— Это другое. Я много лет смотрела на пациентов и ужасалась тому, через что они проходили. Поэтому мысль стать одной из них ужасно пугает.
Мы въезжаем в ее палату, которую более уместно назвать гостиничным номером. Довольно милым и стильным. Назначение в нем выдают только кнопка вызова медсестры и постель на колесиках, чтобы, в случае чего, быстро перевести пациента в реанимацию.
— Ты всего лишь порезалась. Ночь здесь нужна, чтобы успели сделать анализы. Здоровый человек не теряет ведро крови, пытаясь полакомиться ананасиком.
Надя слабо улыбается, пересаживаясь на постель.
— Да, у меня всегда с этим проблемы.
Надо будет отправить на обследование Аврору.
— Спасибо за все, что ты делаешь, Вить. Я чувствую себя абсолютной идиоткой! И еще я не взяла телефон и документы. Там все было залито кровью! Я даже не думала об этом, в ушах стоял жуткий звон! Они записали мои данные со слов, но просили показать документы завтра.
— Хорошо, я заеду и заберу, а кто-то из ребят оставит на посту, утром тебе принесут.
— Спасибо. Я сильно тебе помешала?
— Все в порядке.
— Но ты ведь был не один. Ты прощался с кем-то, я слышала.
— Да, я ужинал с бывшей женой.
Надя задумчиво кивает. Она удивительно беззащитная и хрупкая в больничной одежде. До сих пор сложно поверить в ее присутствие. Кажется, я ее выдумал, сошел с ума. Мозг, привыкший к мысли, что она мертва, с трудом осознает реальность.
— Какая она? Твоя бывшая жена?
Я пожимаю плечами.
— Красивая. Молоденькая. Умная, но пока еще наивная. Добрая, всех любит и всех прощает.
— Прямо как я была когда-то.
— Ну… тогда было другое время. Ты была тепличным цветочком. Ав… кхм… а она — котенок. Умеет царапаться, если сильно достать.
— Кажется, у вас все еще совсем не кончено. Почему ты на ней женился? Как вы познакомились?
— Это был брак по расчету. Ее отец вел со мной бизнес. Ничего особенного.
Я поднимаюсь, чтобы не продолжать этот бессмысленный разговор. Еще надо заехать в отель, вломить Илье, передать кому-нибудь Надины документы. Это займет часа полтора, а значит, о том, чтобы продолжить ужин с Авророй речи уже не идет. Она скорее всего будет спать, когда я вернусь, раз собралась выйти завтра на работу.
— Я ведь тебе не нужна, да? — вдруг спрашивает Надя.
В ее голосе — обреченность и тоска. Мне жаль ее, и остатки старого чувства противно ворочаются внутри.
— Я двадцать лет жила мыслями о тебе. Мечтала, что однажды верну то, что по собственной глупости упустила. Решиться приехать в Россию было, как… как прыжок с моста! В глупой надежде, что получится не разбиться о воду. Так часто бывает, человек ждет чего-то… всю жизнь ждет. Девушки откладывают отношения и секс до тех пор, пока не похудеют. Мужчины откладывают мечты до тех пор, пока не заработают достаточно денег. Старики копят на черный день. А потом оказывается, что похудеть так и не получилось, а молодость ушла. Что деньги не принесли счастья, а мечты уже испарились. Что мифический черный день так и не наступил, а про скопленные и спрятанные деньги никто так и не узнает. И человек стоит, понимая, что большая часть его жизни прошла, а впереди — ни-че-го. Пустота. Никакого смысла. Вот как-то так. Я бросила все, чтобы вернуться к тебе… но ведь тебе это не нужно, так?
Я долго молчу. Смотрю на каштановые кудри, испещренные еще мелкими, но уже заметными морщинами руки Нади. Забавно: я все время думал, что Аврора безумно на нее похожа, но теперь это сходство не такое уж и явное.
— Нет. Прости. Не нужно.
— Спасибо, что не лжешь.
— Надь, это не значит, что я ничего к тебе не чувствую. Если в моей жизни и была любовь, то только к тебе. Другой, наверное, уже не будет. Но прошло двадцать лет, и мы оба изменились. Мы сойдемся и обнаружим, что в юности нас связывали общие мечты, а сейчас — только воспоминания.
— Ты этого не знаешь! И мечты могут быть общими…
— Это вряд ли. Мои мечты давно не имеют ничего общего с романтикой.
