Внутри что-то такое появляется, растет, чему и названия-то нет. У меня, по крайней мере.
Обнимаю его в ответ, что-то шепчу успокаивающее, что-то о том, что не надо бояться, и куда я могу деться, и отчетливо понимаю, что, в самом деле, никуда не денусь… Как можно куда-то уйти, когда так держат?
— Да отпусти ты уже ее, мелкий, — врывается в наш тандем веселый голос Каза, — она мокрая вся, пусть переоденется сходит…
Ванька, опомнившись, отпускает меня, отступает, и Каз, хмыкнув весело, добавляет:
— Или пусть не переодевается… Пусть так ходит…
Я моргаю удивленно, только теперь осознавая, что мокрая же полностью, а из одежды на мне только футболка свободная, которую нашла в шкафу, в гостевой комнате, и джинсы. Белье постирано и сохнет с ночи… Я как-то не предполагала, что буду плавать…
И сейчас моя невеликая однерочка, которая вполне пристойно смотрелась под плотной хэбешной тканью, очень непристойно выглядит в мокрой футболке. И волосы торчат… И все торчит, мать его!
Торопливо обхватываю себя, скрывая внезапно появившуюся грудь. Вот как так? Всегда считала, что там нечего смотреть совершенно! И белье любила спортивное, просто майки плотные, удобные для длительного ношения под формой…
А тут, в самый неподходящий момент грудь решила напомнить о своем сущестовании! И торчит! Жуть какая…
В полной тишине, наступившей за нахальным замечанием Каза и моей неловкой попыткой прикрыться, по очереди смотрю на всех мужчин.
И невольно краснею.
Потому что слишком внимательный взгляд у Ара, тоже выскочившего из бассейна и сейчас стоящего неподалеку, смешливые и наглые глаза у Каза, рассматривающего меня в упор.
И слишком близко стоит Хазаров. Он, конечно, грудь вряд ли видит, я же спиной к нему повернулась… Но почему-то именно его темное, мрачное присутствие больше всего давит, так, что дрожь по коже идет…
— Аня, ты замерзла вся, — нет, Ваньку надо учить молчать, все же! Эта детская непосредственность… — Мураши по коже!
— Да… — киваю я, сильнее обхватывая себя крест-накрест, — я пойду переоденусь…
Торопливо делаю шаг, и икру продирает острой болью!
Вскрикиваю, поскальзываюсь… И опять попадаю в крепкие руки Хазарова. Машинально хватаюсь за шею, удивляясь тому, что это уже, вроде как, привычно…
— Аня! — пищит взволнованно Ванька, и я, морщась от боли, торопливо успокаиваю:
— Судорога, Вань… Сейчас, надо размять…
— Я помогу!
— Не надо, — неожиданно подает голос Хазаров, — я сам. А вы, — тут он вскидывает взгляд на понимающе скалящихся друзей и напряженно смотрящего на меня Ваньку, — потише тут…
— Нет, я помогу, — упрямится Ванька, но Каз перехватывает его поперек туловища и тащит прочь, приговаривая:
— Да там твоя помощь не требуется, парень… Пошли, постреляем… Тут есть стрельбище, в курсе? С настоящими винтовками…
— Нет! — возражает Ванька, возмущенно дергая ногами и извиваясь в тяжелых лапах Каза, — Ане больно, ей помощь надо…
— Ане помогут, ты все равно ничего не сделаешь…
— Нет!
— Бл… Нянька, скажи ему!
Он разворачивается прямо с висящим под мышкой Ванькой, и я, мучительно улыбаясь, подтверждаю:
— Вань, я правда в порядке… Сейчас сама пойду… Если что, мне помогут. Просто полежать надо… Судорога же…
Ванька хмуро смотрит на меня, переводит предупреждающий взгляд на отца, потом опять на меня и говорит сурово:
— Если что, зови сразу.
— Конечно, Вань…
— Да ничего с твоей нянькой не сделают, — смеется Каз, опять разворачиваясь и топая в сторону кустов, за которыми, судя по всему, еще какая-то площадка, спортивная, может, — массаж только… И все… Чего разволновался? И вообще, ты сегодня уже знатно накосячил, не лезь под горячую руку…
— Я же не знал, что она плавать не умеет! — вопит обиженно Ванька, но уже не брыкается, — а там винтовки настоящие?
— А то!
Ар подхватывает полотенце со стула, кивает Хазарову:
— Помощь не требуется, как я понимаю?
