Все, решено! Завтра отвезет Лешку в деревню. Шока для бабушки не будет, Сашка ей радостную весть о внуке уже сообщил. Так что и познакомятся, и понянчатся заодно. А ей нужно устраивать свою жизнь. Личную.
Закисла она в этом болоте. Все таки стоит рассмотреть вопрос о выступлениях, хотя бы изредка. И не страшно, что придется по два часа добираться на автобусе до работы и обратно. И на Янковском свет клином не сошелся, да и без матери ее прекрасно помнят. Душа отчаянно просит музыки. А здесь, в этой клетке, о какой музыке может идти речь? Еще и с чужим ребёнком.
47
Сомнения терзали и всю ночь, и утро.
Кроме того, автобус до деревни, как на зло, стал ходить через день. Об этом Яна узнала лишь в тот момент, когда не смогла забронировать билеты через сайт. Дозвонилась до автовокзала, а там сказали, что теперь только один рейс, в семь утра. И то, ходит лишь по четным числам.
Все валилось из рук. Лешке сварила макароны. Постояла задумчиво над кастрюлькой. Туда же потерла сыр, поджарила на сковороде сосиски. Да уж, никудышная из нее мачеха. Хотя, наверно, мачеха как раз то, что надо. Только и думает о том, как избавиться от ребенка.
Вновь и вновь Яна ругала себя, но как только смотрела на Лешку, начинали трястись руки, сдавливало болью грудь и слезы, будь они неладны, катились ручьем, словно где-то были их неисчерпаемые запасы.
На улице сегодня даже погулять не пришлось — целый день как из ведра лил дождь. С Сашкой бы поговорить, но он не звонит. Наташку беспокоить своим нытьем не хочется, ей и так сейчас нелегко — с двумя сорванцами, да еще в положении. Да и родных у нее, кроме родителей, нет никого. Оттого так часто и накатывает это противное чувство одиночества.
Она такая же вот, как Лешка. Родители есть, и рядом их нет.
От мыслей своих передернуло, от жалости к мальчишке, от собственной малодушности. Решила же, что ни к чему ей здесь Лешка, не справится. Завтра на автобус, все, с нее хватит.
Звонок в дверь отчего-то напугал, заставил сердце биться чаще. Еще в большем недоумении Яна оказалась, увидев на пороге насквозь промокшую девочку. Та, переминаясь с ноги на ногу, заискивающе смотрела снизу вверх на удивленную хозяйку.
— Здравствуйте, Янина Георгиевна, я — Маша. Вы моему папе велели, чтобы я во вторник пришла, на смотрины…
— На какие смотрины? — еще больше растерялась Яна.
— Так по музыке, Янина Георгиевна! Можно мне уже войти, а то я замерзла.
— Господи, боже мой. Прости. Здравствуй. Заходи, я просто совершенно забыла. Леша!
Из-за угла прихожей тут же высунулся любопытный нос.
— Я тут. Помочь?
— Леша, пожалуйста, проводи девочку в ванную комнату и покажи, где включить горячую воду. А я схожу за чистым полотенцем и сухими носками.
Лешка с важным видом помог Маше повесить мокрый плащ, показал на тапочки, но сразу же одернул девчонку за руку.
— Нет, не одевай пока! Она тебя сейчас точно в горячий душ загонит, ты же вся мокрая, как курица.
— Я не курица, дурак!
— Я не дурак, это ты дура, зачем под дождем ходить, да еще и в туфельках. Пошли, покажу, где ванная. Там разберешься.
Так же важно, как хозяин, он прошел до нужной двери, пропустил Машу внутрь, зашел следом.
— Вот сюда вещи, вот здесь горячая, тут холодная. Сейчас, подожди, Яна придет, поможет.
— Я и сама справлюсь, — буркнула гостья, от озноба постукивая зубами.
— Говорю же… Курица… Она одежду тебе принесет, и полотенце. Не бойся, она добрая. Ну, я пошел.
Лешка заботливо прикрыл дверь, а потом сунул свой любопытный нос в спальню, поглядеть на копошащуюся в вещах Яну. Та перебирала футболки, подбирая какую-нибудь поменьше размером, оглянулась на мальчика, слегка кивнув каким-то своим мыслям и заторопилась обратно в ванную.
Девочка все еще стояла посередине, шмыгая носом и с любопытством разглядывая пузырьки и склянки на полках.
