тогда он и решил, что будь, что будет. Оттолкнёт, так оттолкнёт, а не оттолкнёт, так пусть всё случится. Аня сама этого хотела, наверное, впервые за четыре года послав ему определённый чёткий сигнал. Тут даже слова были не нужны.
Тихое прерывистое дыхание, когда её голова лежала у него на плече, как много раз до этого, её тонкие пальчики, державшие его под руку, взгляд полный неосознаваемой сдерживаемой похоти. Внутри у неё будто свернулась пружина, требующая отпустить её. И если Аня не решалась этого сделать, он ей поможет.
Ну а если не последует за ним, тогда они просто хорошо проведут вместе время. Как друзья. Если она скажет нет. В любом случае, ему не хотелось и дальше сидеть в компании уже бывших сокурсников и слушать их пьяный трёп или делиться воспоминаниями, будто им не по двадцать два года, а глубоко за шестьдесят.
Как он сказал Ане позже: он там, где и с кем ему хочется быть. Смысл был именно таким.
Он привёл её в одно из своих любимых мест: «Микс клаб» на крыше отеля на Вознесенском. Отсюда открывался прекрасный вид на центр города, и можно было без проблем наслаждаться хорошей музыкой, магией белых ночей и друг другом. Две городские доминанты – Исаакий и шпиль Адмиралтейства придавали террасе особый шарм.
Однако, когда приятели из постоянной тусовки, словно голодные койоты, заинтересовано взглянули на свежее лицо, он тут же пометил территорию. Отвёл Аню в сторонку, приобнял со спины, а потом сделал то, чего хотели они оба. Поцеловал её. И чуть не потерялся сам в этом поцелуе. Она была опьяняюще невинной. Целовалась с искренней отдачей. Её мягкие нежные губы были податливы и ведомы, и Мелёхин вёл с удовольствием и напором.
Пока они поднимались в номер, он задавался извечным вопросом: быть или не быть? Да и нет боролись в нём до самого порога спальни. Но перешагнув, он понял, что обратно уже не повернёт. Тем более, и Аня не собиралась сбегать. Её даже не надо было уговаривать или спрашивать, о чём-либо. Малышка будто приняла твёрдое решение идти до конца.
Её неопытность и искреннее желание доставить удовольствие окончательно снесли ему крышу. Сергей так хотел её, что его даже не смутило, что это было у неё впервые и, наверное, ей было не слишком комфортно, когда он во второй, а затем и в третий раз взял её. Весь свой напор и настойчивость он постарался компенсировать ласками до умопомрачения, пытаясь убрать смущение Ани и понять, как ей больше нравится. В принципе, особых проблем не возникло: ей нравилось всё, она зажигалась и взрывалась без особых усилий. Дрожала и стонала под ним, металась по кровати, словно в лихорадке. Стройными руками и ногами обнимала его, целовала с жаром и страстью, а в её волосы, разметавшиеся по покрывалу, словно тёмное пламя костра, он зарывался лицом, вдыхая их неповторимый аромат, ставший во сто раз ярче и острее от охватившего их возбуждения.
Он брал, а она отдавалась. И заснула под утро, доверчиво прижимаясь к нему.
Он тоже подремал немного, чувствуя, как ему лениво двигать даже пальцем от полученного удовольствия. Но внутри у него крылось какое-то напряжение. Сергей даже не мог дать ему определение, потому что ощущения ещё не оформились в мысль.
Взбодрившись в утреннем душе, он сбегал вниз за завтраком, а возвращаясь в номер с подносом, замедлил шаг.
Чего он, мать его, творил? Вёл себя, как влюблённый идиот. Но ни идиотом, ни влюблённым он не был. К чему весь этот театр? Завтраки в номер, а? Зачем он это делал? Зачем усложнял жизнь им обоим? Ведь продолжения всё равно не будет.
И дружбы их больше не будет. Потому что вчера они осознанно свернули на шоссе под названием «в никуда». Даже он не уверен, что способен сделать вид, что ничего не произошло, и общаться с Аней, как раньше. А она уж… подавно не сможет.
Не проще было бы уйти, как обычно, чем с утра испытывать лишнюю неловкость? Ему не нужны отношения. Он не может ничего ей предложить. Вчера не мог. И сегодня. И завтра не сможет. Она ведь это понимала, но надеяться-то никто не запрещал? А дальше что? Будет смотреть на него огромными глазами верного спаниеля, ожидая, когда он снова протянет руку приласкать её? Ну, да, может быть, они ещё раз повторят как-нибудь, но на этом всё. Мелёхин сомневался, что Аня согласиться на секс время от времени. Поэтому лучше сорвать пластырь сразу. Резко и без колебаний.
Да и вообще ей повезло, что это он у неё был первым. Опытный и умелый, а не какой-то дрожащий от неуверенности девственник или равнодушный мудак, думающий только о своём удовольствии. Как она под ним стонала и извивалась! Хорошо же ей было, он всё сам видел. А так, ну что ей жаловаться? Он ей, вон, какую ночь устроил.
Пока не передумал, Мелёхин опустил поднос с завтраком на пол у двери номера, развернулся и зашагал к выходу.
Да, так будет лучше.
Поедет домой, выспится, наконец, Анька тоже отдохнёт, девочка она неглупая, всё поймёт и без лишних слов. Знает же, какой он.
Потом он позвонит ей. Потом… как-нибудь. Но это не точно.
Сейчас через три…. Да нет, уже даже три с половиной года Мелёхину вспоминать про эту ошибку было, мягко говоря, горько. Тем более, когда он узнал, чем всё в итоге обернулось. Вот что ему стоило остаться с ней, приласкать, объясниться… разбить мечты окончательно? Он не хотел видеть разочарование в её взгляде.
Она бы плакала, наверное, может быть, даже просила передумать, обозвала бы равнодушной сволочью, а потом… возненавидела бы. Закатила истерику? Хотя истерики – не в духе Аркадьевой. В общем-то, произошло бы то, в чём он не хотел участвовать. Поэтому и ушёл.
Но всё могло сложиться иначе: вот он бы вернулся в номер, не сдержался бы, они бы опять занялись сексом, а там… объяснения бы дались ему ещё сложнее. От Аньки ему тогда так снесло голову, что он бы точно не отказался от ещё одного раза, да и собственные чувства Мелёхина напугали.
Нет, с какой стороны не взгляни, всё гадко выходило.
То, что их единственная ночь имела для Ани последствия, это, конечно, его вина. Когда он так прокололся? Может, когда они в третий раз увлеклись друг другом, не сходив в душ?
