Люда, поддерживаемая незнакомым Вере мужчиной, опустила голову, не в силах смотреть как мужчины ловко и оперативно засыпают гроб землей.
Вера от усталости качнулась, едва не подвернув ногу, но Артем, стоявший за спиной, сгреб ее в охапку, прижимая к груди.
Пока они с головой ушли в свое горе, переживая самые трудные дни для любого человека — эти несколько дней до похорон, Артем занимался всеми вопросами, касающихся погребения, даже костюм для Гриши купил новый, чтобы тот «ушел как положено». И Вера молчаливо наслаждалась, насколько позволяло раненое сердце, им и то, что он делал. В очередной раз убеждаясь, насколько человек может быть скупым на слова, ухаживания и всю прочую сопутствующую хрень, настолько он может быть Мужчиной, в нужный момент готовый сделать все для своей женщины.
Он практически не разговаривали эти дни — Вера, спокойно воспринимала его приказы, типа «поешь», «выпей», «выйди, подыши» и все в этом духе. А вот Ване приехать не позволил. Да она и звонить не стала, чтобы лишний раз никого не драконить, воспринимая ситуацию как данность.
Клинкова в очередной раз поежилась, проходя мимо завешанного в коридоре зеркала, пока несла грязные тарелки на кухню. Поминальный обед собирали дома и на удивление, пришло много народу. Соседи по подъезду неожиданно признавались, что Гриша был не только алкашом, но и человеком, готовым помочь. Сумки, там донести, дверь подержать, по мелочи конечно, но это все равно открывало его для семьи как нового человека.
Девушка скуксилась, хватаясь за раковину руками, и опустила голову, глотая застилавшие глаза слезы. Пару стопок водки, выпитых за столом почти натощак, кружили голову, и она бы рада была рухнуть на свою кровать, чтобы немного отдохнуть, но в зале гремела посуда, уже довольно шумные разговоры и бабушка, которую нельзя было оставлять без присмотра.
Она слышала, как по коридору раздались шаги, и торопливо шмыгнула носом.
Артем тяжело дышал, стоя за спиной, а потом схватил ее за локоть, отодвинув в сторону, тут же закатывая рукава рубашки.
— Я в комнате форточку открыл, иди, полежи.
Вера присела на табуретку, подпирая щеку кулаком. Артем спокойно, полоскал тарелки, складывая их на уже итак мокрое полотенце на тумбе.
— Тебе, что, не нужно ехать на работу?
— Сегодня за меня поработают другие.
— Ладно. Во всяком случае, я хотела сказать спасибо. За все. Я не знаю, как бы мы справились.
— Пожалуйста. В следующий раз набирай номер внимательнее, когда тебе вдруг понадобится помощь.
— Почему ты ревнуешь? Я за все время не дала тебе ни единого повода…
— Твой звонок разве не был поводом? — он сложил последнюю тарелку в гору чистой посуды, выключил воду и повернулся к девушке, — Мне нет смысла тебе объяснять, если ты сама не понимаешь.
— Я много ошибок сделала в своей жизни, которыми ты меня периодически попрекаешь, но вместо того, чтобы помочь мне их исправить, ты говоришь, что тебе нет смысла мне что-то объяснять. Это неправильно, Артём. В чем действительно нет смысла, так это в дальнейшем обсуждении, в контексте наших отношений.
Вера поднялась со своего места, оставляя Артема в одиночестве, и направилась к бабушке, которая лежала в Гришиной комнате.
Нина Степановна спала на его диване, поджав ноги, и чуть слышно постанывала, как будто в бреду, сжимая в руках бумажную салфетку. Перед диваном стояла та самая, любимая Гришина табуретка, на которой теперь, вместо консервов и пива стоял бокал воды, пузырек с валерьянкой и таблетки от давления.
Бабушка будто высохла за эти несколько дней, щеки впали, глаза ввалились, отчетливее демонстрируя темные синяки от недосыпа, губы ссохлись, а нити морщинок в уголках стали как будто глубже.
Вера присела на край дивана, поглаживая бабушку по руке, сдерживая слезы. Это было мучительно больно видеть, как она страдала. Бабушка убивалась, рыдая днем, а ночью, чуть забывшись ударной дозой успокоительных и снотворного, звала его. Больше всего Вера боялась, что бабушкино сердце не выдержит такой нагрузки, не справится с той болью и тоской, которые ей оставил любимый сын.
