фырчит:
— Вот и нет! Ты думаешь, все вокруг такие как ты? Считающие, что люди — вещи? Пыль под вашими ногами? На людей можно спорить, можно дурить голову, можно вешать красивую лапшу на уши… А потом вытирать о них ноги? Так вот, сюрприз тебе! Есть в мире нормальные парни!
— Выяснила опытным путем?
— Да!
— Сучка!
— Урод!
А в следующее мгновение внутри меня с диким звоном лопается пружина, и Радужка, непонятно как, оказывается в моих руках.
Она шипит сквозь зубы, дергается, норовит заехать носком ботинка по ноге, вокруг нас прыгает и возбужденно лает Шарик, а мне похер. Смотрю в ее злые глаза, лихорадочно отыскивая в них ответ на свой вопрос: правду сказала? соврала?
Пусть соврала! Пусть!
Радужка раскрывает рот, чтоб обдать меня очередной волной ругани, и я с невероятным облегчением вжимаюсь в мягкие губы жадным поцелуем.
По голове в этот же момент прилетает жесткой оплеухой, но похер!
Радужка рычит мне в губы, словно маленькая, но очень злая тигрица, а я только усиливаю напор, умирая от боли, потому что кусает, и кайфа, потому что… отвечает!
Внезапно!
Всхлипывает, царапает мне шею и… размыкает губы, позволяя остервенело трахать себя языком, глубоко, до перемыкающего дыхания, до слез из-под сомкнутых ресниц. Я умираю от этой сладости, от смеси соли и ванили на губах, от того, как ее ногти проезжаются по шее, полосуя кожу ко всем херам в клочья!
Пусть!
Пусть!
Главное, чтоб не отталкивала больше! Чтоб позволяла! Ее губы — мой персональный портал в рай, бешеный экспресс, на дикой скорости прущий через заснеженные пути в радужное счастье. Не понимаю ничего, что вокруг творится, где мы вообще. Плевать! Главное, чтоб она не тормознула, чтоб мой персональный райский состав не сошел с рельсов.
Лапаю ее, кажется, сразу везде, получая дополнительный тактильный удар от нереального, прошибающего током осознания: она в моих руках.
Она. В моих. Руках.
Торможу, отрываюсь от зацелованных губ, смотрю в запрокинутое ко мне лицо с закрытыми глазами. Мокрые от слез щеки, острые стрелы ресниц, бледная кожа.
Радужка моя. Красивая до боли.
Где-то далеко, на заднем фоне, лает и скулит Шарик, явно не понимая, чем это мы таким тут занимаемся.
А я не могу оторвать взгляда от лица Радужки.
Она открывает глаза.
Сердце перестает стучать.
У нее яркие, до боли ослепительные радужки, сейчас почти скрытые за гипнотической темнотой зрачков.
Радужка смотрит на меня, растерянно и выжидательно. И, наверно, надо что-то сделать… Но я не могу. В ступоре! Загипнотизировала!
Кажется, вечность готов простоять вот так, держа ее в руках.
Это же… Это же высший кайф. Запредельный.
Так я думаю ровно до того момента, пока она не раскрывает губы:
— Не тормози, Сомик…
Сначала мне кажется, что словил слуховую галлюцинацию. Ну а чего? Запросто. Так по башке ебнула…
Моргаю, пытаясь прийти в себя, но Радужка опять бьет. И опять четко в голову.
Контрольным.
— Ну? Ты победил! Гад. Сволочь. Хочу тебя. Не могу больше.
Серией! Серией контрольных, мать его! Разносит мой череп к чертям!
Потому что все, что я творю дальше, происходит без участия мозга.
Шаг — сжать сильнее, подбросить за упругую попку себе на бедра, заставляя обхватить себя ногами. Взгляд четко в глаза. Расширенные зрачки, ставшие еще глубже от моей резкости. Каа-а-айф… Правда, что ли? Да? Да, Радужка?
“Да”, — говорит она взглядом, прикусывая нижнюю губу, словно показывая, где хочет, чтоб трогал. И я выполняю ее пожелание. Я любое ее пожелание выполню сейчас.
“Да”, — говорит она судорожным вздохом, когда отрываюсь от сладких губ, делаю шаг назад, в дом, умудряясь придержать ногой рвущегося за нами Шарика и захлопнуть дверь прямо перед любопытной мордой.
“Да”, — говорит она тихим стоном, когда, не выдерживая, прижимаюсь жадными губами к шее, еле терпя, чтоб не прикусить, не дать почувствовать, до какой степени все тонко, остро сейчас.
Выдержки хватает только до дивана ее донести и мягко опрокинуть спиной на подушки.
Я еще умудрясь замереть на полмгновения, охватывая распростертую передо мной девчонку взглядом, чтоб запомнить, запечатлеть в памяти этот миг.
Эту грань, которой скоро не будет.
Но Радужке даже это промедление не нравится. Она вздыхает и тянет молнию черной толстовки вниз.
Я слепну.
Контраст черной грубой ткани и ее нежной кожи, не скованной вообще ничем больше, ни майкой, ни бельем, охренителен!
Колени подрубает, падаю прямо на пол перед нею, кладу ладони на два небольших, нежных до безумия холмика, и тело прошивает электричеством, словно она меня к источнику питания подключила.
Радужка сама дрожит, не переставая, глядит на меня своими гипнотическими глазами, тянет ладонь, касается щеки, и я получаю еще один разряд… Прикрываю ресницы, не выдерживая напряга… Каа-а-айф…
— Радужка… — я говорю, зачем-то говорю, идиота кусок, когда надо действовать, я совсем размяк, я вообще уже не тот веселый урод Сомик, я какое-то розовое желе, неудобоваримое… Но не могу по-другому сейчас. Почему-то не могу. — Радужка… Я…
— Помолчи, Сомик… — шепчет она, тонкая ладонь ошейником, железным клеймом раба ложится на шею, тянет к себе. И я не могу не подчиниться. Неотвратимо потому что. — Иди сюда…
И я иду.
И тону, пропадаю, умираю в ощущениях. Она целуется по-прежнему не особо опытно, просто раскрывает рот, позволяя иметь себя языком, кусать легонько губы, вытягивает шею, поворачиваясь так, чтоб легче было целовать нежную, покрывающуюся мурашками кожу, а на груди у нее маленькая родинка, и соски острые такие, красиво собираются в пики, и вкус, словно у сливочной карамели. И живот подрагивает, а капелька пупка аккуратная, невинная…
На нежной коже след от грубого ремня джинсов, он смотрится болезненно, и я зализываю красноту с особым упоением. Лобок со светлыми волосами… Ты блондинка, да, Радужка?
Нежная блондиночка, прячущая свою нежность под безумным разноцветным всплеском…
Тонкие ноги, освобожденные от грубых джинсов, подрагивают, а маленькие ступни, на которые можно залипать вечность, поджимаются.
— Сомик… — задыхается она, неожиданно пытаясь сомкнуть ноги и оттолкнуть меня, — я не… Я… Не…
Я не позволяю ничего сказать больше и сделать.
Тяну ладонь вверх, закрывая ей рот, и в то же время раздвигаю подрагивающие ноги и жадно прижимаюсь губами к клитору.
И Радужка пораженно вскрикивает мне в пальцы, выгибается в пояснице. А я отрываюсь, облизываюсь под ее напуганным взглядом:
— Вкусная, пиздец… Не бойся, Радужка…
И опять наклоняюсь, потому что не могу устоять. Она реально вкусная. Она реально сливочкая карамель. И на вид
