– …Но это же опасно. Баобаб – плохое убежище.
– Да… – Панталеон помолчал. – Плохо не плохо, а все же тембо…
– Может быть, я не похож на заядлого глобтроттера,[46] но я кое-что знаю об Африке. Когда рядом слон, заросли бугенвилеи – лучшее убежище, чем огромный баобаб.
– Да что говорить: тембо и баобаб – большие враги… – Пантелеон опять замолчал.
– Я читал о том, что слоны уродуют эти деревья, не обращая внимания на их размеры. Говорят, что даже слониха может повалить огромный баобаб, а потом стадо не оставит от него ни кусочка за какие-то сутки – это так?
– Да… – согласился Пантелеон. – Но банва не должен бояться. Этот баобаб вечный. Пусть банва поверит мне. Это старый баобаб, у него есть не только мясо – у него есть кости.
Вдруг совсем рядом с ними раздался трубный возглас – Арабелле, которая в страхе даже прижалась к стоящему рядом Пантелеону, показалось, что слон, от которого увел их проводник, привел сюда целое стадо своих собратьев. Щель, через которую они проникли сюда, была уже чем-то прикрыта: видимо, Пантелеон не обманывал Дэна, и это дерево уже не раз использовалось туземцами как спасительное убежище. Немного в стороне от своего лица Арабелла заметила луч света, который проникал сюда через небольшое отверстие – судя по тому, что оно имело правильную круглую форму, его специально просверлили в древесной толще. Она приникла глазом к этому окошку, но тут же отпрянула: прямо напротив нее стоял слон. Помахивая мягкими ушами, он невозмутимо засовывал в рот листья баобаба. Переборов страх, Арабелла снова заглянула в отверстие и увидела рядом с большим слоном маленького, только черного: он норовил залезть под брюхо большому слону, видимо, слонихе, а та, теряя из хобота свежие листья, отталкивала его. Потом она недовольно помотала хоботом, хрюкнула и двинулась прямо на Арабеллу. Та еле сдержалась, чтобы не закричать, и еле слышным от страха голосом позвала Дэна. Подойдя к отверстию и взглянув в него, он подозвал Пантелеона.
– Сейчас тембо попробует повалить баобаб, – невозмутимо подтвердил тот, – но у него не получится. Верьте мне – это особое дерево, оно утратило мягкость и стало вечным. Тембо уйдут, и я покажу вам.
Вскоре он замолчал. Потом они услышали глухие, настойчивые удары по стволу: видимо, слониха в очередной раз испытывала дерево, недоумевая, почему этот лакомый великан не поддается ей – ведь обычно самые огромные баобабы, древесина которых мягка, как внутренность кокоса, легко становятся добычей слонов и съедаются ими целиком, от мякоти до корней.
Слониха еще долго сражалась с деревом, все чаще крича от ярости, но наконец, устав, замолчала. А через некоторое время они увидели, как она, подталкивая впереди себя свое неуклюжее дитя, пошла через густую траву – в ту сторону, откуда пришла. Они дождались, пока треск и хруст стихнут, и тогда Пантелеон подошел к большой щели и отодвинул то, чем она была закрыта. Яркий свет брызнул в дупло и осветил его.
– Смотрите теперь, – торжественно произнес Пантелеон и воздел свои тонкие сухие руки.
Арабелла послушно подняла глаза. То, что она увидела, заставило ее забыть о слонах: над их головами висело сморщенное, высохшее, похожее на мумию тело негра, подвешенное за плечи и щиколотки – вверх от него тянулось множество тонких веревок.
– Этот человек – вор, – спокойно сказал Пантелеон. – Он плохо жил, и колдун запретил переселять его тело в землю. Он сказал, что баобаб сделает из него мумию – и он очистится. И тогда его правнуки смогут устроить ему торжественное погребение. Он висит здесь уже очень долго: я был мальчиком, когда он умер.
Но Арабелла больше не могла находиться в этой гробнице!.. Подавив крик отвращения, она бросилась к щели, чувствуя подступающую к горлу тошноту – и едва успела выбраться из дупла, как ее буквально вывернула наизнанку мучительная рвота.
Дэн уже помог ей прийти в себя, а их проводник так и не появился из дупла. Тогда Дэн заглянул в щель и увидел, что Пантелеон, сидя на корточках, ритмично ударяет ладонями по дереву, шепча какую-то молитву.
Раньше Дэну казалось, что он знает об Африке все, что только может знать европеец, пользуясь всеми возможными письменными и видеоисточниками. Знал он и то, что туземцы подвешивают в специально выдолбленных дуплах внутри баобабов тела тех, кому отказано в почетном погребении. Но увидеть такое не где-то в глухих джунглях, а здесь, всего в нескольких милях от города – это казалось ему невероятным! Еще сегодня утром они, завернувшись в купальные халаты, завтракали на веранде американизированного отеля, а спустя всего лишь несколько часов прятались от слонихи в древесной гробнице! «Господи, и я не один, а зачем-то тащу за собой Арабеллу! Арабеллу, которая заставила меня нести свой злосчастный погребец, даже не подозревая, какими опасностями чревата наша авантюра!»
Его размышления прервал Пантелеон: в последний раз подняв кверху свои розовые ладони, затем он поднес их к лицу и сделал несколько быстрых жестов, будто умываясь. Дэн подумал, что за два дня увидел здесь столько разнообразных жестов, сколько не увидит за всю свою жизнь любой не склонный к путешествиям британец.
Когда Пантелеон вышел на свет, его плоское негритянское лицо светилось блаженством, как покрытое черной эмалью блюдо, висящее на свету.
– Бвана будет отдыхать?
Дэн, увидев, что Арабелла уже переоделась и надела новую сетку, ответил:
– Нет, пойдем дальше. Еще далеко? Пантелеон посмотрел на солнце, мерцавшее в резной бахроме листвы:
– Тембо задержал нас. Еще раз отдохнем. Будем к полудню, – сказал он после минутного раздумья.
И они вернулись на тропинку, идя по смятой слонихой траве.
Пантелеон не рассчитал: они шли медленнее, чем он думал. Одного привала оказалось мало, еще на час их задержала стая собакоголовых бабуинов, которые походным строем пересекли широкую в этом месте дорогу и расположились на небольшой поляне, отделенной от путешественников невысоким кустарником, сплошь усыпанным плодами-коробочками, похожими на каштаны. Пока Арабелла рассматривала их, Дэн фотографировал этих зеленовато-бурых животных, которые выходили на поляну следом за огромным самцом с львиной гривой: вожак уже уселся на траву и стал приминать ее вокруг себя, готовя место для самок, увешанных настоящими гирляндами детенышей.
Одна из самок, шедшая за ним, медленно взгромоздилась на упавшее дерево. В пасти, словно сигару, она держала дикий сельдерей. Усевшись, обезьяна обхватила стебель обеими руками, сняла внешний толстый слой и стала есть сочную сердцевину Проходившая мимо другая самка, с тремя детенышами на спине, тоже увидела растущий сельдерей. Одним рывком она выдернула его из земли, села и начала есть. Дэн сделал несколько удачных кадров, и ему тоже захотелось попробовать звериное лакомство. Но поблизости сельдерея не было, и тогда он, забыв про осторожность, вышел из-за кустов, чтобы сорвать несколько толстых стеблей, росших поблизости от его укрытия.
