замок. А бесшумно плакать я умела уже много лет.
Быстрый завтрак закончился быстрым же поцелуем в щеку у дверей. Это могло бы быть началом весьма горячей сцены — он в костюме и белоснежной отглаженной рубашке, с тяжелыми золотыми запонками на манжетах и в блестящих ботинках. Я — обнаженная, растрепанная, теплая, готовая на все для него, привстаю на цыпочки, чтобы его руки легли ровно на изгиб спины.
Но стало концом игры.
— Вечером?.. — спросила я.
— Не получится, — покачал головой он.
В отличие от настоящего мужа, Герман не вернется ко мне после работы.
А я не встречу его такая же теплая и разморенная от сна, обнаженная и готовая на все
Квартира оплачена до обеда, я могу еще поспать — но смысл?
За Германом закрылась дверь, и в дом пришла пустота.
Сразу стало понятно, что мы просто притворялись. Жизнью эту квартиру наполняла только наша фантазия. И даже оставшаяся распахнутой дверца шкафа больше не раздражала.
Так что, я собралась и поехала на работу.
Третий этаж торгового центра больше не вызывал у меня никаких эмоций. Герман теперь бывал в головном офисе редко, поэтому я спокойно ходила туда за своим любимым кофе и даже почти не косилась на его банк.
Но не сегодня.
Почему-то именно сегодня щемило сердце при взгляде на прозрачные стены и светлые тона интерьеров. Да так сильно, что я нет-нет, да потирала грудь украдкой, гадая, что за новая напасть.
А потом из распахнутых дверей банка вышел Герман. Обнимая за талию Полину и держа за руку Марусю.
В первую секунду я замерла от неожиданности и чуть не попалась им на глаза. К счастью, Герман как раз наклонился к дочери, чтобы выслушать ее, а Полина обернулась, чтобы помахать подружкам из банка.
А второй секунды мне хватило, чтобы спрятаться за спину большого рыжего парня, стоящего в очереди передо мной.
Тот отнесся с пониманием и даже не стал искать глазами того, от кого я пряталась.
— Какой кофе сегодня для прекрасной леди? — сверкнул белоснежной улыбкой бариста.
— Со вкусом моих слез, — буркнула я.
— Соленую карамель?
Сейчас. К тебе
«Если бы ты пропал, я бы просто сошла с ума».
«Я никуда не пропаду. А если пропадешь ты — найду, где угодно».
Все-таки мы выполнили свои обещания.
Я сошла с ума, а он меня нашел.
И теперь так горько и так сладко утыкаться в него лицом, чувствовать руки на своих плечах, на талии, на бедрах. Устраиваться у него на коленях, сворачиваясь клубочком, молча, глотая слезы, пока он гладит меня по голове.
Этого не может быть. Как он нашел меня в этом крошечном поселке, затерянном в нашей огромной стране — словно иголку в стоге сена?
Не может быть — а значит, я придумала себе это. Сошла с ума и придумала.
Ну и отлично.
Если сумасшествие именно такое — я счастлива.
Пусть что угодно происходит с моим брошенным телом, пока в глубинах своего разума я могу вдыхать запах розмарина и холодного моря и еще чего-то терпкого, присущего только Герману.
— Тина тебя сдала, — отвечает он на незаданный вопрос. — А с размером взятки администрации я так лихо промахнулся, что мне предложили второй ключ от твоего номера.
— Взял?
— Взял.
— Чтобы изнасиловать меня спящую?
— Интересные у тебя фантазии, — Герман трется колючим подбородком о мою щеку и смеется. — Если ты закроешь глаза, можем попробовать. Но ты всегда так стонешь и так жадно требуешь «еще» и «глубже», что будет сложно поверить в изнасилование.
— Сначала побрейся, — ворчу я. — У тебя морда как наждачка, а ты ведь наверняка захочешь…
— Захочу, — кивает Герман. — Уже хочу. Но для этого надо тебя выпустить из рук, а этого я точно не хочу. Пока не придумал, что делать.
— Пока ты думаешь, я так посижу, — бормочу я, все еще тыкаясь в его рубашку носом, как щенок. Мне так нравится его запах — сейчас, когда он с дороги, усталый, давно не бывший в душе, что я уже согласна потерпеть даже раздражение от щетины на щеках и внутренней стороне бедер. Но потом вспоминаю, что завтра суд и…
Ох.
И надо бы выяснить отношения, как это полагается.
Где он был столько времени, зачем приехал, что хочет сказать, что там с Полиной и вообще…
Но не могу. Просто нет душевных сил. Я пытаюсь черпать из этого колодца, чтобы просто задать какой-нибудь вопрос, но ковшик скребет по дну.
Не сейчас.
Сейчас запах, руки, колкая щетина, тепло и слезы.
В суд мы приходим, сплетя пальцы, как подростки, и с трудом выносим то, что нам надо сесть на расстоянии трех метров друг от друга.
Зал маленький и душных, похожий на школьный класс. За учительским столом возвышаются флаги РФ и региональный, портреты президента и губернатора выцветшие и запыленные — издалека там и не разглядеть, кто на них. Может быть, вообще Толстой с Достоевским. Или Менделеев с Ньютоном. Остались от школы, которая когда-то была в этом здании, но давно закрыта за неимением такого количества учащихся. Теперь немногочисленные школьники каждое утро ездят в ближайший крупный город.
Окна открыты нараспашку, но от этого не легче — даже сквозняк здесь пахнет пылью и битумом, он горячий, как ветер в аду.
Процедура быстрая — судье тоже не хочется париться в черном балахоне дольше необходимого. К тому же здесь все давно знакомы друг с другом и в курсе всех обстоятельств.
К моему удивлению, на заседание является не только мать Анюты — маленькая девушка, выглядящая старше своих лет с наспех сооруженным из жидких волос мышиного цвета хвостиком. Но и отец — высоченный детина в майке-алкоголичке и с корявыми, отнюдь не тюремными, впрочем, татуировками.
Явление отца не запланировано, заседание задерживается на полчаса, зато потом летит, как санки под горку — и буквально в течение часа мы уже свободны.
Мать
