— Если уж мне очень захочется разрушить ваш идеальный союз, то я наставлю рога Гере, — Катя незаметно подмигнула Герману, и тот сразу понял ее игру.
— Я так и знал! Тебе нравится мой парень, да? — он вскочил и театрально заломил руки.
— Есть такое. Посмотри, какой брутальный мужик! И серьезный, и умный, не то что ты!
Данила догадался:
— Издеваетесь?
Катя решила успокоить его:
— Данил, ну, правда, прекращай. У меня другие планы на жизнь. Кстати, мы вчера с Герой поговорили насчет твоего издательства, и он мне рассказал, что у вас месяц назад уволился редактор. Может, дашь мне шанс? Готова первые три месяца работать за еду и жилье!
Глаза Данилы округлились, и он посмотрел на друга:
— Она будет жить у нас?
— Нет, — ответила за Геру Катя, — я сниму квартирку неподалеку, а вот работу прошу, чтобы голову чем-то занять…
Герман раздраженно вздохнул и сложил руки на груди, бросая на Данилу возмущенные взгляды. И друг чуть остыл:
— У нас есть рецензент. У него уже накопилось пару сотен рукописей, готова посмотреть?
— Да! С удовольствием!
— Я бы на твоем месте так не радовался. Девяносто процентов там абсолютная муть, даже после рецензента.
— Вот и отлично. Я так соскучилась по работе! Надо определиться с популярными жанрами, наверное? Давайте я схожу в Дом книги и поговорю с продавцами, да? — Катя обратилась за помощью к парням.
— Не стоит, — перебил ее Данила, — мы давно определились с жанрами, и они работают. Я через полчаса пришлю тебе их. Надо до конца месяца выбрать хотя бы по пять рукописей. Но самых сильных.
— Отлично. Тогда этим и займусь.
И Катя сразу приступила к работе. Сначала познакомилась с рецензентом Михаилом. Им оказался парень-ботаник, повернутый на книгах. Он признавал только литературный язык и красоту стиля изложения. Кате пришлось доказывать ему, что не во всех жанрах эта красота обязательно должна присутствовать, и на первом месте должна быть идея. Можно как угодно описывать природу или внешность героя, но если этот персонаж весь роман будет сидеть на красивом диване из гобелена, то никто эту книгу не оценит. Даже если гобелен будет изысканным, а герой — писанным красавцем. Данила с Катей был категорически согласен. Именно так и сказал: «Категорически согласен! Главное к книге — это сюжет!» У генерального директора издательства была прекрасная интуиция. Он редко читал рукописи целиком, ему достаточно было синопсиса, иногда краткого содержания каждой главы. Приятным бонусом для Кати было, что у нее с Данилой литературные вкусы были практически одинаковыми и что они оба считали, что в книге должна быть не только история, но и образование. Читатель обязательно должен познать что-то новое для себя или посмотреть на жизнь под другим углом.
Все трое не заметили, как вступили в дискуссию по поводу повествования.
— Только от третьего лица! — упорно гнул свою позицию Данила. — Ненавижу, когда меня пытают засунуть в душу героя и заставляют на все смотреть его глазами!
— Сейчас модно писать глазами двух героев — сказала Катя, — но мне не нравится такое повествование.
— И мне это не по вкусу, — согласился Данила.
Михаил только кивал, что согласен с ними, и опять начинал песню про «умение владеть красотой письма».
Катя долго пробыла в офисе издательства и так увлеклась разговорами о литературе, что чуть не забыла приготовить ужин.
К семи вечера все вчетвером сели за стол. На ужин были паровые котлеты и рис с овощами.
Маргарита Абрамовна положила на тарелку только ложку риса и принялась поучать сына:
— Окончил такой престижный вуз в Бостоне! И работаешь каким-то дизайнером? Катя, вы тоже не можете повлиять на будущего мужа?
— Нет, Маргарита Абрамовна. Не могу. И не хочу. Пусть Гера занимается тем, что ему нравится.
— А детей ваших кормить кто будет? — ехидно спросила она.
— Мама, я неплохо зарабатываю, прекрати, пожалуйста, эти разговоры.
— Неплохо… вот именно такой у тебя уровень. А я учила тебя быть лучшим! Помнишь Гарика из твоего класса? Он открыл на Манхеттене юридическое агентство — процветает, деньги лопатой гребет, а ты?
