Сердце колотится от прилива адреналина и дикого страха, как бешеное.
– У нее угроза выкидыша, Глеб, – говорит мой тесть, прожигая меня яростным взглядом. – И последнее, что ей сейчас нужно – стресс, который вызовет твое присутствие. Пожалуйста, будь человеком и уйди. Ей нельзя сейчас переживать еще и из-за тебя. Ксюша не простит тебе, если потеряет этого малыша. Ее, скорее всего, увезут в больницу, и твое присутствие не только ничем не поможет, но еще и усугубит ее состояние. Уходи по-хорошему.
– Я не собираюсь волновать ее! Ксюша моя жена! – не могу сдержать эмоций. – Я нужен ей. Я хочу поддержать ее.
– Не в тех отношениях, в которых вы сейчас находитесь, – жестко отрезвляет меня ее папа. – После каждой встречи с тобой она сама не своя. Дай ей, наконец, хоть немного спокойствия! Ты уже сделал все, что мог.
Его слова тяжелой ношей ложатся на плечи, потому что я понимаю, что он прав. Ксюша так умоляла оставить ее в покое, что новая встреча лишь еще больше разволнует ее, а она и так, наверное, с ума сходит из-за ребенка.
Боже, ребенок! Если с ним что-то случится, Ксюша будет не в себе. Она ведь так одержимо хочет его, что ее даже прогнозы врачей не остановили от идеи родить. Нет, я не могу позволить себе хоть малейший риск.
– Я поеду в больницу за скорой, – твердо говорю тестю. – Ксюша не увидит меня и не узнает, что я рядом, но вы от меня не избавитесь, пока я точно не буду знать, что с ней все в порядке и ей ничего не грозит.
Несколько долгих секунд в меня продолжают метать убивающие взгляды, но в конце концов, лишь махают рукой, мол, черт с тобой.
– Только не попадайся на глаза, – слышу предупреждение, прежде чем обеспокоенный отец скрывается за дверью, оставляя меня стоять на улице.
Ксюша
– Милая, может, это даже к лучшему. В прогрессивных Штатах вообще не сохраняют проблемную беременность. Не кладут на сохранение, а позволяют природе самой распорядиться...
Медленно и заторможенно поворачиваю голову на маму. Расфокусированный взгляд не сразу видит картинку. Белая одиночная палата. Холодильник, телевизор, минеральная вода на тумбочке. Поодаль сидит папа, выглядя потерянным.
– Давай ты поживешь с нами, – подает голос, который с трудом доходит до моего сознания.
– Да-да, конечно, – присоединяется мама, поглаживая меня по руке. – Я тоже хотела это предложить. Завтра уже сможем забрать тебя. Мы за тобой присмотрим...
– Со мной всё в порядке, разве случилось что-то страшное? Я же не инвалид, – говорю и чувствую горечь, отравляющую изнутри и достигающую сердца.
Родители переглядываются и не сговариваясь вздыхают. Вижу, как им трудно подобрать слова. Но я не в силах облегчить им задачу. Они не виноваты, что в жизни их взрослой дочери возник момент, когда им снова приходится позаботиться о ней как о маленьком ребенке. Я не хочу этого, не хочу, чтобы со мной носились как с писаной торбой, говорили на пониженных тонах, боялись затронуть острую тему, осторожничали. Действительно, я не больна, не беспомощна, я могу самостоятельно ходить, есть, обслуживать себя. Нет никакой нужды присматривать за мной.
К тому же их забота не поможет мне справиться с душевной болью. Ничто не поможет. Я потеряла своего малыша. Возможно, мама права. Возможно, природа позаботилась обо всем сама. Уничтожила слабого и нежизнеспособного. Закон выживания видов. Мне не пришлось самой принимать сложное решение о том, чтобы избавиться от плода с патологией.
– Глеб приехал вслед за машиной скорой помощи, – вдруг говорит мама, бросая взгляд в сторону окна. – Он все еще возле больницы.
– Глеб? – вздрагиваю и спрашиваю пересохшими губами. Сердце замедляет темп. – Что он здесь делает? Кто ему позвонил?
– Ксюня, не нервничай, никто в здравом уме не стал бы звонить твоему мужу, он просто оказался возле твоего дома, а когда подъехала скорая, поехал за ней. Я не стала ему ничего объяснять, но думаю...
– Он не уедет, пока ты с ним не поговоришь, – заканчивает фразу папа. – Я уже пытался отправить его домой, но он непрошибаемый.
