— Приятное разнообразие.
Ева взяла свою чашку и отошла к большому креслу у окна, в котором Джеральд иногда дремал после обеда или вечерами читал газеты. Это было очень удобное и по всем параметрам мужское кресло, в котором ее маленькая фигурка просто терялась. Впрочем, и сам кабинет был уютным тоже по-мужски: стены, обшитые деревянными панелями, фотографии кораблей, другие памятные вещи, связанные со службой Джеральда в военно-морских силах.
— Лора чем занимается? — спросил он.
— Ивэн повез ее на экскурсию на своей машине. Я собрала им еды для пикника. Думаю, они поехали в Пенджицаль смотреть на тюленей.
— Надеюсь, благоразумие ему не изменит.
— Я предупредила его, что ей нельзя уставать.
— Я не о том, — сказал Джеральд.
Он очень хорошо относился к Ивэну, но не питал иллюзий на его счет.
— Зря ты так плохо о нем думаешь, Джеральд. Он просто старается быть любезным. К тому же Лора — жена Алека, да и старше она Ивэна.
— Весомый аргумент, ничего не скажешь. Однако она очень мила.
— Красавица, правда? Я не думала, что она красива. Представляла ее себе этакой серой мышкой. Хотя, возможно, до знакомства с Алеком она и была серой мышкой. Просто диву даешься тому, как способны преобразить простушку забота любящего человека и дорогие наряды.
— Почему ты решила, что она была серой мышкой?
— Из того, что она рассказывала о себе. Единственный ребенок, родители погибли в автокатастрофе, воспитывалась у тети.
— Ее тетя — старая дева?
— Нет, скорее веселая вдовушка. Они жили в Хампстеде. Но потом, став взрослой, она устроилась на работу и нашла собственное жилье. И, насколько я могу судить, так она жила следующие пятнадцать лет. Работала в издательстве, дослужилась до редактора.
— Значит, она не глупа, но из этого не следует, что она была серой мышкой.
— Да, но это говорит о том, что она не предприимчива. Да и сама Лора первая это признает.
Джеральд взболтал в чашке кофе.
— Тебе она нравится, да?
— Очень.
— Думаешь, она счастлива с Алеком?
— Да, пожалуй.
— Как-то неуверенно ты это сказала.
— Замкнутая она, сдержанная. Мало говорит о нем.
— Может, просто не хочет, чтоб ей лезли в душу.
— Ребенка она хочет.
— И что ей мешает его завести?
— Непостижимые женские проблемы. Тебе не понять.
Джеральд, мудрый человек, не стал выпытывать подробности. Вместо этого спросил:
— А если у них не будет детей? Для них это очень важно?
— Для нее, думаю, да.
— А для Алека? Ему ведь, наверно, уже пятьдесят. Хотел бы он снова слышать детский ор в своем доме?
— Откуда мне знать? — Ева нежно улыбнулась мужу. — Я у него не спрашивала.
— Может быть, если…
На столе Джеральда внезапно зазвонил телефон.
— Проклятье, — выругался он.
— Не отвечай. Пусть думают, что нас нет дома…
Но Джеральд уже снял трубку.
— Тременхир.
— Джеральд.
— Да.
— Это Сильвия… Я… О Джеральд…
Ева ясно слышала ее голос и пришла в смятение, когда поняла, что Сильвия рыдает.
Джеральд нахмурился.
— Что случилось?
— Нечто ужасное… Страшное… Отвратительное…
— Сильвия, в чем дело?
— Я не могу… Не могу объяснить по телефону. Приезжайте, пожалуйста! Вместе с Евой! Без никого. Только ты и Ева…
— Что, прямо сейчас?
— Да, прямо сейчас. Пожалуйста. Прости, но больше никто…
Джеральд глянул на жену. Та закивала, словно безумная.
— Сейчас приедем, — пообещал он. Голос у него был ровный, ободряющий. — Дождись нас и попытайся успокоиться. Мы будем минут через пять.
Он со стуком положил трубку на рычаг. Подняв голову, он увидел устремленный на него через комнату полный отчаяния вопросительный взгляд жены.
— Сильвия, — сообщил он, хотя в том не было необходимости. — Вот и посидели вдвоем.
— Что стряслось?
— Бог его знает. Чертова баба. Бьется в истерике.
Он поднялся из-за стола, задвинул стул. Ева тоже встала, все так же держа чашку в руке. Ее рука дрожала, и чашка дребезжала на блюдце. Джеральд подошел к жене, забрал чашку и поставил ее на поднос.
— Пойдем. — Он обнял ее за плечи и, поддерживая, неторопливо повел из комнаты. — На машине поедем.
Дорога, ведущая в деревню, была усеяна слетевшими с деревьев зелеными листьями. Они въехали в ворота дома Сильвии. Ева увидела, что входная дверь распахнута. Терзаемая дурным предчувствием, она выбралась из машины еще до того, как Джеральд заглушил двигатель.
— Сильвия.
Ева вбежала в дом и в дверях гостиной увидела Сильвию с искаженным от горя лицом. Женщины сошлись в середине тесной прихожей.
— О… Ева, как хорошо, что ты здесь.
Всхлипывая, что-то бормоча бессвязно, Сильвия упала ей в объятия. Ева прижала ее к себе, стала утешать, похлопывая по плечу.
— Ну, будет… Будет, все хорошо, мы здесь, — снова и снова повторяла она бессмысленный набор слов.
Джеральд, вошедший вслед за женой, решительно закрыл входную дверь. Приличия ради выждав пару минут, он сказал:
— Ну все, Сильвия, хватит. Успокойся.
— Простите… Вы так добры…
Усилием воли Сильвия взяла себя в руки, отстранилась от Евы, вытащив из рукава свитера носовой платок, вытерла заплаканное лицо. Ее жалкий вид шокировал Еву. Она редко видела Сильвию без макияжа, и сейчас та выглядела какой-то оголенной, беззащитной и сильно постаревшей. Волосы растрепаны, ладони, загорелые и огрубевшие от работы в саду, бесконтрольно тряслись.
— Давайте-ка пройдем в комнату, — сказал Джеральд, — сядем, и ты нам все спокойно расскажешь.
— Да… Да, конечно…
Сильвия повернулась, и они последовали за ней в ее маленькую гостиную. Ева — ей казалось, что ноги у нее стали резиновыми, — устроилась в уголке дивана. Джеральд выдвинул стул из-за стола, развернул его и сел прямо. Невозмутимый, хладнокровный, он явно задался целью погасить панику, выяснить все по порядку.
— Итак, что случилось?
Сильвия стала рассказывать, непроизвольно всхлипывая время от времени. Ее голос дрожал, срывался. Она ездила в город за покупками, а, когда вернулась, обнаружила у порога на коврике несколько писем, доставленных с утренней почтой. Пару счетов и… Это…
Послание лежало на ее столе. Она взяла его, передала Джеральду. Небольшой коричневый конверт, в который обычно кладут документы.
— Вскрыть? — спросил у нее Джеральд.
— Да.
Он надел очки, извлек из конверта письмо. Листок розовой писчей бумаги. Джеральд развернул письмо, прочитал. Много времени это не заняло.