— Я просто не знаю, что делать дальше, понимаешь? Я… просто боялась даже думать, что окажусь тебе не нужна.
— Жить. Дальше нужно жить.
Дежа вю. Я уже говорил эти слова ее дочери. Может, в ней у Нади найдется новый смысл. Я, если уж говорить откровенно, хреново на эту роль подхожу.
— У меня есть хоть один шанс? — Она поднимает голову, в ее глазах стоят слезы. — Выждать время, чтобы ты привык? Чтобы вспомнил, как мы любили друг друга? Есть хоть один шанс, что я снова стану частью твоей жизни, Вить?
— Ты всегда будешь частью моей жизни. Если ты хочешь остаться в России, я помогу тебе встать на ноги. Помогу с работой, жильем, документами и всем остальным. Я не позволю тебе жить в клоповнике и питаться дошиком. Ты всегда можешь позвонить мне и попросить что угодно — от врача до мешка свежевыловленных мидий. Но у нас нет будущего. Только прошлое.
— Уходи, пожалуйста. — Надя, закрывая глаза, опускается на постель.
— Отдыхай.
На душе погано. Хотя в какой-то мере легче, потому что я ненавижу подвешенное состояние. Теперь все проще. Надя наверняка меня ненавидит, я и сам испытываю злость. Будь все иначе, будь я упрямее, будь Надя смелее — и все сложилось бы совершенно по-другому. Но так не бывает. Хэппи эндов не случается.
У меня нет будущего. И я не готов пытаться его строить.
Это же стоит сказать и Авроре прежде, чем она узнает, что Надя жива. Вне зависимости от того, дочь она ей или нет.
Я приезжаю в отель, где послушно ждет понурый Илья.
— Виктор Викторович, клянусь, я телефон потерял! Понятия не имею, где, не заметил…
— Я тебе, блядь, деньги за что плачу?! Чтобы ты клювом щелкал? Тебе что, пять лет?! Как можно проебать телефон?! Чем ты тут таким был занят, что не заметил, как похерил трубку?! Иди с глаз моих, чтобы я тебя больше не видел! Пиздец, а не охрана. Какого хрена, если с вами ведешь себя по-человечески, вы начинаете проебывать работу? Мне что, включать сволоту, чтобы вы вспоминали об обязанностях?!
Может, котенок и права, что не доверяет охранникам. Идиотов легко подкупить, но еще легче — обмануть.
Я восстанавливаю ключ-карту от номера Нади и поднимаюсь наверх, чтобы взять ее документы и телефон. Никто, естественно, не убрался, кровь впиталась в светлый ковер. Она действительно сильно порезалась и, пожалуй, хорошо, что врачи оставили ее на ночь. Плохо, что я вывалил на нее все это. Надо было уйти от разговора и дать прийти в себя.
Мобильник валяется тут же, на диване. Документы приходится поискать, но самый очевидный ответ — в сумочке — оказывается верным. Я прихватываю их и пакет из прачечной, в котором доставили вещи после стирки. Не знаю, в чем уехала Надя в больницу, но чистая одежда может понадобиться.
Кажется, все.
Но что-то цепляет. Не могу избавиться от зудящего ощущения внутри, как будто я о чем-то забыл или что-то не сделал. Подобное чувство редко возникает без причины. Я снова прохожу вглубь номера, неспешно обхожу ванную, спальню и гостиную в надежде, что увижу что-то, о чем забыл.
Но комната (за исключением пятен крови) выглядит как обычно.
Вот Надя выходит из спальни, переодевшись после похода в магазин. Вот ставит на стол запотевшую от холода бутылку шампанского. Вот берет нож, он соскальзывает — она отбрасывает его в сторону, в ужасе глядя на то, как кровь течет по руке на белый ковер. Чувствует головокружение и слабость, звонит мне… а потом уезжает со скорой, забыв мобильник и документы.
Вот только банки с ананасами, которую Надя пыталась открыть, нет в номере.
Когда я возвращаюсь, в квартире уже темно и тихо. Аврора спит. Когда глаза привыкают к темноте, я вижу ее очертания через разбитую дверь в спальню. Стараясь двигаться бесшумно, я прохожу в гостиную. На душ уже нет сил, я собираюсь просто упасть на диван и поспать те несколько часов, что остались до начала рабочего дня. Постараюсь уснуть и не думать о Наде, ее вранье, нестыковках и прочих странностях.
