— Нам совсем недалеко уже, Никит! Давай ты потерпишь еще пару часиков? — взглянул на сына с мольбой.
Никита не ответил. Я вспомнил, как упорно он молчал, когда впервые попал в больницу с вывихом плеча. Заговорил только в Москве, когда я пообещал, что отведу его к маме. Неужели все повторяется? Как долго может четырехлетний пацан играть в молчанку?
Оставшиеся два часа пути сын не ревел: он снова уснул. Меня это напрягало даже больше, чем нескончаемый рев. Вдруг ему настолько плохо, что даже плакать нет сил?
Уже на МКАДе Никита проснулся, знакомо икнул… на этот раз я был готов и успел подсунуть ему пакет — тот самый, из-под бутерброда, от которого отказался Никита, и который в результате дожевал я сам.
Ребенка снова вывернуло. На этот раз — водичкой, которой я его напоил. Мне стало совсем жутко. «Его укачало. Его просто укачало», — твердил я себе, сжимая баранку руля похолодевшими пальцами.
Едва добрались до Москвы и поднялись в квартиру дяди Родиона, который все еще лежал в клинике, я поспешил вызвать детскую бригаду скорой помощи.
Укачало — не укачало, а я хочу точно знать, что с ребенком все в порядке!
…Скорая прибыла быстро. Я даже не успел толком распаковать сумки сына. Сам Никита все это время сидел в кресле, куда я его пристроил, забившись в уголок, и таращился на меня огромными темными глазищами — такими же, как у его матери.
— Что ж вы, отец-молодец, не раздели ребенка, не уложили в постель, если думаете, что он заболел? — поинтересовалась врач скорой.
— Только приехали… не успел…
— А, то есть ребенок еще и с дороги? И долго в пути были?
— Часов десять.
— А где мать ребенка? — врач огляделась с недоумением. — Мне бы, наверное, проще было бы с ней пообщаться…
— А матери нет.
— Совсем? Простите, не могла даже предположить… такое несчастье…
Объяснять женщине, что мать Никиты жива, но осталась в другом городе, у меня уже не оставалось сил. И в тот момент мне даже не приходило в голову, что этот вопрос — где мать ребенка — я буду слышать постоянно. Так, словно весь мир ополчился против меня и решил доказать, что отца недостаточно.
Нет, наверное, если бы я растил сына с самого рождения, то к четырем годам научился бы справляться со всеми бытовыми задачами и заморочками, но такого опыта я был лишен. И, пока врач-педиатр ловко стелила постель, раздевала Никиту и укладывала его, чтобы пощупать животик, я стоял и ломал голову над вопросом: где взять няню? И лучше бы прямо сейчас, в девять часов вечера…
— На данный момент признаков того, что ребенок болен и нуждается в стационарном лечении, я не вижу. Рвота, полагаю, была вызвана стрессом и укачиванием. Укладывайте ребенка спать.
— Но он не ел с самого утра! А то, что съел утром — все вытошнил!
— Напоите мальчика кисло-сладким ягодным морсом. Дайте пару печенюшек. До утра ему хватит. Я взяла кровь из пальчика. Будет готов анализ — перезвоню, сообщу результат. Ну и постарайтесь как можно скорее найти профессиональную няню, которая сможет обеспечить ребенку нормальный уход.
Скорая уехала.
Я присел на краешек кровати, в которую педиатр уложила Никиту, перед этим переодев его в пижаму, которую сама же и нашла в чемодане.
— Не думал, сынок, что все так сложно. Натерпелся ты сегодня из-за меня… Сейчас посмотрю, есть ли в пакете морс и печенье для тебя…
Морс нашелся. Печенье — тоже.
Никита охотно выпил весь напиток и сгрыз пару печенюх, после чего обнял любимого слоника и зарылся в одеяло с головой. Время было позднее. Я порадовался, что сын уснул без капризов и слез.
Самому мне было не до сна. До трех ночи я сидел и изучал сайты различных агентств, предоставляющих услуги нянь. Читал отзывы и истории, которые больше пугали, чем вдохновляли. Пустить чужого человека в дом — уже проблема. Доверить ему самое ценное — своего ребенка — сложнее в десять раз!
И все же я только теперь осознал, что мне придется это сделать. Чем скорее — тем лучше.
