Вновь перевел взгляд на дорогу и решил попытаться сделать вид, будто ничего особенного не происходит. Не тут-то было! Мелкий начал всхлипывать, потом перешел на рыдания в голос. Я все еще надеялся, что сумею уговорить его успокоиться, не останавливая автомобиль.
— Тебе, наверное, скучно, Никит? Давай я тебе песенку включу? Какие песенки ты любишь? — я ткнул пальцем в кнопку магнитолы, попереключал каналы.
Детских песен в эфире не было. На шансон сын не среагировал, на какой-то эстрадный концерт — тоже. Хуже того! Мальчишка, похоже, задался целью перекричать колонки и стал реветь еще громче, ерзать в своем креслице, пытаясь освободиться от удерживающего его ремня безопасности.
— Никита, осторожно! Сиди тихо! Мы же быстро едем!
Рев в ответ.
— Сынок, ну п… пожалуйста, пы-потерпи!
Никита вдруг громко икнул, потом раздались какие-то странные звуки… я оглянулся, и обнаружил, что ребенка вырвало. По салону растекся кислый запах блевотины…
— А-а-писец! Сын! Тебе пы-плохо?!
Я поспешно снизил скорость, съехал на обочину, выскочил из машины и открыл заднюю дверцу. Сын не ревел. Молчал и икал. На лице у него был написан испуг.
Стыдно признаться, но я был испуган не меньше.
Что с ребенком? Он заболел?!
Как могла Алевтина отпустить его в дорогу, даже не предупредив меня, что мелкий чувствует себя плохо?!
— Никита, ты только не бойся. Сейчас пы-папа поможет! — я бросился отстегивать мелкого от креслица. — Переоденем тебя, все тут вытрем и позвоним маме, спросим, что делать!
Только произнеся эти слова вслух, я осознал, что собрался звонить Тине! Но кто лучше матери сможет понять, что случилось с ребенком? И заодно расспрошу, чем она кормила пацаненка — мог ли он отравиться несвежей едой?
Мне хотелось избавить ребенка от испачканной куртки и штанишек как можно скорее, но сделать это оказалось совсем не просто! Под кнопками на запачканной куртке обнаружилась молния. В пояс джинсов оказался втянут шнурок, завязанный на бантик, который в моих неловких пальцах тут же превратился в тугой узел.
Никита напряженно сопел, икал и молчал, никак мне не помогая.
Наконец, штаны и куртка были сняты. Я бросил их под ноги, в пыль: потом засуну в пакет, а когда доберемся до Москвы — отвезу в химчистку.
На мое счастье, среди запасных вещей нашлись и запасные джинсы, и вторая курточка. Еще с десяток минут я потратил на то, чтобы натянуть их на ребенка. Потом из того же пакета достал влажные салфетки, взялся оттирать ими руки и лицо сына. Одновременно набрал номер Алевтины. Она не ответила ни на первый звонок, ни на второй. Словно вдруг взяла и исчезла! Вот куда она могла подеваться так некстати?!
С третьего раза дозвониться все же удалось.
— Что случилось, Плетнев? — не здороваясь, потребовала ответа Тина.
Никита заерзал, завертел головой, услышав ее голос по громкой связи.
— Никиту вырвало. Он мог чем-нибудь отравиться вчера или сегодня утром? Или, может, заболел?
— Отравиться не мог. Мы с ним все свежее ели. Одно и то же.
— Значит, заболел?
— С утра был здоров.
— Тогда откуда рвота?! — не выдержал, прикрикнул я, возмущенный нарочито спокойным тоном женщины.
Это что — она уже не беспокоится о сыне?! Отдала и тут же перестала думать о его здоровье?
— Он плакал?
— Да. Очень долго и очень громко. — Признавать, что я не смог справиться с детской истерикой, не хотелось, но мне слишком важно было получить хоть какую-то подсказку.
Алевтина жадничать не стала.
— Тогда не удивительно, что Никита докричался до рвоты. С детьми такое случается, Плетнев. Кстати, и температура могла подняться. А тут еще, наверное, и укачало…
— И что мне теперь прикажешь делать?
— Переодень…
— Уже!
— Вынь из машины, возьми на руки и походи по улице. Дай ребенку отдышаться. В идеале — уснуть. Потом уложишь обратно в креслице и сможешь ехать дальше.
