Феликс устроился справа от меня, а Лукас слева. Я обняла их и погладила по спине. Феликс изогнулся, скользнул вниз и принес «Голодную гусеницу». Он протянул книжку мне обеими руками. Я покачала головой:
— Не сегодня, Феликс. Папа… — я запнулась и замолчала, искала опору. То, что я должна сказать своим детям. То, что поможет им справиться с будущим горем.
— Папа… — Лукас хихикнул, — наш папа?
— Да, твой папа.
Феликс взял Бланки[9] и снова прижался ко мне: теплый, удивительно тяжелый для своего роста.
— Папа очень вас любил, — сказала я и прижала их к себе покрепче, — и он всегда будет с вами. Но я боюсь, что с ним что-то случилось… — Я поперхнулась, но изо всех сил старалась не останавливаться. — Он очень сильно заболел, его сердце не могло биться, и он умер. Он ушел от нас и больше не вернется.
Лукас разрыдался:
— Он обещал прийти на футбол.
Я испытала невыносимое чувство тяжести и поражения.
— Лукас, папа не сможет прийти на футбол. — Я взяла его маленькую руку и погладила. — Он обязательно пришел бы, если бы мог.
— Куда он ушел? — Лукас уже захлебывался от рыданий.
— Он ушел на небо. Он, наверное, видит нас и думает о нас все время. Я буду заботиться о вас, и мы будем вместе. И мы будем думать о нем, правда, ребята?
Феликс вывернулся из моих объятий и подошел к окну.
— Непослушный папа, — сказал он сердито.
— Папа не шалил, — сказала я Феликсу. — Он ничего не мог поделать.
— Непослушный, озорной, — повторил Феликс. Потом он сказал, — смотри, там Тигр сидит на улице.
— Вернись, Феликс.
Но он покачал головой и продолжал упрямо стоять у окна. Лукас вздохнул и посмотрел на меня.
— Значит, нам нужен новый папа, чтобы водить машину?
Феликс забрался в мою постель и разбудил меня.
— Мамочка, где папа?
Было шесть часов и я только забылась тяжелым сном, но его вопрос мгновенно заставил меня проснуться. С трудом шевеля губами я пробормотала:
— Ты помнишь, Феликс, мы говорили об этом вчера? Папа ушел туда, где ему хорошо и спокойно.
Голос у моего уха был тревожен и настойчив:
— Ты тоже уйдешь?
Я взяла его на руки и мы сплелись в один узел под пуховым одеялом.
— Нет, я не уйду.
— Обещаешь? — Феликс закинул на меня ногу и прижался головой к моей груди.
Лежа в этих невинных грустных объятиях, я представляла реку ДНК, которая текла через меня в него. Он был Натаном, он был мной. Я никогда прежде не подыскивала слова так тщательно и заботливо:
— Я ни за что не уйду, Феликс. Я буду с вами обоими, чтобы заботиться о вас.
Руки Феликса ослабели:
— А непослушный папа ушел.
У Натана не было выбора. Он не хотел уходить. Любое из этих утверждений было верно. Тем не менее, даже ребенок мог понять, как безнадежно и неуверенно они звучали, и долгом матери было убедить своих детей, что они находятся в безопасности. Через некоторое время Феликс расслабился. Его тело отяжелело, а дыхание стало ровным. Я лежала, обхватив его руками и слушала умножающиеся звуки дня, понимая, что пора вставать и продолжать жить дальше.
Мы с мальчиками оделись вместе.
— Держу пари, я одену свои брюки раньше, чем вы оденете носки, — я бросила им красную и синюю пары.
— Я быстрее, — крикнул Лукас, и потащил с себя пижаму. У негго спине шариковой ручкой был нарисован кот.
— Чем вы оба вчера занимались?
За завтраком я сказала:
— Если съедите всю кашу, получите на ужин мороженое и еще одну сказку перед сном.
Вот так, с помощью обещаний и игр мы прошли через утро и завтрак. Это было в обычае: игры, увертки, хитрости помогали нам прожить день. Потом Ева повела их в школу, а я убрала со стола и привела в порядок кухню. Я вдова, думала я, вытирая воду вокруг раковины.
Когда я пошла наверх, чтобы застелить постели, стукнула крышка почтового ящика на двери. Заслонка была поднята и чей-то глаз заглядывал в дом. Я узнала его и открыла дверь.
— У нас работает звонок, — сказала я наклонившейся Поппи.
— Минти, — Поппи быстро выпрямилась. — Я не была уверена, что мне надо приезжать, но меня прислала мама. Нам надо поговорить.
Одетая с головы до ног в черное, с красными больными глазами, она выглядела хрупкой и опустошенной. Жалость к ней с Сэмом, жалость к моим мальчикам, жалость к себе самой захлестнула меня.
— Я не знаю, что сказать, Поппи, кроме того, что мне очень жаль.
— Извини, — она пыталась подобрать слова. — Я не видела его на прошлой неделе, как обычно. Я отменила, потому что… ну, потому… что была занята. — Она поморщилась. — Как жестока бывает судьба, или что там вместо нее…
— Да, это так.
Ричард припарковал свой автомобиль и присоединился к нам. Он был в офисном костюме. Он подошел и быстро обнял меня.
— Минти, с тобой все в порядке?
— Вам лучше войти, — я отошла в сторону.
Ричард положил руку на талию Поппи и повел ее в дом. Взгляд Поппи упал на пальто Натана, висевшее на вешалке, и она, как вкопанная, остановилась около него.
— Это его. О, папа…
Ричард отбуксировал Поппи от вешалки в кухню.
— Поппи не очень хорошо себя чувствует, с тех пор, как услышала эту новость. — Он опустил ее на стул и отвел волосы со лба.
— Не удивительно.
Он повернулся ко мне.
— Я надеюсь, о тебе есть кому позаботиться, Минти?
Словно холодная рука сжала мне горло. Единственный человек, который заботился обо мне, сейчас был мертв.
— Ева и соседи были очень добры ко мне.
Рассеяный взгляд Поппи беспокойно блуждал по кухне.
— Здесь все изменится, все будет уже не так, — она посмотрела на Ричарда. — Сегодня утром все казалось таким прекрасным. Тогда я еще не знала. Ты сможешь остаться здесь? Тебе не придется продавать дом?
— Я не знаю. Мне надо будет это выяснить. Я еще не способна во все вникнуть.
— Я сожалею, — сказала Поппи. — Это было глупо с моей стороны. Бесчуственно. — Тонкое запястье только подчеркивало ее хрупкость, когда она поднесла руку ко лбу. — Я уверена, что папа позаботился… — последовала крошечная пауза, — … обо всех.
В последние годы я иногда думала, что мы с Поппи сможем как-то, не поднимая историю с Роуз, стать друзьями. Дружба наших семей сулила ей все выгоды, которыми она могла воспользоваться в решающий момент. Мне уже казалось, мы могли достигнуть понимания, на которое нельзя было надеяться еще несколько лет назад. Теперь это стало невозможным.
— Где мальчики? Как они? Я не могу не думать о них. По крайней мере… они еще маленькие. Может быть, в их возрасте легче перенести потерю. Может, они не чувствуют… совсем… как мы, я имею ввиду.
