зориным у нас не сложилось. Она — не Август, будет задавать вопросы, ответить на которые я не смогу.
— Готовы? — к нам заходит папа.
Киваем. Он забирает пакет с моими вещами. Мама берет под руку и ведет к выходу.
— Я могу сама, — улыбаюсь ей.
— Что мне, за ребенка подержаться нельзя? Я соскучилась,
