— Дети хотят, чтобы он был здесь, — упрямо повторила я. — Я хочу, чтобы он был здесь, в Лондоне.
Зрачки Поппи так расширились, что я подумала, сейчас она упадет в обморок.
— Ты никогда не думала ни о ком, кроме себя.
Ребенок вскрикнул, Пейдж проигнорировала его и ринулась в бой за меня:
— Как жена Натана, Минти имеет право решать, где он будет похоронен. Я уверена, когда вы обдумаете это, вы согласитесь. — Это был спокойный разумный голос, которым она вела переговоры в дни, когда управляла целой командой финансистов…
Я полностью сосредоточилась на том, чтобы не заплакать. Я лучше умерла бы, чем обнаружила свою вину и стыд. И слабость.
Черная юбка Поппи закрутилась вокруг ее ног, когда она повернулась к Ричарду:
— Это бесполезно.
Через голову своей жены Ричард послал мне взгляд, давая понять, что он сам разберется с Поппи.
— Ричард, — сказала я, — я понимаю, как ей сейчас тяжело.
— Неудивительно, — медленно сказала Поппи, — что сердце папы не выдержало. Это ты его довела.
— Это возмутительно, — сказала Пейдж.
— Я забуду, что ты сказала, Поппи. — Я добавила, обращаясь к Ричарду. — Но вы должны уйти.
Они оставили после себя пустоту и горечь, высказав все, что думали. Пейдж прижала ребенка к груди и сделала несколько оборотов вокруг себя. «Вальс помогает после эпизиотомии, Минти». Потом она заварила еще один чайник чая. Она обхватила кружку пальцами и поцеловала меня. Я смотрела на ребенка, его крошечное личико, с еще не до конца разгладившимися морщинками.
— Помнишь, что я говорила про положение второй жены? Вот наглядный пример.
— Нет, — сказала Пейдж. — Все совсем не так.
Она со стоном села и выпрямила спину.
— Извини, что я вмешалась. Я тебе все звонила и звонила, Минти. А ты не отвечала.
Я потерла лицо пальцами.
— Было так много звонков. Я уже не справлялась с ними.
— Поэтому я пришла помочь.
— Это хорошо, Пейдж.
— Как ты себя чувствуешь?
— У меня муж умер.
— Это не так уж плохо, — вырвалось у нее. — Ох, извини. Непростительно так говорить.
Вот так я и сидела на кухне, раскачиваясь в истерическом смехе отнепростительной шутки Пейдж. Чарли срыгнул струйку молока, и она вытерла ему рот.
— Выставляю моего мужа на торги, — сказала она. — Есть предложения?
Доставили копию отчета о вскрытии тела. Сидя за кухонным столом, я расшифровывала его слово за словом, продираясь сквозь медицинскую терминологию, описывающую состояние мозга, легких, сердца Натана.
Егог мозг был великолепен. Я могла бы сказать это. Любой дурак (включая Роджера) понимал это. Нервные импульсы этого мозга молниеносно и безошибочно передавали свои сообщения от синапса к синапсу. Одним их этих сообщений было: «Я должен обеспечивать семью». Другим: «Позвольте мне работать».
Легкие Натана? Для человека в его возрасте в отличном состоянии.
Артерии? Они были ахиллесовой пятой Натана, если можно так выразиться. Сколько раз я видела его тело? Сотни раз. Он был человеком, который прекрасно выглядел для своего возраста (штамп, сильно отличающийся по значению, когда речь заходила не о женщинах, а о мужчинах). Он отлично выглядел в своей старой виней рубашке дома или на пляже, с волосами, взлохмаченными ветром. В своем любимом сером костюме он выглядел энергичным и решительным. Тем не менее, так случилось, что под кожей и мускулами этого прекрасного тела пролегали артерии и вены, таившие в себе предательские сгустки.
Однако, размышляя над отчетом, я ясно видела, что мы сами становимся виновниками своей смерти. Мозг и легкие Натана принадлежали успешному и честному человеку. Но осадок его тайной скорби сгустился в его артериях и убил его.
Я оставила отчет на кухонном столе, открыла дверь и вышла на яркий свет.
Это началось весной. В начале нашего романа, во время одной из встреч в моей квартире во время обеденного перерыва Натан подарил мне валентинку. Она была большой, с вульгарным сердцем из красного атласа в центре — своеобразная ирония. Внутри он написал: «Весной все мысли обращаются к любви…». «Любовь, — мечтательно произнес он, подперев голову локтем. — Я хотел бы описать это чувство влюбленного мужчины». Другой рукой он легко провел вверх и вниз по моему плечу. «Я забыл, как оно совершенно».
Пора было возвращаться в офис «Вистемакс», там назревал очередной производственный кризис. Пока я незаконно целовала ее мужа, Роуз перехватывала бутерброд за своим столом.
— Прости меня, — палец Натана замер у меня на груди. — Я немного заржавел в этом отношении.
— Конечно, — теперь, когда мы закончили с сексом, мне нетерпелось вернуться в офис, чтобы посмотреть, что происходит.
Он откинулся на подушку.
— Ты спасла меня, Минти. Вернула мне чувство цели.
— Ты когда-нибудь говорил нечто подобное Роуз?
Он слегка поморщился:
— Тебе легко говорить, ты не была замужем.
— Попробуй сделать это хоть раз.
— Эти слова будут похоронены под ежедневной рутиной. Он поднял руку и начал загибать пальцы: Счета. Поездки на работу и с работы. Бесконечные разговоры о детях. О хозяйстве.
Я обиделась за Роуз. Это было моим долгом, по крайней мере.
— Она родила тебе детей, ведет домашнее хозяйство, согревает твою постель и наверняка сортирует твои носки. Делает все, чтобы твоя жизнь была комфортной.
— Не могу это отрицать, — Натан притянул меня к себе и поцеловал. Его губы были ленивыми и горячими после вспышки страсти.
Если бы он, когда я стала его женой, купил бутылку хорошего шампанского и украл один час времени, чтобы провести его с Роуз? Если бы он опустил ее на бело-голубое покрывало, целуя ее голые плечи, а потом приподнялся на локте, чтобы поболтать? Признался бы он своей бывшей жене: «Мы с Минти говорим только о счетах. О хозяйстве, но ты, Роуз, дала мне любовь, более совершенную, чем можно представить»?
Я хочу, хочу, сказал Натан тогда, над красным атласным сердцем, чтобы ты любила меня, потому, что это сделает меня счастливым.
Газон был весь истоптан и изрыт, здесь мальчики искали червяков под травой. Очень скоро мне предстоит подумать, как косить его, я этого никогда не делала. Это было делом Натана. Футбольный мяч лежал у двери и я взяла его. Хлопья засохшей грязи посыпались у меня сквозь пальцы.
Я была голодна, но еда вызывала во мне тошноту. Я поперхнулась, когда попыталась откусить кусок хлеба и проглотить суп. Голод делал меня слабой. Я подняла руку и посмотрела на нее. Пальцы дрожали. Один ноготь сломался и крошечная капля крови орошала кутикулу. Я пососала палец. Металлический привкус крови вызвал рвоту.