– Он знает о… – спрашиваю, и отец кивает.
Значит, Глеб в курсе выкидыша.
Мама передергивает плечами.
– Можем вызвать полицию.
– И что мы скажем? – возражает отец. – Что пытаемся прогнать мужа от палаты жены?
– Надо взять судебный запрет на приближение! – продолжает кипятиться мама. – Я позвоню Самсонову...
– Ты уже и так натворила дел, устроив ему темную, Алла, – осекает ее отец, а я перевожу взгляд на маму, но она без смущения вздергивает подбородок.
– Да, я вмешалась. Защищала дочь! Кто меня обвинит?! Это я натравила на Глеба молодчиков, чтобы его избили. У твоей мамы, Ксюня, есть еще связи…
– И нет ума, – злится отец. – Я даже был не в курсе, представляешь, Ксюша? Она провернула это за моей спиной…
В шоке гляжу на мать, не в состоянии поверить и осознать, что она сделала. При этом она даже не видит в этом никакой проблемы и не признает свою вину. Впрочем, это ничего не меняет. Уже ничего не важно.
– Так что? Мне позвонить Самсонову? – спрашивает она прохладно, явно обидевшись на отсутствие моей реакции.
А чего она ждала? Аплодисментов? От избиения Глеба я не получила никакого удовлетворения.
– Мам, не надо, – качаю головой из стороны в сторону, морщась, как от зубной боли. – Он не будет здесь долго. Я думаю, что у него масса дел, на которые он может потратить свое время. Побудет – и уедет. Я не собираюсь с ним разговаривать в любом случае. И вы, пожалуйста, больше не разговаривайте, не тратьте нервы и силы.
– Что ж он никак не отстанет! – бурчит мама, собираясь на выход. – Мы поедем, а ты поспи. Завтра заберем тебя.
– Я поговорю с врачом, чтобы его не пропускали, – обещает папа, целуя меня на прощание в щеку и покидая палату вместе с мамой.
Долго сижу в тишине, прислушиваясь к самой себе. Мне хочется прочувствовать это состояние пустоты в моей утробе, понять, что оно для меня значит. Горе или... Облегчение?
Я хотела этого ребенка, действительно хотела. Но то, что он потенциально болен, что он бы продолжал связывать меня с бывшим мужем, тяготило. Это была ситуация без выбора. Где мои индивидуальные решения не смогли бы ни на что влиять. Я бы не бросила этого малыша, каким бы он ни оказался, сделала бы все от меня зависящее, чтобы он был здоров и счастлив. Однако, в глубине души я знаю, что я так сильно упиралась, чтобы оставить этого ребенка, не только из любви к нему. Я хотела защитить свое право решать что-то важное, которое Глеб у меня отобрал.
Аккуратно встаю с постели, боясь потревожить внутренние органы, но со мной всё в порядке. Наверное, действуют обезболивающие. Я ничего не чувствую, лишь слегка потягивает низ живота, а еще кружится голова – скорее всего, от потери крови.
Но я восстановлюсь, так сказал врач. Я смогу снова иметь детей. Со мной все будет в порядке. Пусть даже сейчас душу рвет в клочья, но у меня даже слез нет, я просто одеревенела. А может, до меня просто еще не дошел ужас ситуации. Кто знает, может быть, меня ждет отсроченный эффект...
Сейчас я просто подхожу к окну. Вглядываюсь в темноту, замечаю на парковке знакомый автомобиль. В салоне горит свет, а на водительском сиденье я вижу Глеба. Он работает на ноутбуке и пока не замечает, что я за ним слежу. Моя ладонь отчего-то ложится на стекло, к горлу подступает ком…
Между нами гораздо больше, чем прозрачное стекло и расстояние. Между нами навсегда пролегло его предательство.
«Почему, Глеб? Почему ты так легко разрушил нашу семью? Почему ты пошел на это? Ты для меня был всем, а я для тебя лишь одной из...
Даже работа зачастую была важнее меня. Мы не выдержали самого первого испытания. Наш брак оказался таким хрупким. Первая трудность – и мы проиграли. А ты... Ты тоже не справился, выбрал агрессию и нападение, вместо того чтобы попробовать решить эту проблему вместе. Мы же были так счастливы, все эти годы даже никогда не ругались серьезно. Я думала, что знаю тебя до самой мельчайшей черточки. А теперь мне кажется, что я не знала тебя вовсе».
