больничной койке по соседству с Бабулей Фролла, попавшей на вытяжение, я проливала горькие слезы по покинувшей меня прекрасной мечте, а Бабуля Фролла безутешно рыдала, оплакивая погибшего мопса.
Я была серьезно больна. Дым, которого я наглоталась, сильно повредил моим легким, и меня бил такой кашель, что содрогались все внутренности. Я провалялась в больнице несколько недель, мне давали только жидкую овсянку и немного фруктов. Медсестры считали, что это единственная пища, которую я смогу переварить. Я результате я основательно похудела. В один прекрасный день, когда нянечки помогали мне забираться в ванну, я впервые почувствовала себя худой.
Бабуля Фролла, лежавшая на вытяжении рядом со мной, без умолку трещала весь день и почти всю ночь. Задушила бы ее, будь у меня силы.
Список посетителей не отличался разнообразием. Дедуля Фролла только что не переселился в больницу, и дежурные сестры относились к нему как к домашнему животному. Каждый день он приносил Бабуле Фролла очередную розу, но все еще находился в опале из-за эпизода с вдовой Палумбо в ночь пожара. Бабуля явно решила, что он еще долго будет за это расплачиваться.
Несмотря на предостерегающий шепот посетителей, сопровождавшийся отчаянной жестикуляцией и кивками в сторону моей кровати, Бабуля никак не могла успокоиться по поводу Англичанина.
— Куда же он делся? — снова и снова спрашивала она меня. — Не понимаю, почему он не приходит тебя навестить.
Болезнь позволяла мне закрыть глаза и притвориться спящей.
По ночам Бабуле снился мопс. Просыпаясь на рассвете, она громко звала его, отказывалась верить в его смерть и требовала от Дедули, чтобы тот привел песика в больницу. Боясь правдой причинить жене боль, Дедуля зашел в этих фантазиях еще дальше: он стал придумывать про мопса всякие забавные истории, как будто пес все еще жив. Бабуля Фролла с восторгом и слегка приукрашивая пересказывала эти байки посетителям, сидевшим возле ее кровати. Они, разумеется, знали о смерти мопса и о том, что его окоченевший труп до сих пор покоится в урне на углу их улицы. Но они потакали Бабуле и прощали ей эти фантазии.
Мне теперь снились черно-белые сны с вкраплениями серого. Я была так слаба, что меня покинули живые фантазии и мечты, приведшие к пожару и его последствиям. Видения ограничивались серым фоном с черными и белыми полосами. Лица строили мне гримасы. Фигуры прятались в тень. Было трудно дышать: во сне я забывала, как это делается.
Мне хотелось только одного — спать, чтобы не встречаться с реальностью, с одиночеством в серых коридорах моего омертвевшего сознания. Но даже сон и тот ускользал от меня. Я не могла спать ночью, потому что это было единственное время, когда можно поразмышлять, ведь днем в палату постоянно заходили посетители, и мне мешала их непрерывная болтовня.
Все Бабулины постоянные покупатели являлись хотя бы раз в день. Жильцы тоже. Синьор Риволи, извращенец и банковский служащий, приход ил исключительно для того, чтобы взглянуть на меня, когда я почти раздета.
Меня тоже навещали: приходили все без исключения сотрудники библиотеки. Реституто, одноглазый вахтер, преемник Крочифиссо, принес в подарок землянику, виноград и книжку кроссвордов, которые я отродясь не разгадывала. Он попытался расшевелить меня беседой о постоянных читателях, студентах и сплетнях, но мне было неинтересно. Хотелось, чтобы оставили в покое, дали отдохнуть. Позже я узнала, что Реституто замкнул круг, женившись на синьоре Росси, вдове Крочифиссо, и они произвели на свет еще двух bambini, чтобы добавить себе забот.
Библиотекари во главе с Констанцей приходили один или два раза. Сама она явилась из любопытства. Ей хотелось заполучить пищу для сплетен обо мне в библиотеке. Я упорно молчала и прилагала все усилия к тому, чтобы не слышать их болтовни и притворного смеха. Библиотекарши быстро переключились на Бабулю Фролла, и та охотно поделилась интересовавшими их подробностями. Коллеги принялись полушепотом перемывать мне косточки, но даже это меня не обеспокоило. Я лежала молча, не шевелясь, и пыталась представить себе, как это — быть мертвой. Констанца суетливо опекала Дедулю Фролла и даже плюхнулась к нему на колени. Ревнивая Бабуля отвесила ей пощечину, после чего библиотекарши пулей вылетели из палаты и больше не появлялись.
В один прекрасный день, вскоре после того, как я угодила в больницу, навестить меня пришли директор библиотеки и его супруга, утонченная синьора Бандьера. Перед этим она нанесла еженедельный визит в парикмахерскую, и у нее даже хватило времени сделать маникюр. Все в палате не отрывали от нее глаз. Впрочем, на это и было рассчитано.
Signora принесла мне кое-что из своих старых вещей: шелковый шарфик, подпорченный неаккуратной прачкой, нитку искусственного жемчуга со сломанной застежкой, несколько заколочек для волос и флакон дешевых духов — подарок бережливой подруги, которым синьоре не позволила воспользоваться ее утонченность. Я с благодарностью приняла эти дары. Когда чопорная беседа стала совсем уж натянутой, супруги Бандьера удалились с чувством глубокого удовлетворения от исполненного долга.
В больнице я быстро утратила ощущение времени. То есть я понимала, что сейчас должна быть осень, но не знала, который сейчас месяц, день или час. Дни в больнице превратились в непрерывную череду серых рассветов, белых простыней, жидкой овсянки, лекарств, неприятного запаха дезинфицирующих средств, докучливой болтовни Бабули Фролла и неотступного ощущения опустошенности.
Я смотрела на дверь в ожидании Англичанина, хотя прекрасно знала, что он не придет.
Я представляла себе, как однажды он пройдет по палате и его лукавые глаза будут единственным голубым пятном в моем сером мире. Он обнимет меня, и все будет хорошо. Я вернусь к жизни, и мы будем счастливы. Будем жить, смеяться, любить, готовить еду, как в то долгое жаркое лето, еще совсем недавно. Но сердцем я чувствовала, что никогда его не увижу.
Однажды ночью, вскоре после визита четы Бандьера, Бабуля Фролла не разбудила меня, подзывая мопса; она не храпела и не бормотала во сне, а система ремней и шкивов, растягивавшая ее ногу, не гремела и не скрипела при каждом ее движении. В палате стояла непривычная тяжелая тишина.
— Бабуля, как вы себя чувствуете? — прошептала я, и мой голос показался мне ужасно громким.
Ответа не последовало.
— Бабуля!.. Бабуля?…
Я свесила ноги с кровати и коснулась пола. Проверила, держат ли они меня. С той ночи, когда приключился пожар, я никуда не ходила без посторонней помощи и теперь чувствовала себя тряпичной куклой на ватных ногах.
— Бабуля? — снова позвала я, отдергивая белую занавеску между нашими кроватями.
Бабуля
