раз крепко обнял меня.
Я знала, что это не продлится долго. Одно дело играть и притворяться перед младшим братом своей лучшей подруги, но совсем другое дело находиться с ним в настоящей любовной связи. Но я также знала, что больше не хочу притворяться.
Раздавшийся среди ночи телефонный звонок испугал нас обоих. К этому моменту я уже знала, что Кэннон спит с мобильным телефоном у кровати, и, поскольку он ставил на нем будильник, звук всегда был включен громко.
Когда я проснулась, он что-то кричал в телефон.
– Нет. Нет, твою мать! – взревел он и стукнул кулаком по матрацу. – Просто дыши. Я сейчас приеду.
– Кэннон? – Я села на кровати, сердце у меня билось со скоростью миллион раз в минуту. – Кто это был?
– Мама, – проворчал он еще охрипшим после сна голосом. – Мой отчим умер.
* * *
Смерть Боба стала большим ударом для всей семьи. Как и следовало ожидать, мать Кэннона была почти безутешна, а Элли держалась ненамного лучше. Все те годы, которые их мать прожила с Бобом, он был ее надежной опорой. Он заботился обо всем, что было необходимо Сюзанне, обеспечивая ей красивый дом, комфортабельную жизнь и, самое главное, любовь и стабильность. Теперь она лишилась всего этого, и было больно смотреть на Кэннона и Элли, которым пришлось столкнуться с новыми проблемами своей матери.
Боб был евреем, поэтому после официальной траурной церемонии в синагоге мы вернулись в дом, чтобы подготовиться к шиве – семидневному трауру, – что означало, что все зеркала в доме должны быть завешены, а свет приглушен, вместо него должны были гореть свечи. Приехала сестра Боба, чтобы проинструктировать Сюзанну, поскольку никто со стороны семьи Рот не был евреем и они не знали надлежащих правил.
Я сидела у кухонного островка, по глоточку отхлебывая пиво из бутылки. Я даже не любила пиво, но мы с Элли скрылись на кухне, и это было все, что имелось в наличии. В гостиной был накрыт стол с фуршетом и парой бутылок вина, но я не хотела оставлять Элли, и у меня определенно не было желания вступать в очередной долгий разговор с родственниками Боба.
У Боба во сне произошел сильный сердечный приступ. Он всегда храпел, и Сюзанна заметила, что этой ночью он спал необычно тихо. И, вместо того чтобы насладиться тишиной и крепко выспаться, она, по ее словам, мгновенно поняла – что-то случилось. Было немного за полночь, когда она поняла, что ее муж не дышит. Она позвонила 911 и, пока ждала приезда «Скорой помощи», позвонила сыну, который скоро должен был стать врачом. Тот сразу же бросился к ней.
Сделав еще один большой глоток из бутылки, я ободряюще похлопала Элли по плечу.
– Все будет хорошо, Элли. Все должно быть хорошо, верно?
Она всхлипнула и слегка кивнула.
– Да. Будет. Просто я беспокоюсь о Кэнноне.
Кэнноне? Какое отношение он имел ко всему этому?
– Что ты имеешь в виду? – Я ожидала, что она будет тревожиться за свою маму. Или что ей ужасно жаль Боба.
Элли заправила за ухо прядь окрашенных в каштановый цвет волос.
– Кэннон с детства заботился о маме. Но когда она встретила Боба и вышла за него замуж, Кэннон наконец смог стать просто Кэнноном – обычным школьником, сконцентрированным на своих собственных целях и устремлениях.
Я нахмурилась, зная, что на самом деле это не так. Я была совершенно уверена, что генеральный план Кэннона на жизнь всегда включал в себя заботу о матери, независимо от того, рядом с ней Боб или нет. Это было одной из причин того, что он выбрал карьерный путь, который обеспечил бы ему финансовую стабильность, чтобы он мог помогать ей; именно таким был Кэннон. Но я не собиралась спорить с Элли. За последние двое суток вся их семья достаточно настрадалась.
Именно в этот момент Кэннону понадобилось войти в кухню. Он выглядел усталым. Под глазами залегли темные круги, а выражение лица было угрюмым. Однако, несмотря ни на что, он выглядел сильным, мужественным и красивым.
С тех пор как он среди ночи покинул мою постель, он оставался здесь, в доме своей матери и Боба. Теперь это был дом только его матери. В глубине души я тревожилась, не решит ли он к ней переехать. Дорога отсюда до больницы занимала сорок пять минут, а не десять минут, как от моего дома, но я понимала, что, если бы она нуждалась в нем, Кэннон не стал бы колебаться. Он собрал бы чемоданы и пожелал мне всего хорошего, и это стало бы концом моей жизни с квартирантом и запретных свиданий. Если бы он ушел, это убило бы меня, и я была еще не готова столкнуться с этим лицом к лицу.
Мне было любопытно узнать, как он держится, и, хотя во время событий последних двух дней я видела его, я не провела с ним ни минуты наедине, не перекинулась с ним и дюжиной слов. Я не знала, что он ощущает и что думает.
– Выпей с нами пива, – сказала Элли, хлопая ладонью по табурету рядом с собой.
Взяв из холодильника бутылку пива, Кэннон открутил крышку и опустился на табурет.
Несколько минут мы сидели молча, держа в руках по бутылке, не зная, что сказать, чтобы заполнить пустоту. Жизнь изменилась мгновенно, и эта суровая реальность опустилась на всех нас тяжелым грузом.
Сюзанна просунула голову в кухонную дверь. У нее было отекшее лицо и опухшие глаза, но теперь из них, по крайней мере, не текли слезы. Она пыталась держать себя в руках.
– Эй, ребята, могу я попросить вас помочь Фрицу, дяде Боба? Его машина застряла на лужайке перед домом.
Я вскинула брови. Я уже встречалась с дядей Фрицем. Ему было девяносто семь лет, и я была совершенно уверена, что ему нечего делать за рулем.
Кэннон вскочил с места, но Элли похлопала его по плечу, вынудив сесть обратно.
– Сиди. Выпей. Я займусь этим.
Я сочувственно улыбнулась Элли, глядя, как она выходит вслед за матерью из кухни. Я бросила взгляд на Кэннона, думая, что бы сказать. Когда Элли больше не сидела между нами, мы вдруг почувствовали себя слишком близкими, слишком незащищенными. Как будто всякий, кто вошел бы сюда, окинув нас взглядом, понял бы, что за прошедшие несколько недель мы успели переспать. Такой вещественной и осязаемой казалась связь