31. Алевтина
Квартира без Никиты опустела. Как и моя жизнь. Сын был словно стержень, который не позволял ни согнуться, ни сломаться под гнетом житейских проблем. Словно батарейка в часах, не дающая им остановиться.
Теперь же… проблем почему-то меньше не стало, но не было сил и желания барахтаться, бороться, добиваться. Какой смысл во всем в этом, если может прийти вот такой мешок с деньгами, как Зиновий Плетнев, и одним щелчком пальцев лишить тебя самого главного?..
О том, что Зиновий довез Никиту до Москвы, я узнала на следующий день после прощания. Вечером все ждала, думала, Плетнев догадается набрать сам. Мне всего-то и надо было услышать: «Доехали нормально. Никита в порядке». Не дождалась.
Утром набрала сама.
— Здравствуй. Как вы доехали? Как Никита? — обращаться к Плетневу по имени не хотелось, и я просто опустила его, сразу перейдя к вопросам.
— А, Тина… — голос Зиновия звучал так, будто он хотел отмахнуться от меня, как от надоедливой мошки. Вчера, когда была нужна помощь, он со мной так не разговаривал. — Нормально все. Показал Никиту педиатру, сделали анализ крови. Сказали — здоров.
— Как он сам? Как спал? Плачет? Вы с ним гулять ходили? Они обычно с утра в садике гуляют после завтрака…
— Слишком много вопросов, Алевтина. Извини, мне некогда. Постарайся не надоедать, если хочешь, чтобы я вообще отвечал на твои звонки и хоть что-то рассказывал! — Зиновий бросил трубку.
В тот момент у меня просто опустились руки. Впервые в жизни захотелось выпить и забыться. Просто, чтобы избавиться хоть ненадолго от боли и тоски по сыну. Что значит — «не надоедать»? Если я буду звонить пару раз в неделю — это слишком часто или нет?
Требовать от Плетнева я ничего не могла. Лишенная прав, по закону я теперь не имела к своему ребенку никакого отношения. Зиновий мог вообще отказаться разговаривать со мной и отказать мне во встречах с Китенком!
Работу я искать перестала: в Агранске меня удерживало только то, что квартира была оплачена до конца апреля, да и сняться с учета на бирже труда можно было только в последних числах месяца.
Я покорно ездила на какие-то работы с почасовой оплатой, предлагаемые биржей. Продолжала обслуживать не такие уж частые, по сути, заказы на ремонт компьютеров: копила деньги на оплату судебных издержек и на билет до Москвы.
Одновременно понемногу распродавала свое небогатое имущество: два дивана — детский и взрослый, письменный стол, прикроватную тумбу и даже посуду. Прощалась с вещами легко. Забрать их с собой в Москву все равно не получится, а в Агранске мне их оставить некому и негде. Кое-что из книг, одежды и прочей мелочи отвезла в общагу, соседке Катерине, да и другим семьям, с которыми неплохо общалась, пока жила там.
В Москву хотелось рвануть в ближайшие выходные, однако я понимала: потрачусь на проезд до Москвы и обратно сейчас — и мой окончательный переезд в столицу отодвинется еще на пару-тройку недель. Этого я себе позволить не могла.
Впервые в жизни на меня напала бессонница. Из-за недосыпа я стала несобранной и рассеянной. Наверное, по этой причине в последние дни апреля случилась еще одна серьезная неприятность: я потеряла свой мобильный телефон. Скорее всего, он выпал у меня из кармана, когда я ехала в маршрутке с очередного заказа.
Какой-то «добрый» человек подобрал мобильник и присвоил его, вместо того чтобы вернуть водителю. Так я осталась еще и без телефона, но, главное, без всех номеров, которые хранились в его памяти. Теперь я не смогла бы позвонить Плетневу, даже если бы захотела. Единственное, что у меня осталось — это визитка его отца, Родиона Зиновьевича.
«Приеду в Москву — куплю самый дешевый мобильный, возьму новую симку и позвоню. — такое решение показалось мне самым разумным. — Даже если ответит не Родион Зиновьевич, а Зиновий — объясню, что мне пришлось звонить на этот номер».
Недостающую сумму на билет до Москвы и на новый мобильный мне одолжила все та же подруга и бывшая соседка по общежитию, Катерина.
