Я долго стою на месте, и наконец, Глеб откладывает ноутбук и выходит из машины. Мне бы сразу отойти от окна, но я почему-то стою и продолжаю на него смотреть. Сердце, покрытое коркой льда, еще больше ею обрастает, становится настоящим айсбергом.
Мне кажется, я больше не способна страдать и плакать из-за этого человека. На смену горю приходит безразличие, атрофированность всех чувств, их смерть. Если долго бить по одному месту, в конце концов наступает шок, и ты перестаешь чувствовать боль.
Я отхожу от кровати и беру телефон. Захожу в черный список и нахожу там номер телефона Глеба. Когда я возвращаюсь к окну, он продолжает стоять на месте, а потом отвечает на мой звонок, с удивлением глядя на меня.
– Ксюша, пусти меня в палату, – слышу его умоляющий голос и вижу, как шевелятся губы. – Нам надо поговорить.
– Нам не надо, – тихо усмехаюсь. – Нас больше нет. Не о чем разговаривать, Глеб. Нас больше ничего не связывает. Ты теперь свободен и можешь отправляться куда угодно. Я так понимаю, таких мест много. Иди к своему ребенку.
– В тебе говорит обида. И я виноват, очень виноват, но я хочу искупить свою вину, все тебе объяснить, начать все сначала. Хочу, чтобы ты поняла, почему я скрывал их...
– И почему же? Что нового ты скажешь? – вздыхаю. – Чем сможешь оправдать свою трусость?
Вижу, как его ладонь сжимает пластик. Что, Глеб, трудно смотреть правде в глаза?
– Можешь называть это трусостью. Я боялся тебя потерять, прекрасно зная, как ты отреагируешь. Я хотел разобраться с этой проблемой!
– Ребенок – это не проблема, Глеб, когда ты это поймешь?
– Черт, я не то хотел сказать!
– Ты снова злишься, – указываю ему на очевидное. – Сколько времени пройдет, прежде чем ты снова начнешь называть меня истеричкой, когда я буду предъявлять тебе оправданные претензии? Мы это все уже проходили.
– Все будет не так, – горячо убеждает меня, а я должна хотя бы нервничать, но во мне больше нет чувств. Ничего нет.
Лишь пустота. Тлен. Наша любовь умерла. Почему Глеб этого не видит? Что он пытается мне доказать?
На время отключаюсь и даже не слушаю его слова, он говорит быстро-быстро, горячась, размахивая руками. Напоминает мне меня, когда я пыталась добиться от него эмоций. Мы поменялись ролями. Тогда он только обвинял, упрекал и нападал. Но я вместо агрессии предпочитаю спокойное равнодушие.
– ...ты сейчас не в себе, – доносятся до меня обрывки фраз. – Ты успокоишься, и мы поговорим.
– Ты не представляешь, насколько я в себе, Глеб. Насколько я четко вижу себя и свое будущее. И тебя в нем нет. Мне не нужен человек, с которым у нас разные жизненные принципы. Который предал меня так, как это сделал ты. И даже не понял, какую сильную боль причинил...
– Я понял, Ксюша, дай нам справиться с этой болью вместе, дай мне доказать, что я раскаиваюсь, – говорит еле слышно, голос прерывается, я вижу, как ему больно, но не испытываю даже удовлетворения и злорадства. Ничего.
И это так сильно меня пугает. Ощущение, будто моя душа убита и осталась только пустая оболочка. Она не может чувствовать и любить. И страшно от того, что этот человек, который довел меня до такого состояния, находится рядом и пытается добраться до меня.
– Уходи, уходи, Глеб, и не возвращайся, никогда! Забудь мой адрес и номер телефона. Не пытайся подобраться ко мне через своих знакомых или моих родных. Ты сказал и сделал слишком много, чтобы иметь право хотя бы разговаривать со мной.
– Я подожду, пока ты остынешь, – снова заводит свою песню, но я не позволяю ему продолжить:
– Если я узнаю, что ты пытаешься подобраться ко мне, я просто уеду в другую страну. Благодаря тебе я знаю, что это очень просто сделать. Но я надеюсь, что у тебя хватит совести не портить мою жизнь. Дай мне жить спокойно. Ты обязан мне, Глеб. Больше нас ничего не связывает.
– Но я люблю тебя, Ксюша, – говорит с надрывом. – Что мне делать с этим? Я не смогу жить без тебя!