— Нет, — тяжело роняет Хазаров, и я тут же торопливо подтверждаю:
— Да, уже все прошло… Я сама… Отпустите, пожалуйста…
Но Хазаров просто разворачивается и идет в сторону дома.
Я немного дергаюсь, ощущая, что судорога и в самом деле прошла:
— Пожалуйста… Я могу сама идти… И вообще… Вам же неудобно…
Из-за плеча Хазарова ловлю веселый взгляд Ара, медленно вытирающего грудь полотенцем, отворачиваюсь, не желая замечать, сколько в этом взгляде понимания…
Чего они все? Выдумывают?
— Пожалуйста… — опять прошу отпустить, но Хазаров словно не слышит, идет спокойно вперед…
И только когда в третий раз повторяю просьбу, роняет тихо:
— Не дергайся.
Глава 42
— Не дергайся.
Это таким тоном сказано, что тянет подчиниться. Не то, чтоб тянет, просто по-другому не выходит.
Замираю, испуганно таращась на смуглое, каменное лицо. Хазаров держит крепко, и сходу посещает ощущение ловушки. Поймал и отпустит, только если сам захочет…
Боже, какой бред в башке…
Это от недосыпа все и стресса…
Облизываю губы, пробую еще раз:
— Я вполне могу сама…
Вообще никакой реакции. Абсолютно.
Прикидываю, что будет, если начну сейчас всерьез биться в его руках, пытаясь выбраться… И легкая истерика накрывает от водевильности ситуации. Бред, какой бред… Это точно не про меня все…
Потому просто покоряюсь и позволяю мужчине проявлять свою маскулинность. Ну хочет он на руках меня тащить, пусть тащит… Может, для него это обычное дело.
В конце концов, я проявила себя на редкость тупой овечкой, сначала попытавшись самоубиться в мелководном бассейне, а затем картинно упасть в присутствии троих мужиков. Словно напрашиваясь на помощь и защиту.
И попробуй теперь объясни, что вообще ничего подобного, и я не такая… Ага… Только вслух такое бы не ляпнуть, боже…
Хазаров держит путь в выделенную мне комнату, там легко кладет на кровать…
Я планирую спокойно сесть и поблагодарить за помощь, но Хазаров не торопится подниматься. Он упирает кулаки по обе стороны от моей головы, становится коленом на край кровати, нависает лицом к лицу.
И я пугаюсь, наконец-то.
Да так сильно, что дышать не могу!
Тревожно смотрю в его темное скуластое лицо, даже не делая попытки спросить, а что сейчас вообще происходит?
Потому что происходит явно что-то не совсем обычное…
Если бы так сделал Каз или любой другой мужик, я бы точно знала, как действовать. В конце концов, удар коленом по яйцам и пальцем в глаз еще никому не показался приятным…
Но здесь явно что-то другое…
По Хазарову вообще не понять, что именно он планирует сделать. И, несмотря на неоднозначную, опасную позицию, совсем нет уверенности, что продолжение будет… Таким, как придумалось только что в моем воспаленном мозгу.
На пару мгновений пролетают в голове картинки, что Хазаров сейчас наклонится ниже и поцелует… И что мне делать? Что? Бороться? Отвечать? Почему-то оба пути кажутся вполне реальными, хотя буквально сегодня ночью я бы даже не задумалась. И боролась. А сейчас все как-то странно и сложно.
Смотрю в его темные глаза, совершенно непроницаемые, и ощущаю себя… Не добычей даже, нет! Экспонатом. Он изучает меня, неторопливо, внимательно… Холодно.
Словно диковинную зверюшку, от которой непонятно, чего ждать: укусит, приластится? А если сделать вот так, какая реакция будет? А если вот эдак?
Сравнение это обижает и вытаскивает из ступора.
Энтомолог, блин!
Изучает он мои реакции!
— Я бы хотела… — начинаю говорить, твердо глядя в его глаза, — переодеться.
Он смотрит, дергает углом губ едва заметно… Что, не та реакция? А чего ждал, исследователь? Что проявлю активность, брошусь целовать? Или начну жертву строить, типа бери меня, так уж и быть? А, может, бороться? Орать? Что?
Наверно, что-то такое в моих глазах проскальзывает, какое-то выражение он умудряется считать, хотя я и стараюсь не позволить этого, злая и раздраженная, потому что Хазаров поднимает руку и неторопливо ведет тыльной стороной ладони по скуле, чуть задевает губы… Усиливает воздействие? Не так себя веду, как ожидается?
