и на секунду мне показалось, что он, возможно, позовет меня обратно в кровать, возможно, на очередной раунд или, может быть, просто для того, чтобы я уснула рядом с ним. Вместо этого он застонал, наконец подняв взгляд и посмотрев мне в глаза.
– Спокойной ночи, принцесса.
Я думала, что он, возможно, отпустит какое-нибудь непристойное замечание типа: «Тебе лучше уйти, прежде чем я не передумал». Или просунет руку мне между ног и уговорит повторить. Но он этого не сделал. Он натянул на себя одеяло и лег на спину, на подушки, с довольной улыбкой на пухлых губах.
Судорожно вздохнув, я сделала глубокий вдох и собрала свои разбросанные по полу вещи, а потом направилась в свою комнату. Надев майку, я рухнула на кровать.
Если бы только он не был таким бесчеловечно идеальным – мужественным, веселым, умным, мастером готовить фахитас, ошеломительным в постели… перечень можно было продолжить. Его сестра была бы решительно против того, чтобы мы были вместе, и ни один мужчина не стоил того, чтобы я пожертвовала своей старой дружбой. Не говоря уже о том, что наша связь была абсолютно нереальной – он должен был скоро переехать, поступить в ординатуру в больнице черт знает где. Я была уверена, что он не хочет, чтобы подруга его сестры последовала за ним через всю страну лишь потому, что ей оказался по вкусу его член, и томилась от любви именно так, как он предсказывал. Нет, я должна была быть сильнее этого.
И все же…
Когда его не было, я не могла думать ни о чем другом, кроме него. А когда он был дома? Все мое внимание против моей воли было приковано к нему, я отслеживала его перемещения по всему дому. Прислушивалась к каждому звуку, доносящемуся из его комнаты.
Я помнила почти наизусть плейлист легких блюзов на его ноутбуке, знала, что он принимает душ ровно шесть минут. Я предвосхищала его повседневные занятия, как слюнявые собаки Павлова предвосхищали звон колокольчика. В те дни, когда он не работал, он рано вставал и шел в спортзал, потом приходил домой, принимал душ и готовил что-нибудь поесть. Иногда он навещал свою маму или сестру, а по вечерам ему нравилось смотреть новости, время от времени с бокалом красного вина. Я узнала, что он интересуется американской политикой и внимательно следит за фондовым рынком. Я поняла, что он пребывает в состоянии стресса из-за необходимости выбрать специализацию и заняться программами ординатуры.
Я все это знала, и однако, я не знала самого важного из всего – что он чувствует по отношению ко мне. Я жаждала узнать, на какой стадии мы пребываем. Значит ли для него то, что мы переспали, так же много, как для меня?
Я свернулась клубком под одеялом, тупо уставившись в темноту открытыми глазами.
* * *
– Между тобой и Кэнноном ничего не происходит? – спросила Элли, оценивающе разглядывая меня через стол.
Мы наслаждались поздним завтраком в одном из наших любимых местечек неподалеку от дома. И хотя я, возможно, была немного не в себе в присутствии Элли, зная, что скрываю от нее нечто очень важное, я бы никогда в жизни не подумала, что она позвонит мне по этому поводу.
Решив вести себя естественно, я отпила глоток кофе.
– Нет. А что?
– Потому что, если бы это было так, я бы отреклась от вас обоих. – Элли откусила кусочек тако [12], пока я безнадежно ждала, что она скажет дальше. – Ты лучше, чем кто-либо другой, знаешь, как сильно я переживаю за то, чтобы он придерживался того пути к успеху, по которому он идет, – сказала она, промокая рот салфеткой. – Мы начали с нуля, Пейдж. С нуля. А теперь он станет доктором.
Поставив чашку на стол, я вздохнула.
– Я понимаю, Элли, правда, понимаю. Но ты должна понять, что Кэннон – зрелая, ответственная личность. Я убедилась в этом, живя вместе с ним. Он не упустит своего шанса на успех из-за любовной связи.
Элли выпрямилась на стуле.
– Он не упустил бы его, нет, но если появится кто-то, кто будет связывать его, он, возможно, примет другое решение, возможно, не согласится пройти ординатуру в другом штате по престижной программе.
Вероятно, еда у меня в желудке вполне могла превратиться в кислоту с учетом того, как меня вдруг затошнило. Я должна была рассказать правду. Исповедаться в грехах и умолять о прощении. Вместо этого я рвала бумажную салфетку на тонкие полоски, не в силах сохранять спокойствие.
Имело ли вообще значение то, что я скрывала это от нее? Прошлой ночью он сказал мне, что это было в последний раз. Нет, постой-ка. Он намекнул, что, вероятно, это должен быть наш последний раз… это совсем другое дело.
Вопреки тому, что он сказал, что-то мне подсказывало, что это не был конец.
Моя смена в понедельник началась раньше, чем ожидалось. После того как Пейдж посреди ночи прокралась ко мне в комнату, все остальное, что происходило в те выходные, в сравнении с этим померкло. Кроме того, она была собранной, у нее была замечательная карьера, собственное жилье, рассудительность. Для меня было необычно находиться рядом с женщиной, которая сама заботится о себе. Большинство девушек моего возраста все еще пытались решить эту проблему, все еще жили с мамой и папой или искали парня, который заполнил бы эту пустоту. Пейдж была не такой, и это чертовски возбуждало.
По пути в операционную я промчался через залитый светом флуоресцентных ламп коридор, готовый к предстоявшему беспокойному дню. Наутро у нас была назначена операция на открытом сердце. Это должна была быть третья хирургическая операция по шунтированию, на которой я ассистировал, и все были настроены серьезно, осознавая значимость стоявшей перед нами задачи. Конечно, врачи и медсестры были хорошо натренированы, они провели много лет, готовясь к таким моментам, но это не означало, что они относились к ним с меньшей серьезностью, чем они того заслуживали. Я гордился, что был частью их команды, и находился в возбуждении оттого, что однажды буду готов самостоятельно выполнять операции, спасающие человеческие жизни.
– Итак, как у тебя дела с Пейдж? – спросил Питер, тщательно оттирая руки до локтя.
Мы работали в разных сменах, и на днях я не виделся с ним. От веселой, легкомысленной улыбки Питера я мгновенно почувствовал себя непринужденно.
Я подошел к раковине из нержавеющей
