Алла Полянская - Найти свой остров

– Ника сейчас ни с кем не в состоянии бороться. – Матвеев в сердцах пнул табурет. – Вы что, не понимаете? Это вы, мать, должны были стать ее опорой, а вы допустили, чтобы дочь столько лет третировали на ваших глазах, и ни разу не защитили ее. А теперь явились сюда и…

– Послушайте, молодой человек, да какое вы…

– Какое я имею право, вы это хотели сказать? Я вам скажу, какое я имею право. Ведь это не вы были рядом с ней, когда вчера нашли с проломленным черепом ее подругу и компаньонку. Это не вы были с ней, когда сюда ворвались трое ублюдков, которых натравила на сестру ваша любимая младшая дочь. Это не вы сидели с ней ночью, вырывая из кошмаров и меняя компрессы. А должны были быть вы, но вместо этого вы пришли сюда, потому что вам больше некуда идти – только к дочери, которую вы и ваше семейство всю жизнь презирали, пинали и не считали за человека. Мне Марек все рассказал – и о том, как вы уговаривали Нику продать квартиру и отдать вам деньги, и о том, как она оплатила лечение отцу и что получила в ответ – и вы меня спрашиваете, по какому праву я вам все это говорю? А по праву друга женщины, которая стала мне близким человеком. Она для многих сестра, друг, родная душа – но не для вас и не для вашего семейства, не так ли?

Женщина опустила голову, по лицу ее катятся слезы. Матвеев понял, что он хватил лишку, но если никто этой даме до сих пор не сказал этих слов, то ей пора все-таки их услышать.

– Мать мне говорила примерно то же самое. До самой смерти она так и не простила мне мою бесхарактерность, но я и правда совершенно не могу сопротивляться Григорию, и…

– И за это в итоге заплатила ваша старшая дочь. Чем же она так не угодила отцу?

– Она просто была на него не похожа. Когда мы поженились, у нас долго не было детей, понимаете, а потом я забеременела – Григория послали на три года в командировку за границу, на Кубу, – он служил тогда во флоте, и правительство обменивалось специалистами. В общем, Ника родилась без него, он вернулся, когда ей уже три года было, она его дичилась, он раздражался… А потом я снова забеременела, и родилась Женечка – похожая на него просто как две капли воды, и он… В общем, Ника для него так и осталась чужой… а я… да, я не могла ее защитить. Моя мать смогла – потом, а я нет. И больше мне не к кому идти, вы правы.

Матвеев вздохнул и опустился на табурет. Ярость прошла, осталось недоумение и опустошенность. Он вырос в счастливой семье, родители его любят, обожают его детей, хотя отец всегда шутил, что Максим ни в мать ни в отца – а в проезжего молодца. И какая разница, на кого похоже твое дитя? Разве это имеет значение? А вот для кого-то, оказывается, имеет.

– Это большое счастье, что она ни на кого из вас не похожа. – Матвеев снова поднимается и смотрит в окно – там падает снег. – Иначе многое было бы по-другому.

Или не было бы вообще. И осиротевшие Димка с Маринкой жались бы друг к другу в их большой квартире. Панфилов бы, конечно, их не бросил, но это все равно не то.

– Нике о поступке Евгении ни слова. – Матвеев достает чистую тарелку. – Ей нельзя волноваться, а потому разговоры только нейтральные. Иначе я обещаю, что вылетите вы отсюда как пробка, хотя и нет у меня никакого права на такие действия, но вас это не спасет.

Матвеев налил в тарелку супа и поднял с пола Буча, вознамерившегося вскарабкаться по его штанине, – Ника права, нужно отучать его от этой привычки, кот растет. Вот даже со вчерашнего дня вроде бы подрос.

– Давай-ка, приятель, молока тебе налью, что ли. Ешьте суп, а то остынет.

Телефон звонит, и он выходит из кухни, оставив мать Ники наедине с ее мыслями и тарелкой супа.

– Добрый день, Максим Николаевич. Рубан беспокоит.

Матвеев секунду соображал, кто такой этот Рубан, потом кивнул, словно собеседник мог его видеть.

– Да, Вадим Сергеевич, слушаю вас.

– Не могу дозвониться до Александра Михайловича, а дело срочное.

Конечно, Панфилов сейчас весь в делах, хоть и оставил вместо себя надежного человека – но бросить все он не может.

– Я могу дать ему трубку.

– Нет, зачем же. Дело такое: мы провели экспертизу вашего внедорожника. Как вам, наверное, уже известно, в левом переднем колесе есть отверстие неизвестного происхождения, что, собственно, и явилось причиной того, что машина перестала слушаться водителя и случилась авария. Вины водителя в этом нет – колесо было пробито пулей на полном ходу.

– И вы нашли пулю?

– То, что от нее осталось. По счастью, машина лежала на грунте в холодной воде, и пуля, попавшая в колесо, не разрушилась так, как если бы машина потерпела аварию на открытом воздухе. Дело в том, что пуля, выпущенная в колесо вашего автомобиля, не совсем обычная. Это ледяная пуля.

– Ледяная? Вы шутите? Как это возможно?

– Все возможно, Максим Николаевич, и есть оружие, стреляющее такими пулями, правда, о нем мало кто знает. Вот из такого оружия было пробито колесо вашей машины. Этот человек – хороший стрелок. Он рассчитал не только траекторию полета пули, но и точно выполнил задачу, выбрав для выстрела единственно возможное место. Мы нашли точку, из которой произвели выстрел, – хотя он ее замаскировал, но не от наших приборов. Это мужчина, судя по размеру ноги и длине шага, ростом около метра девяносто, весом сто – сто десять килограммов. Судя по всему, среднего возраста. В общем, Максим Николаевич, я думаю, у вас неприятности.

Это Матвеев и сам уже понял. Конечно, неприятности. Кто бы сомневался.

Валерия выплыла из темноты прямо в утро. Она не поняла, как оказалась в больнице – то, что это больница, было очевидно – тупая боль в голове давала о себе знать, и Валерия нахмурилась, пытаясь вспомнить… Что? Что-то важное. В памяти всплыла измученная и продрогшая Ника, серый котенок, карабкающийся по джинсам мужчины, смеющийся Иркин голос – мам, теперь я тоже хочу котэ! – почему котэ, что это за слово такое? И все это совершенно не объясняет, как она оказалась здесь и почему так болит голова.

– Ну вот и отлично. – Семеныч заглядывает ей в лицо, проверяет зрачки. – Лера, ты меня узнаешь?

Валерии хочется сказать, что это весьма глупый вопрос, учитывая их давнее знакомство, – но язык сухой и не слушается, кивнуть немыслимо, и она опускает ресницы – да, мол, узнаю.

– Ну и отлично. Вита, напои-ка ее, но осторожно.

Медсестра вставляет Валерии в губы трубочку – вода, такая невыразимо вкусная, льется ей в рот, и она глотает ее с одной мыслью – еще! Только бы не закончилась! Но вода льется тихонько, и вскоре Лерка понимает, что уже может жить дальше.

– Как…

– Ирина? – Семеныч опускается на стул рядом с кроватью. – Вот, цветы тебе принесла, видала, какой букетище? Живет у Ники, вместе с Мареком растят кота, все в порядке.