Прикрыв Нину Степановну покрывалом, Вера вышла из комнаты, бросив короткий взгляд на зажженную церковную свечку перед портретом дядьки.
Соседи начали потихоньку расходиться, некоторых особо буйных, которые приняли на грудь больше чем положено, пришлось разгонять — Артем с этим неплохо справился, мол, это не гулянка и всем пора отдыхать.
Люда тоже уже была в коматозном состоянии, не то от успокоительных, не то от водки и Вера уложила ее прямо в зале, на диване, отодвинув обеденный стол и накрыв бабушкиным махровым халатом.
Исаев неплохо справлялся с уборкой, и Вера решила, что не будет ему мешать. К тому же ему полезно иногда заняться добрыми делами…
Девушка слышала, как он с кем-то разговаривает по домашнему телефону, относит последнюю посуду на кухню, собирает стол, так, словно он был полноправным хозяином в квартире.
Когда он вошел в комнату, Клинкова стояла возле окна, буравя взглядом белую Ниву возле соседнего подъезда.
— Это Гордеев тогда прислал своих людей. Видишь, машину возле соседнего подъезда, это Витькина машина… Он работает на Гордеева.
Артем молчал, тихо пересекая комнату и подойдя к окну, остановился у Веры за спиной, смотря на улицу.
— Я знаю.
— Давно?
— Давно. Так же как и то, что ты снова с ним виделась.
Вера вздохнула, поворачиваясь к мужчине лицом. Он не смотрел ей в глаза, делая вид, что абсолютно заинтересован в разглядывании детской площадки во дворе.
— И что ты сделал? — Вера, затаив дыхание, ждала от него ответа, неосознанно схватив за рубашку.
— Немного погонял этих шавок…
— А…
— Не трогал я твоего Витьку. Ему досталось, но не от меня.
— Но он, же жив?
Артем перевел на нее внимательный, изучающий взгляд.
— Ставлю полтос на то, что он так не переживал, когда спустил в тебя всю обойму посреди дня. Ты, Вер, не о том думаешь. Снова.
— Он не знал. Он вообще ничего не знал, — тихо оправдывалась девушка, обходя Исаева и ложась на кровать. Виски так пульсировали, что становилось больно и она, прикрыв глаза, положила ладонь на лоб. Почувствовала, как прогнулась кровать под его весом. Лег рядом, уставившись в потолок.
— Знаешь, что меня по-настоящему больше всего пугает? То, что я не знаю, что у тебя в голове. Ты можешь позаботиться о ком угодно, только не о себе. Когда ты нуждалась в мужской помощи, я дал тебе ее. Я дал тебе гораздо больше, а ты все равно все отвергаешь, делая больно тем самым и себе и мне. Почему? Зачем? Это приносит тебе какое-то своеобразное удовольствие? Мне нет. Я не хочу знать о других мужиках, которые присутствуют в твоей жизни, ни Витька этот твой молокосос, ни мой лучший друг, который при каждом удобном случае пускает при виде тебя слюни, ни о ком-либо другом, понимаешь? Я готов был перестрелять всех, правда, а потом подумал, да ты же меня уничтожишь, если с ним что-то случится. Он жив только благодаря тебе, и я даю тебе честное слово — второго шанса не будет, — Артем говорил спокойно, сложив руки на животе.
— Почему ты все это время не мог смириться с тем, что я не чужая, и я не просто так сую нос не в свои дела, как ты говоришь, — Клинкова дерзко фыркнула, открыв глаза и повернув голову к мужчине, — Отношения подразумевают не только секс после ужина и совместные выходы на эти твои тупоголовые тусовки, но и желание узнавать друг друга… Ты не позволял мне даже задать лишнего вопроса иногда.
— Я всего лишь оберегал тебя от того, что могло бы тебя ранить. Блять, ну Вер…
— Зачем ты мне сейчас это все говоришь?
— Потому что видимо, придется сказать, раз по-другому до тебя не доходит, — по интонации она поняла, что он начинает распаляться, а потом неожиданно выдохнул и на некоторое время замолчал, — Ты все время так хотела привязать меня к себе, могу даже предположить, что ситуация с Сахновым четко спланированная тобой акция…