— А покормить? Я планировал через час сделать остановку… — я по-прежнему заикался на букве «п» и ничего не мог с этим поделать, от этого нервничал еще больше.
— Покормишь, когда проснется. — Тина предпочла сделать вид, что не замечает моего «пыканья», и в глубине души я даже был ей за этой признателен.
— Значит, к врачу не надо?
— Не думаю. Вот если и вечером будет рвота, тогда точно придется показаться педиатру…
— Ладно. Понял. И спасибо, что объяснила все.
— Я это делаю ради сына, Зиновий. А свои благодарности знаешь, куда можешь себе засунуть?!
— Не надо при сыне… он же слышит.
— Тогда отбой. — По салону разнеслись короткие гудки прерванной связи.
— Мама?.. — Никита снова пару раз оглянулся, убедился, что Алевтины рядом нет и собрался заплакать.
— Нет-нет-нет! Только не надо больше слез, мой хороший! — я схватил его на руки, вынес из машины, начал расхаживать взад-вперед вдоль обочины, пытаясь отвлечь мальчишку.
Прошло не меньше получаса, прежде чем сын немного успокоился и уснул, обессиленно уронив головку мне на плечо. Я тоже чувствовал себя вымотанным до предела. Даже занятия на тренажерах не утомляли так, как получасовая ходьба с четырехлетним ребенком на руках!
Я уложил Никиту на свободную часть заднего сидения. Отстегнул креслице и перенес его вперед, на пассажирское сидение. Потом переложил сына в креслице и взялся оттирать влажными салфетками спинку своего кресла и отмывать коврик. На чистку автомобиля ушло еще полчаса. Никита спал. Я наконец-то опять сел за руль.
«Хоть бы сын поспал часа четыре!» — взмолился мысленно и тут же сообразил, что не знаю, сколько ребенок должен спать днем в норме…
Аррр… как же я не догадался спросить об этом у Алевтины, когда звонил ей? И что — перезванивать снова? А вдруг сына разбужу? И даже в вайбер или в вотсап ей не напишешь: видел я ее старый кнопочный телефон. Какие там к черту мессенджеры!..
* * *
Никита почти оправдал мои ожидания: он проспал около трех часов. Зато его пробуждение было эпичным. Я смотрел на дорогу и пропустил момент, когда ребенок открыл глаза.
— Пи-и-и-сить!
Неожиданный громкий детский вопль заставил меня вздрогнуть. Как я сумел не бросить газ и руль — ума не приложу. Как назло, мы шли по огороженному высокими отбойниками автобану: остановиться было негде. Совсем негде.
— Сейчас-сейчас, сынок! Вот проедем до конца забора…
— А-а-а!.. — под Никитой стала растекаться и впитываться в креслице лужица. Его джинсы промокли даже спереди.
Мальчуган продолжал орать — то ли от испуга, что описался, то ли оттого, что ему стало мокро и некомфортно.
Постойте! Но разве четырехлетние дети писаются?..
— Что ж ты не дотерпел, сын? — огороженный участок автострады, наконец, кончился.
Я поспешно съехал на обочину, остановил джип, выскочил из машины, обежал ее и открыл дверцу со стороны ребенка. Потом понял, что сначала нужно было заглянуть в пакет с запасной одежкой: вдруг переодевать мелкого больше не во что?
Мне повезло: в пакете, собранном предусмотрительной Алевтиной, нашлись еще одни штанишки, а еще — колготки и трусики. Я снова потратил минут пятнадцать на переодевание.
Оставалось решить, как быть с мокрым детским креслом. Сажать Никиту в свежих сухих одежках прямо в лужу? Так он снова промокнет… Оставить его на заднем сидении джипа? — нельзя. Опасно. Я тут его даже пристегнуть не смогу!
А еще… ребенок не ел с утра. Нужно его накормить!
С креслицем вопрос я все же решил: накрыл мокрое сидение пакетом, сверху пристроил сложенный вдвое чехол с сиденья. С кормежкой дела обстояли хуже: Никита есть отказывался. Не соблазнился ни на бутерброд с котлетой, приготовленный Алевтиной, ни на банку какого-то детского йогурта.
Единственное, что мне удалось — это влить в пацаненка несколько глотков воды.
Поводил мелкого за ручку по обочине, чтобы он немного размял ножки. Затем снова усадил в креслице.
