— Оки-доки:
Стадия один, это просто для детишек, — поцелуи по-английски (только губами, без языка).
Стадия два — французские поцелуи (с языком).
Стадия три — прикосновение к груди (через одежду).
Стадия четыре — прикосновение к груди (под одеждой) и ниже (через одежду).
Стадия пять, для самых отважных, — засовывание руки в трусики.
Стадия шесть — это, собственно, уже трах.
— Знаешь, мы, по-моему, уже должны переходить к стадии четыре.
— Нет, не должны. И вообще, я еще не закончила. Стадия семь…
— Это, наверно, уже девчачьи извращения, типа секса на учительском столе?
— Нет. Это оральный секс. В то время он занимал почетное последнее место, как самый запретный плод. Но у нас с тобой только второе свидание, так что…
— Но мне уже тридцать семь лет. Может, можно как-то уже ускорить прохождение через стадии? И потом, я устроил твой сад, и мы так много и продуктивно общались, как большие. Нет, я думаю, надо переходить к стадии пять. Мы к этому и так уже в опасной близости. — Его рука обвилась вокруг ее талии.
— Стадия три. Это мое последнее и окончательное предложение. И ниже пояса руки не распускай.
Они поцеловались, и Белла нежно провела пальцами по его спине, как будто надеясь впитать его через это прикосновение. На мгновение его руки задержались у ее груди, почти не касаясь ее. Она почувствовала, как увлажнился ее рот. Мягко прикусив и пососав свою нижнюю губу, она открыла губы навстречу его ищущему рту. Его большой палец мягко ласкал ее грудь, описывая круги вокруг соска. Их руки то и дело сталкивались, поглаживая, исследуя тела друг друга, избегая опасных зон и открывая новые.
«И это называется «не торопиться»», — подумала она и сказала:
— Все равно тебе придется подождать.
— Почему? Ты что, обещала маме не спать с пролетариями?
— Конечно. К тому же на мне не парадно-выходные трусы.
— Ну, это ничего. Ты всегда можешь их снять. Я слышал, без трусов заниматься любовью намного легче. — Он сжал ее в объятиях, снова отпустил и разгладил ее одежду. — Ладно, иди, а то я за себя не отвечаю.
— Ничего, справишься, ты уже большой мальчик.
Засмеявшись, он снова притянул ее к себе, чтобы поцеловать.
— Не заводи меня. — Его губы оторвались от ее рта с громким чмоканьем, как будто их уже было не разъять. — И не забудь позвонить. Ты красотка.
— Это ты красавчик.
— Нет, это ты дважды красотка.
— Знаю, красавчик.
— Спасибо и спокойной ночи.
Она остановилась на пороге.
— Подожди, — сказал он, — я тебя провожу. Так что мы еще, по крайней мере, час можем целоваться по дороге. Должен же я поцеловать тебя на ночь?
— Ну, давай иди. Мне не терпится позвонить Вив и все ей про тебя рассказать.
— О господи! Ты прямо как туристка, которая ждет не дождется, когда же будут готовы ее фотографии.
— Топай. — Она поцеловала его в нос.
— Спокойной ночи, моя лапочка.
— И тебе.
— Последняя попытка: может, все-таки покажешь мне свои застиранные трусы?
— Они не застиранные! Просто немножко…
— Знаю, знаю, у тебя серые, застиранные, растянутые трусы. Мне такие и нравятся!
— Уговорил, — сказала она, выталкивая его потихоньку за калитку, — надену их в следующий раз.
— Черные кружевные тоже подойдут, — зашипел он с той стороны почтового ящика, — или шелковые.
Она наклонилась, чтобы послать ему поцелуй через щель для газет.
— Иди уже. Разговоры о белье через почтовый ящик запрещаются. Тебя выследит соседская дружина.
— Знаешь, я могу вот так ласкать тебя целыми днями, — Уилл медленно водил пальцем ей по ключице, — но с другой стороны…
— М-м-м? — отозвалась она, будто во сне.
— …с другой стороны, я хочу затрахать тебя до смерти, так что снимай трусы.
— Ты просто безнадежный романтик.
Белла расстегнула верхнюю пуговицу его рубашки, и их руки сплелись: каждый пытался раздеть другого первым. Они останавливались для того, чтобы поцеловаться или что-то прошептать друг другу.
— Прекрати целоваться! Я не могу тебе рубашку расстегнуть, — промурлыкала она. — Сколько же здесь пуговиц!
— Это все мой коварный план, чтобы ты разделась первая.
— Ха! Я победила, я победила!
Она сняла с него рубашку. Ее топ тоже расстегнулся, и он медленно снял его, любуясь выемкой между грудей, видимой сквозь шелковый лифчик. Он поднял ей руки над головой, и лифчик легко, словно по маслу, заскользил вверх, но…
— Постой, постой.
— Прости. Я слишком тороплюсь?
— Нет, но лифчик новенький, осторожнее, черт возьми!
— Так ты купила новое белье? Для меня?
— Нет, просто мне и так было нужно обновить гардероб, да и некогда было стирать… — немного замявшись, ответила Белла.
— А-а-га. Так я тебе и поверил. Значит, ты уже давно задумала затащить меня в постель? Так и запишем.
Наклонившись, он поцеловал ее грудь прямо над кружевами бюстгальтера и одной рукой потянулся расстегнуть его застежки. Он притянул ее к себе, что-то мурлыкая низким, горловым голосом. Его теплая грудь крепко прижалась к ее мягким, податливым грудям.
— Господи, я с тобой так волнуюсь, — сказал он. — Только взгляни на мои руки.
— Я тоже.
Он нежно провел рукой по коже ее ноги, пробираясь вверх, дразня ее сквозь кружева. Отодвинув край трусиков, прикоснулся к внутренней стороне бедра, все ближе и ближе. Она порывисто вздохнула и прильнула к нему. Чтобы расстегнуть ремень его джинсов, ей понадобилось увернуться от его поцелуев и сосредоточиться, но ее пальцы были быстрее ее разума.
— Дай я. — Он отодвинулся и запрыгал по полу, стаскивая с себя носки и джинсы.
— А это что? — Белла указала на его трусы-боксеры в черно-белую полоску.
— Мои лучшие трусы. А что, я думаю, они весьма элегантны.
— Ты в них похож на полосатые леденцы Эвертон. Иди-ка сюда.
Он зашаркал к ней, путаясь в штанинах и многозначительно играя бровями.
Белла засмеялась, откинув голову назад.
— Как ты предсказуем. Не за тем иди. Я всего лишь хотела помочь тебе снять это произведение искусства. Ой, а что это у нас тут?
— А ты заметила, что в кино никогда не показывают, как герой надевает презерватив?
— И в книгах не пишут тоже. Непонятно только, почему? — Белла облокотилась на плечо присевшего на край кровати Уилла. — Наверно, считается, что это отвлекает зрителей от главного. И вообще неромантично. — Она провела носом по его шее: — Ну, как ты там, справляешься?
— О черт. Наизнанку. Похоже, вся моя репутация Казановы улетучилась, как дым.