— Маша, скорее раздевайся, а одежду мне отдавай, я ее сейчас на электрическую сушилку повешу, она вмиг высохнет. А ты вставай под горячий душ, хорошенько погрейся. Потом выйдешь, вот этим полотенцем вытрешься и пока оденешь футболку. Если хочешь, я еще поясок потом дам.
— Угу…
— Ты, Маша, не стесняйся — подбодрив, улыбнулась Яна. — Главное, чтобы ты не заболела. Давай, сама справиться сможешь?
— А можно мне вон тем помазать голову?
— Чем помазать?
— Вон там, пузырек. С розочками.
— Ну, наверное, можно. Там шампунь, если косы сейчас расплетем, то можно и голову помыть.
— Ой, правда? Вот так, сразу? И разрешите?
— Маша, давай меньше разговаривать и больше делать. Иначе ты разболеешься. Дождь очень сегодня холодный, — Яна взялась расплетать тонкую рыжую косичку. — Кто тебя в такую погоду отпустил?
— Никто. Я сама. Родители на работе. Папа строго-настрого наказал в четыре прийти к вам. Вот я тут.
— Понятно. Держи шампунь. Мойся, грейся, не стесняйся. Потом будем пить чай.
— С Лешкой?
— С шоколадными конфетами.
Яна схватила в охапку тонкое платьице, мокрые колготки, но поняла, что белье не просто мокрое, оно все перепачкано мокрым песком. Кинула вещи в стиральную машинку, поставила на самый короткий режим. Ох, сейчас же Маша в душ пойдёт! Нажала отсрочку запуска. Подмигнула девочке и вышла, оставив гостью одну.
И тут же чуть не споткнулась о Лешку, тот стоял у двери и явно подслушивал.
Снова брови нахмурил, снова чем-то недоволен. Ох, уж эти мальчишки!
— Леш, ты знаешь, что подслушивать нельзя?
— Я тебя ждал. Сандали ее еще посушить надо. Ей же обратно еще идти.
Яна вздохнула. Вот и в кого он такой, хозяйственный?
— Мы ее на такси отправим. Давай, пошли на кухню, будем чай заваривать и стол накрывать. У нас с тобой сегодня гости.
48
Отчего-то она так разволновалась и кровь прилила к щекам!
Господи, еще только этой Маши ей не хватало!
А если бы она сегодня уехала? И стояла бы эта девочка неизвестно сколько времени вот такая, мокрая, под дверью. Порой родительская "забота" о должном уровне развития ребенка переходит все границы. И кто знает, не испугалась бы Маша вернуться домой ни с чем? Она слишком хорошо помнила историю о мальчике, боявшемся возвращаться домой.
Тогда Яна неспешно прогуливалась пешком, шла с очередного занятия с девочками. На автобус опоздала, такси вызывать не хотелось. Да и последний урок выдался слишком тяжелым. Хотелось просто подышать свежим воздухом.
Мороз крепчал, снежинки искрились в свете желтых фонарей. Словно черт дернул Яну свернуть с дороги и срезать путь через детскую площадку. На улице ни души — холодно. Она окинула хулиганским взором огромную горку, выстроенную из камня в виде замка, и стала взбираться по крутым обледеневшим ступеням. Уже забравшись на верхнюю площадку, поняла, что не черт дернул ее лезть сюда, а, видимо, сам Бог привел…
В самом углу, прямо на холодном дощатом полу, свернувшись калачиком, лежал мальчик и тихо поскуливал. Сердце в жутком страхе за ребенка заполошно забилось где-то в горле. Яна кинулась, потянула худенькое тело на себя, прижала к груди совершенно несопротивляющегося мальчика. На вид ему лишь десять. Плакать уже не может, губы синие, руки просто заледенели. Растирая его ладошки и щеки, дуя на них теплым воздухом, Яна тогда осторожно и очень долго выясняла, что же с ним произошло. Обидел ли кто, побил может? Еле смогла разговорить пацана. Оказалось все проще, и сложнее…
Отличник Антоха не хотел идти домой. Из-за тройки. Потому как боялся наказания. Настоящего, физического, которое ему неминуемо бы грозило. Первым порывом было пойти и самой хорошенько постучать по голове таких заботливых и правильных родителей. Но мальчик напрочь отказывался говорить, где живет. Тогда, после долгих уговоров, Яна объяснила, что она вынуждена будет вызвать скорую помощь, и его — Антошу, замерзшего, увезут в больницу. Это возымело свое действие, паренек в больницу явно не хотел.
