— Где вы получили кинематографическое образование?
Джонатан взял вторую булочку, густо намазал ее сливочным сыром, а сверху положил кусочек копченой лососины.
— У меня его нет. Я юрист. В шестьдесят восьмом окончил Стенфорд.
— Вы снимаете фильмы в свободное время?
— Все время. Я пошел учиться на юриста, чтобы угодить отцу. Он мечтал о том, что я буду работать в его фирме на Беверли-Хиллз. У меня же такого желания никогда не было, меня всегда тянуло в кино. Раньше я прогуливал уроки, чтобы посидеть в темном кинозале. Но я получил степень и сдал госэкзамен, как того хотел отец, — словом, выполнил свои обязательства, если так можно выразиться. Затем я повесил в шкаф костюм-тройку и купил кинокамеру. — Он откусил кусочек булочки, задумчиво пожевал ее, запил кофе и добавил: — С тех пор отец со мной не разговаривает.
Чашка Мики повисла в воздухе.
— Как жаль, — тихо произнесла она.
— Он успокоится, с ним всегда так бывает. Мой старший брат тоже не послушался отца и занялся морским страхованием. Но как только у него появился первенец, новоиспеченный дедушка простил все.
Мики смотрела поверх края чашки, и в ее глазах заиграли искорки:
— Вы именно так собираетесь вернуть его расположение? Завести ребенка?
— Отец всему бы обрадовался — будь то ребенок или мой первый миллион, — широко улыбнувшись, сказал Джонатан. Он молил Бога, чтобы не зазвонил проклятый телефон оперативной связи.
Удивительно, Мики желала того же самого, и это чувство стало для нее неожиданностью. Два года назад, летом шестьдесят девятого, простившись с доктором Новаком, она целиком окунулась в изучение медицины, исключив все остальное.
— Каким врачом вы собираетесь стать?
— Пластическим хирургом.
— Почему?
И Мики рассказала ему о родимом пятне и докторе Крисе Новаке. Она говорила спокойно, а ведь еще два года назад она скорее умерла бы, чем решилась рассказать об этом. Она не успела досказать, как заметила, что Джонатан Арчер хмуро разглядывает ее лицо.
— На какой стороне оно было?
— Угадайте.
Молодой человек встал и подошел к смотровому столу, на котором, болтая ногами, сидела Мики. Он нежно взял ее за подбородок и повернул его сперва в одну сторону, затем в другую. Сначала он смотрел глазами кинооператора, потом глазами обычного мужчины.
— Я вам не верю, — наконец сказал он.
— И тем не менее, это правда. Родимое пятно все еще там. Доктор Новак не удалил его — просто прикрыл. Мне приходится беречься солнечного света, а когда я смущаюсь, краснеет только одна щека.
— Можно посмотреть, как вы это делаете?
— Я не умею краснеть по приказу!
Джонатан чуть приблизился к ней, их ноги соприкоснулись, он все еще держал ее за подбородок.
— Мне бы хотелось заняться с вами любовью, прямо на этом смотровом столе, — тихо произнес он.
У Мики перехватило дыхание, и она поняла, что краснеет.
— Ха! — произнес он, отступая назад. — Вы правы. Покраснела только левая щека.
Мики молчала. Он вернулся к своему стулу, взял булочку и начал есть.
— Значит, вы хотите стать пластическим хирургом и избавить весь мир от уродства?
— Люди не рождаются по заказу и не знают, что из них сделает природа. Если вы родились с приятной внешностью, это не значит…
— Вы так считаете?
— Я хотела сказать, что…
— Доктор Лонг, половина вашего лица снова покраснела.
Мики положила чашку и встала:
— Я ведь не смеялась, когда вы говорили о своей жизни.
Джонатан тут же вскочил на ноги.
— Постойте! Извините! Я дразнил вас. Я не имел в виду ничего плохого. — Он взял ее за руку. — Простите меня. Ну не уходите! Пожалуйста!
Мики подняла глаза на него:
— Джонатан, я никогда не была уродливой. Мало кто из людей уродлив. Но в своем воображении я была именно такой. Родимое пятно выглядело, как солнечный ожог, но поскольку я была уверена, что выгляжу смешной, то и вела себя нелепо. Когда доктор Новак убрал пятно, я стала новой женщиной. В ту ночь родилась новая Мики Лонг — настоящая. Ничто так сильно не изменило меня, как собственное представление о себе. И как раз этому я хочу посвятить свою жизнь — помочь людям с физическими изъянами представить себя в лучшем свете и, следовательно, жить счастливее.
Арчер пристально смотрел на нее, завороженный ее голосом и лицом. Вдруг он сильно пожалел о своем минутном легкомыслии.
— Вы бесподобны, — сказал он наконец.
Оба смотрели друг на друга. Мики почувствовала, как его пальцы крепче сжимают ее руку, и вдруг ощутила сильное физическое влечение, какое испытывала только один раз — два года назад, в руках Криса Новака.
— Вы узнали, как я живу, — тихо сказал Джонатан, — теперь расскажите мне о себе.
— Тут нечего рассказывать.
— У вас есть семья?
— У меня никого нет. Отец бросил нас, когда я была маленькой, а мать умерла два года назад.
— Значит, вы остались одна.
— Да…
На звонок телефона ни он, ни она не отреагировали. А когда прозвучал голос дежурной медсестры: «Извини, Мики, тебе пора на пробу спинного мозга», — оба не отрывали глаз друг от друга.
Наконец Джонатан сдвинулся с места, Мики откашлялась и взглянула на часы:
— Джуди, сейчас иду. Спасибо, что предупредила.
У двери она обернулась:
— Спасибо за завтрак-обед. Все было очень вкусно.
— А что если нам в субботу вечером поужинать?
Мики покачала головой:
— У меня дежурство.
— А когда у вас нет дежурства?
— Когда я на вызове.
— А остальное время?
— Я в постели.
Джонатан вздохнул. Любой другой девушке он сказал бы что-нибудь «остроумное», вроде: «Тогда я присоединюсь к тебе». Но не Мики Лонг. Он был убежден, что она совсем особенная.
— Джонатан, вся моя жизнь — работа. Извините. Каждую неделю тридцать шесть часов в больнице и восемнадцать условно свободных. Но ведь у меня еще занятия в колледже, и многое надо прочитать сверх программы.
— Похоже, нам не везет с самого начала.
— Похоже на то.
— Но разве вы не можете выкроить время? Самую малость?
Мики последний раз взглянула на него и открыла дверь.
— Я попытаюсь.
Рут снова участвовала в соревновании, в новом марафоне. Но на этот раз призом будет не коробка с акварелями, не более высокие оценки и не положение на курсе.
Призом станет ребенок.
Рут заняла мягкое обитое гофрированным велюром кресло в тихом углу Энсинитас-Холла, куда через окно падали лучи октябрьского солнца. На коленях у нее лежали календарь, записная книжка на спирали и карандаш. Рут была занята подсчетом лунных циклов и дат, когда ее отвлекли женские голоса. Девушка подняла голову и увидела группу первокурсниц, которые собирались у камина. И откуда взялась эта порода студенток?