– Ты преувеличиваешь мою важность для тебя. Тебе нравилась удобная Ксюша, красивая картинка, которая радовала глаз дома и согревала тело. А теперь я другая. С запросами, с мечтой родить ребенка. Создать семью. А ты не хотел нашего ребенка, да и семья у тебя уже есть. Разве ты не рад теперь, что одной проблемой меньше?
– Не говори глупости, я не рад... Я готов создать семью с тобой.
– Не нужно подвигов, Глеб, со мной всё в порядке. Видишь, стою, разговариваю с тобой. Я жива и здорова.
– Ксюша, не притворяйся, я знаю, что тебе плохо, знаю, что я нужен тебе. Мы все исправим...
– Нет...
– Начнем все сначала...
– Нет, Глеб, прекрати! – ударяю по стеклу.
Дребезжание разносится вокруг, проникает в трубку и эхом возвращается ко мне. Знаю, что Глеб тоже слышит и видит, что я сделала. Он замирает, стиснув челюсти. Смотрит долго-долго, пауза затягивается, секунды перетекают в минуты, пока я безжалостно не рву этот молчаливый крик о прощении последними словами:
– Я не хочу больше ничего от тебя. Ты мне не нужен. Любовь прошла, понимаешь? Ее больше нет.
А потом просто нажимаю на «отбой», отходя от окна. Перед глазами все еще стоит Глеб, его окаменевшая поза, неверие в глазах, смешанное с надеждой. Но я сотру его. Из глаз, из сердца, из жизни. Сотру так, будто и не было. Потому в моей новой жизни ему нет места.
Глава 23
5 месяцев спустя
Глеб
– Здравствуй, Глеб! – пожимает мне руку Анатолий, заходя в кабинет. – Алиса не смогла приехать из-за срочной работы, но будучи отцом, я ведь тоже имею право подписывать документы?
Анатолий вписан в свидетельство о рождении в качестве отца Вовы, но я понятия не имею, есть ли у него право подписи. Обычно этим занималась его жена.
Муж Алисы – мужчина ее возраста, невысокий и коренастый, с тронутыми сединой темными волосами и мягким взглядом. После переезда в Москву он полностью включился во все, что касается Вовы, так что его я видел, пожалуй, еще больше раз, чем вечно занятую Алису и собственно, самого ребенка.
Он оказался человеком жизнерадостным и оптимистичным, довольно свободным в общении, что, если честно, напрягает меня, потому что энергия из него так и хлещет. Мужчина считал нужным посвящать меня в свою личную жизнь, говорить о своих делах, рассказывая, что они с Алисой все-таки решились продать квартиру в родном городе, чтобы купить что-то в Москве, не тратя бешеные деньги на аренду, и перевезли тещу в санаторий с полным содержанием.
В следующий раз он рассказал, что нашел вторую работу, хотя я вообще не был в курсе, есть ли у него даже первая, да меня это и не интересовало. Намеков он совершенно не понимает, так что пришлось проявить грубость и прямо сказать, что мне неинтересна их жизнь и у меня нет времени на дружеские беседы. Как ни странно, хуже относиться он ко мне после этого не стал, все такой же отвратительно счастливый, как обычно, но менее болтливый. И на том спасибо.
– Я без понятия, – признаюсь, отвечая на его вопрос. – Сейчас спрошу у своего юриста, он наверняка знает. Садись.
Набираю номер штатного юриста и быстро получаю ответ, после чего протягиваю документы Анатолию.
– Порядок, можешь подписывать.
Мужчина расписывается и встав, снова жмет мне руку. Наверняка, мой новый помощник Семён предупредил его, что на встречу у нас отведено не больше десяти минут.
– Спасибо тебе, Глеб! За все, – говорит Анатолий. – Скоро мы освободим тебя и от медицинских расходов, тем более что Вове сейчас нужна лишь поддерживающая терапия. Алиса все-таки смогла получить повышение в московском филиале «Югремсити», так что наши возможности стали больше.
Знакомое название компании режет слух. В голове формируется невероятная догадка.
– Алиса работает в «Югремсити»? – спрашиваю у него.
– Ну да. Разве вы не там познакомились? Она мне все рассказала, когда мы начали встречаться. Все-таки мне было интересно, почему отец ее сына не принимает участия в его жизни. Я еще тогда говорил Алисе, что она поступает неправильно, скрывая от тебя правду. Отец имеет право знать о том, что у него есть ребенок.