Герман встал, вытер салфеткой рот и обратился к Кате:
— Я жду тебя в спальне. Устал…
Данила еле держал себя в руках, чтобы не взорваться.
Кате было неловко. И стыдно. За Маргариту Абрамовну. Казалось бы, человек стоит на самом краю жизни. Разве не сейчас то самое время, чтобы оглянуться, проанализировать прошлое, сделать какие-то выводы и изменить свое поведение?
Мир и без того жесток и несправедлив, зачем его усложнять? Почему не принять сына таким, какой он есть?
Катя вспомнила, что недавно читала рейтинг сожалений пожилых людей. И на первом месте был пункт: «Я сожалею, что у меня не было смелости, чтобы прожить жизнью, правильной именно для меня, а не жизнью, которую ожидали от меня другие». Катя не была пенсионеркой, и жизненного опыта у нее было не так много, но в свои сорок лет она осознала это — нельзя заниматься тем, что тебе не нравится. Даже большие деньги не принесут тебе счастья, если тебя по утрам тошнит ходить на работу и здороваться с теми людьми, которые тебе неприятны.
Почему же Маргарита Абрамовна еще этого не поняла?
Катя встала, поставила свою грязную тарелку и приборы в посудомойку, пожелала всем спокойной ночи и направилась в спальню.
Герман был расстроен, он лежал на постели с книгой, но Катя понимала, что он просто смотрит на буквы и не видит их.
— Больше всего в детстве я ненавидела, когда мама меня сравнивала с Валей, Колей, Олей. Вот Леночка такая молодец, а ты, Катери-и-и-и-ина? А я знаешь, что делала?
Герман вопросительно посмотрел на девушку.
— А я, дура, смотрела на Леночку и пыталась быть такой, как она. Ведь тогда меня мама полюбит! Я бегала за пятерками, рыдала, когда получала четверки и один раз чуть не убилась за тройку. Даже не буду тебе об этом рассказывать, — она махнула рукой, достала из гардероба новую пижаму и направилась в ванную.
Когда вернулась, свет в спальне был потушен, Гера лежал к ней спиной и делал вид, что спит.
Катя решила его не тревожить. Иногда нужно просто помолчать, чтобы стало легче. Лечит не только время, но и тишина.
Катя залезла под одеяло и вспомнила школу. Она тогда свято верила в то, что если не будет отличницей, то родители ее не будут любить. Казалось бы, что плохого в четверке? Но у нее тогда уже срабатывала бинарная система: или все или ничего. Если она получит четверку, то опозорится, и родители никогда ее не полюбят. Катя уже в том возрасте умела сама себя так накрутить, что ненавидела и презирала за слабости и ошибки.
И в этой ситуации ей бы очень помогла мать, если бы сказала, что оценки — это не главное. Но, к сожалению, Светлане Николаевне очень нужен был гениальный ребенок, которым бы она хвалилась, а не стыдилась. «Я в твоем возрасте…» — это была любимая фраза ее мамы.
Вспоминая все это сейчас, Катя понимала одно: как хорошо, что она изолировалась, живет сейчас самостоятельно и делает то, что хочет!
За завтраком мама Германа вела себя на редкость сдержанно: не учила жизни, не язвила, не упрекала. Катя приготовила ей отварное яйцо и засушенный тост. Она съела всего четвертинку хлеба и, сославшись на усталость, ушла в свою спальню.
— Что-то ей совсем плохо, Гер, — заметила Катя.
— Да… она сегодня не белая, а синяя какая-то, — поддержал наблюдения Данила.
— Может, врача вызовем? — предложила Катя.
Мужчины переглянулись.
— Я схожу, поговорю с ней, — сказал Герман и решительно направился в спальню к матери.
Вернулся он через несколько минут, потухший и унылый. Сказал, что мама хочет провести весь день в кровати.
Мужчины стали собираться на работу, а Катя принялась готовить обед: рыбу и овощи на пару.
Через пару часов она заглянула в комнату свекрови и когда открыла дверь — все сразу поняла. Маргарита Абрамовна лежала на постели ровно, сложив руки на груди. Проверять пульс даже не имело смысла. Катя еще вчера догадалась, что женщина прилетела к сыну не в гости, а умирать.
